Как мы делали это в эпоху Эдо: гомоэротическая культура Японии XVII–XIX веков

18+

В 1237 году монах по имени Сюсё определил для себя ряд правил: жить в затворничестве в Касигидэра до 41 года, не иметь более ста партнеров (на тот момент их у него было 95) и не держать при себе мальчиков, кроме Камэомару. Несколькими годами ранее он дал обет в течение тысячи дней употреблять алкоголь только в качестве лекарства и играть в го только в дни отдыха (Faure 1998: 206). Мы видим, что Сюсё на пути к просветлению решил избавиться от пороков, но подошел к делу весьма умеренно. Отказавшись от вина, игры в го и беспорядочных связей, он оставил при себе мальчика-любовника, потому что, по всей видимости, не считал, что эта связь повредит его духовному росту.

В «Повести о Гэндзи», одном из знаменитых памятников японской литературы рубежа X–XI веков, есть история о том, как девушка отвергла принца Гэндзи (Мурасаки Сикибу 2010: 49–52). Тогда он обратил внимание на ее брата, привлекшего его «нежной приятностью черт и благородством манер». После долгих безуспешных ухаживаний за его замужней сестрой Гэндзи нашел, что мальчик даже более привлекателен.

В то время как в средневековой Европе за мужеложество могли казнить через сожжение на костре (John Boswell 2015: 289–291), на буддийском Востоке гомосексуальные люди не осуждались.

В ряде писем и литературных произведений японского Средневековья связь между мужчинами упоминается мельком, как что-то само собой разумеющееся.

Но наивысшего расцвета гомоэротическая культура Японии достигла в эпоху Эдо (1603–1867).

Такой подъем связан с расцветом культуры вообще. В Японии завершился период феодальной раздробленности. Наступило время стабильности и экономического роста. Одновременно Япония была изолирована от мира — сёгун подозрительно относился к иностранцам и стремился уберечь страну от христианского влияния. В новой Японии были и свои минусы: сословное разделение, склонность к иерархическому мышлению, мизогиния. Гомосексуальная любовь считалась более возвышенной, чем любовь к женщине, и в то же время символически отражала культ подчинения старшим — в японской гомоэротической традиции существовало жесткое распределение ролей внутри пары.

С чего всё началось

Лояльное отношение к гомосексуальности в Японии объясняется рядом причин. Первая из них — в отношении к сексу вообще.

Одна из двух основных религий Японии, синтоизм, признавала секс безусловным благом. В «Кодзики» или «Записях о деяниях древности» сотворение Японии описано как результат сексуального акта между двумя богами (В. Харитонов 2005: 41):

Бог Идзанаги-но микото произнес:

«Мое тело росло-росло, а есть одно место, что слишком выросло. Потому, думаю я, то место, что у меня на теле слишком выросло, вставить в то место, что у тебя на теле не выросло, и родить страну. Ну как, родим?»

Когда так произнес, богиня Идзанами-но микото: «Это [будет] хорошо!» — ответила.

Для сравнения: Адам и Ева смогли увидеть наготу друг друга только после грехопадения. Мучительное деторождение и влечение к мужу — наказания, посланные Еве Богом за нарушение первого запрета. Про секс ничего не сказано.

В синтоизме существовала концепция ритуальной чистоты и нечистоты. Среди нарушений, после которых требовалось пройти очищение, был секс, но очищение не требовалось, если оба любовника были мужчинами. Таким образом, гомосексуальная связь была даже менее предосудительна, чем гетеросексуальная.

В дзен-буддийской традиции монахам были запрещены любые сексуальные связи, поскольку они мешают человеку отрешиться от желаний (А. Е. Белых 2018: 196). Если монахи поддавались соблазну, это осуждалось, но не слишком сильно. К отношениям с послушниками в монастырях относились с пониманием. Отношения с женщиной осуждались сильнее, чем с мужчиной — второе воспринималось скорее как естественный соблазн, наряду с азартными играми и алкоголем.

Сохранилось множество писем, в которых христианские миссионеры XVI века с ужасом жалуются на повсеместное распространение гомосексуальных связей в Японии (Faure 1998: 204).

Для европейцев гомосексуальные связи, о которых говорили открыто, стали признаком порочности и дикости японского общества. Если бы христианское влияние усилилось, вполне возможно, не случилось бы эпохи Эдо с ее прекрасными текстами об однополой любви. Но в 1587 году Тоётоми Хидэёси, объединитель Японии, запретил миссионерам проповедовать на своей земле. В 1597 году 26 миссионеров, которые отказались соблюдать запрет, распяли на кресте. После этого поток желающих проповедовать сильно сократился.

Распространение гомоэротической культуры при буддизме связано с появлением монастырей, в которые женщины не допускались, и это подталкивало монахов к связям между собой. В китайской традиции, которую продолжил японский буддизм, существовала и канонически закрепленная связь между старшим монахом и послушником — чиго.

Появление чиго частично связано с культом «божественного ребенка», существовавшим в средневековой Японии (Faure 1998: 245–250). Японцы были склонны обожествлять малолетних правителей и воспринимать их как образы бодхисатв. Чиго — мальчики 7–16 лет — занимали промежуточное положение между ребенком и взрослым, мужчиной и женщиной. Дети не различались по полу вплоть до гэмпуку — церемонии совершеннолетия. Чиго носили длинные волосы и могли пользоваться косметикой — белилами и помадой.

Чиго отдавали в монастырь знатные родители. Еще монастыри могли покупать чиго в театрах или у родителей. Чиго участвовали в танцах и поэтических состязаниях, занимались изящными искусствами.

Монахи вступали с чиго в сексуальные отношения. Эти отношения сакрализировались — они воспринимались как особый путь к постижению божественного. Чиго считались воплощением одиннадцатиликой богини Каннон (Faure 1998: 242).

Женщинам запрещалось находиться на территории монастыря, но на отношения с чиго не было наложено никаких запретов. В кодексе храма Сёрэн-ин было сказано, что чиго полезны, потому что согревают монахов холодными ночами.

Как это было в эпоху Эдо

В одном из самых известных текстов о пути самурая, который называется «Сокрытое в листве», его автор, Ямамото Цунэтомо, высказывает несколько мыслей, связанных с мужеложеством (Цунэтомо Ямамото 2016: 16).

«Мы, — пишет он, — отдаем свои чувства только одному человеку на всю жизнь». