Самозарождение жизни в яичном желтке, слияние всех языков в один и курицы без мозга. Как в СССР расцвела псевдонаука

Наука сталинской эпохи была неотделима от государственной идеологии: идти с ней в ногу было зачастую важнее, чем следовать истине. «Нож» рассказывает о том, как лженаучные, но идеологически выверенные теории превращались в «единственно верные учения», отклонение от которых каралось тюрьмой или смертью

В 1989 году внимание всей Америки было приковано к невероятному научному открытию. Мартин Флейшман и Стэнли Понс объявили, что изобрели холодный ядерный синтез: отныне появилась возможность получать термоядерную энергию при комнатной температуре. Оказалось, что для этого вовсе не требуются высочайшие температуры, как на Солнце. Новость тут же привлекла внимание общественности, во многих университетах нашлись продолжатели их дела. Казалось, что обитатели Земли навсегда спасены от энергетического кризиса. Однако через пару месяцев на Всеамериканском химическом съезде выяснилось, что ученые просто сфабриковали результаты опытов, которые их не устраивали. Газетная сенсация лопнула, страсти утихли.

Эта история считается одним из самых известных случаев мошенничества в физике. В стране с развитыми демократическими институтами псевдонаука не получает поддержки, так как уважение к мнению специалистов неоспоримо. Иное дело тоталитарные режимы, где наука зачастую находится в полной зависимости от власти.

Научный экстремизм советской эпохи был созвучен духу времени.

Охотники за легкой славой выдвигали самые абсурдные теории, а тех, кто был не согласен с их выводами, обвиняли в политической неблагонадежности. Они лишались научной карьеры, а иногда и жизни.

Недаром психолог Михаил Ярошевский называл науку сталинских лет репрессированной. Философия, история и прочие гуманитарные дисциплины могли существовать, только если были насквозь пронизаны идеологией. Так, против кибернетики, которую называли лженаукой и наукой мракобесов, была развернута кампания в прессе начала 1950-х гг. Социология при жизни Сталина рассматривалась на абстрактно-теоретическом уровне, а конкретные социологические исследования процессов были практически полностью прекращены. Генетика была уничтожена под корень.

Человек, который мечтал накормить весь мир

Самые черные страницы в истории отечественной генетики связаны с именем Трофима Денисовича Лысенко. Будучи неоламаркистом, Лысенко отрицал концепцию дарвиновской эволюции, не признавал творческую роль естественного отбора и утверждал, что наследовать можно и приобретенные признаки. Перенося в биологию марксовский принцип «Бытие определяет сознание», Лысенко утверждал, что возможно прямое воздействие не только на общество, но и на живые организмы. Генетика, по его мнению, является буржуазной наукой, никаких генов в природе не существует, а хромосомы не несут наследственных признаков.

Основным оппонентом Лысенко был Николай Иванович Вавилов — биолог, селекционер, настоящая звезда генетики, создатель уникальной коллекции семян, стоимость которой в наше время оценивается в 8 триллионов долларов.

«Мечтаю накормить всю Россию. Судьба людей зависит от судьбы посеянных семян. Верю, что наука преобразует мир», — говорил Вавилов.

Научное противостояние Лысенко и Вавилова скоро стало и политическим. Была организована целая политическая кампания по разгрому генетики, так называемая лысенковщина. Череда публичных выступлений и агрессивных нападок закончилась в 1940 году разгромом Всероссийского института растениеводства и арестом возглавлявшего его Вавилова. «На костер пойдем, гореть будем, но от своих убеждений не откажемся», — заявил Вавилов, выступая в институте 15 марта 1939 года. И ему действительно пришлось пожертвовать своей жизнью. Этот Джордано Бруно XX века вскоре был арестован и погиб в саратовской тюрьме.

Человек, который мечтал накормить весь мир, умер от голода за решеткой.

А советская генетика вплоть до 1960-х годов оказалась в безраздельной власти Лысенко и его последователей.

Живое вещество

Достойной соратницей Лысенко была старая большевичка, биолог и врач Ольга Борисовна Лепешинская.

В 1934 году Лепешинская потрясла мир сенсационным открытием: ей удалось обнаружить процесс превращения неживого вещества в живое. В своих трудах она жонглировала цитатами из основоположников марксизма с такой легкостью, словно они были признанными авторитетами в биологии.

В век атомов и термоядерной реакции Лепешинская отбрасывает науку на несколько столетий назад: ее опыты были сродни средневековым исканиям алхимиков. Лепешинская уверяла, что можно растереть в ступке яйца птиц до кашеобразного состояния, оставить эту суспензию на время — и в ней самопроизвольным образом вновь зародится жизнь!

Сразу после публикации эта концепция подверглась уничижительной критике коллег. Но, как и в случае с Лысенко, покровителем Лепешинской оказался сам Сталин. Не обладая никаким специальным образованием, он считал себя большим специалистом в науке, и после войны даже выпускал брошюры, посвященные проблемам языкознания. Позже барды оттепели иронично напевали: «Товарищ Сталин, вы большой ученый…»

Лепешинская не уставала благодарить вождя:

«Моя работа создана в стране, где заботы нашей родной партии, правительства и нашего горячо любимого, родного товарища Сталина о науке не имеют границ. Я хочу здесь привести конкретный пример сталинской заботы о науке. В самый разгар войны, целиком поглощенный решением важнейших государственных вопросов, Иосиф Виссарионович нашел время познакомиться с моими работами еще в рукописи и поговорить со мной о них».

В Советском Союзе одно слово главы государства могло мгновенно возвысить или уничтожить любого. Лысенко увлек руководство страны обещаниями мгновенно накормить голодающих… А чем привлекала Лепешинская? Может быть, обещаниями бессмертия?

В 1950-е годы, уже незадолго до смерти Сталина, она занимается исследованиями в области старения и снова приходит к сенсационным выводам! Оказывается, панацеей от всех бед являются обычные содовые ванны. Эксперименты с содой Ольга Борисовна проводила на лягушках и цыплятах. Лягушки передохли от содовых инъекций, а цыплята погибли от ревматизма, но ученую это не остановило. Она решила ставить опыты на себе, принимая содовые ванны. Оказалось, что эта процедура улучшает самочувствие, снижает мышечную усталость и даже помогает похудеть. Предлагалось использовать содовые мази для заживления ран, лечить содой тромбофлебит и заражение крови. Говорят, что эти ванны так хвалили в газетах и по радио, что из магазинов исчезла питьевая сода — раскупили для омоложения.

Лепешинская находила всё больше последователей. Наряду с ней появлялись и другие ученые, предъявлявшие миру столь же «революционные» открытия. Одним из них был армянский биолог Г. А. Мелконян, статья которого, опубликованная в журнале «Успехи современной биологии» в 1951 году, дала повод некоторым ученым шутливо называть издание «Потехи современной биологии». Мелконян писал о ленточных червях эхинококках, которые поселяются в организме человека. Врач извлек их из большеберцовой кости человека и поместил в банку с формалином. И о чудо: после нескольких лет пребывания в банке пузыри эхинококка трансформировались в растущие кости в полном соответствии с открытым Лепешинской законом перехода неживой материи в живую.

Когда Мелконян решил показать свои находки ленинградским ученым, те не нашли никаких живых костных клеток: «В жидкости находились в большом количестве бактерии, плесневые грибы и отдельные осколки кости».

Однако для публикации в журнале, который контролировали лысенковцы, никаких доказательств и не требовалось.

Столь же «шокирующее» открытие сделала в 1950 году Ф. Н. Кучерова, доцент биологического факультета в Ростовском университете. Она растирала перламутровые пуговицы и вводила получившийся раствор животным, после чего наблюдала, как из порошка образуется живое вещество. «А что особенного? Перламутр-то из раковины добывают, а раковины ведь раньше были живыми. Вот они и сохранили свойство живого».

В 1954 году вышла книга иркутского биолога В. Г. Шипачева «Об исторически сложившемся пути развития животной клетки», где автор делился результатами своих опытов: если в брюшину животным зашить семена злаковых растений, а потом через какое-то время разрезать им живот, то можно наблюдать, как растительные клетки распадаются и образуется живое вещество. Предисловие к книге написала всё та же Лепешинская.

После смерти Сталина началась война с учением Лысенко. Появлялось всё больше ученых, открыто критиковавших его позицию, в университетах разворачивались студенческие диспуты, проходили лекции видных генетиков. Биолог и историк науки Валерий Сойфер вспоминает:

«В большой химической аудитории 22 ноября 1957 года выступил сам Лысенко с лекцией „Основные положения мичуринской биологии“. На один из вопросов, почему не все рекомендации мичуринской науки оказались жизненными, он начал кричать в зал, что это клевета, что все их выводы по сто раз перепроверяются, прежде чем рекомендуются в практику. И тогда я его спросил:

— А как же с рекомендациями относительно Лепешинской и Бошьяна? Ведь вы их активно пропагандировали!

Лысенко, уже знавший меня по прошлым спорам с ним, зло усмехнулся.

— Неправда, я лично никогда не выступал ни за Лепешинскую, ни тем более за Бошьяна. Я в медицине не специалист. Поэтому судьей их опытов я быть не мог и не был. А говорил я только об общебиологическом значении работ Лепешинской. Про Бошьяна же я вообще никогда не говорил, — возразил Лысенко, фактически отказавшись от собственных панегириков в адрес Ольги Борисовны.

С этими словами он повернулся и вышел из аудитории. Видно, вопрос о Лепешинской переполнил чашу его терпения».

Новое учение о языке

Свой Лысенко был и в лингвистике — звали его Николай Яковлевич Марр. В отличие от Лысенко, за Марром числились вполне серьезные научные достижения. Еще в царской России он заработал известность как крупный специалист в области языков Кавказа и получил звание академика. Революция 1917 года перевернула вверх дном не только привычный социальный уклад, но и представление ученых о науке.

Так, уже в начале 1920-х академик Марр выдвигает «новое учение о языке», или «яфетидологию». Его учение полностью отрицало всё предшествующее языкознание. Подобно своим коллегам в биологии, Марр переносит в науку принципы политического устройства и рассматривает язык как еще один продукт классового развития общества.

Традиционное языковое древо он перевернул вверх ногами, доказывая, что со временем все языки сольются в единый мировой язык.

Большевикам, которые жили в постоянном предвкушении мировой революции, очень импонировала эта идея.

Кроме того, Марр выдвинул теорию, согласно которой слова всех языков восходят к четырем первичным корням: «сал», «бер», «йон» и «рош». Лингвистическая палеонтология должна была определить, каким образом конкретное слово произошло из этих элементов. Взять, например, «красный». На первый взгляд, здесь нет ни одного из этих четырех корней. Но очевидно, говорил Марр, что «рас» — это измененное «рош». На уроках лингвистической палеонтологии студенты-гуманитарии искали в каждом слове корни, похожие на магические заклинания.

Марровские приемы, с помощью которых он пытался доказать родство, например, грузинского и немецкого языков, были далеки от научных. Еще в начале ХХ века лингвист Николай Сергеевич Трубецкой, прочитав некоторые статьи Марра, писал коллеге Роману Осиповичу Якобсону: «Если Марра и не надо пока сажать в желтый дом, то он к этому приближается».

Марр умер в 1934 году, в зените славы. До 1950 года его учение считалось вершиной советского языкознания. Ниспроверг это учение… сам Сталин. Его статья «Марксизм и вопросы языкознания», опубликованная в газете «Правда», стала решающим моментом в инициированной им самим дискуссии между противниками и сторонниками Марра. Биолог Жорес Медведев, который был тогда студентом Ленинградского института, вспоминает, что дело было во время сессии. Все экзамены были прерваны, студентов попросили спуститься вниз, к громкоговорителям. Статью Сталина, которую читал лучший диктор страны Юрий Левитан, студенты слушали в полном молчании.

«Мы хорошо запомнили слова Сталина о том, что Марр „не сумел стать марксистом, а был всего лишь упростителем и вульгаризатором марксизма“. Мы радостно переглянулись, когда Сталин сказал, что „наука не может существовать без дискуссий“, что „в языкознании был установлен аракчеевский режим, который культивирует безответственность и поощряет бесчинства“. Этот режим надо ликвидировать».

Вынос мозга

В 1940 году в журнале «Сибирские огни» ученые из Томского медицинского института опубликовали отчет о результатах своей 15-летней работы. С 1921 года они ставили опыты по удалению головного мозга у животных и птиц. В ходе занятий со студентами профессор Борис Иванович Баяндуров заметил, что голуби, у которых удален мозг, начинают набирать вес, даже если их питание остается таким же, как до операции.

Опыты с курицами дали еще более поразительную картину:

«У оперированной курицы можно было собрать до 500 граммов жира, в то время как у контрольных, находящихся с ней на одном и том же пищевом режиме, можно было собрать 60–70 граммов жира. Эти факты в последующие годы подтверждались не только нашими наблюдениями, но и наблюдениями, произведенными в других лабораториях».

Советская наука шла впереди всей планеты: пугающая практика лоботомии получила распространение на Западе только в 1940-е годы. Психиатр Уолтер Фримен, который ввел этот термин, провел около 3000 операций. Считалось, что иссечение или частичное удаление долей головного мозга способно вылечить шизофрению и другие психические расстройства. Калечащие последствия этой операции очень скоро стали очевидными, но в Америке лоботомию практиковали вплоть до 1970-х.

Советские ученые тем временем словно реализуют сюжет замятинского романа «Мы». Как раз в 1920 году писатель создает свою знаменитую антиутопию, персонажам которой делают операцию по удалению центра фантазии.

«Этот птичий Освенцим, устроенный ради совершенно не проясненных в тексте отчета целей, сегодня, конечно, выглядит по меньшей мере странно и ассоциируется, пожалуй, уже не столько с физиологией, сколько с психиатрией. Однако, если поставить данные опыты в контекст известных травмирующих фактов экономической истории страны — поволжского голодомора начала 1920-х годов, голодных лет периода начала коллективизации, — это поможет понять их истинную подоплеку. Вивисекция, разумеется, кратчайший способ решить проблему голода раз и навсегда», — замечают филологи А. И. Куляпин и О. А. Скубач.

Впрочем, ученым с серьезной репутацией тоже иногда приходилось проводить эксперименты, которые сегодня могут показаться сомнительными с точки зрения этики.

Так, нейрофизиолог Павлов, изучая условные рефлексы, проводил свои опыты не только над животными, но и над детьми-беспризорниками.

Подопытные подвергались хирургической операции: проток слюнной железы выводился изо рта наружу, как и в опытах физиолога с собаками. Именно эти жестокие эксперименты позволили разобраться в природе мышления человека. Часть этих опытов можно увидеть в фильме «Механика головного мозга».

Фильм «Механика головного мозга» (1926), режиссер Всеволод Пудовкин

Подлинно свободная научная мысль не могла развиваться в условиях тоталитарного общества. Государство не хотело поддерживать независимое развитие науки, но и полная ее деградация была не в его интересах. Всё это привело к появлению удивительного феномена советской науки, в которой реальные достижения смешивались с шарлатанскими открытиями.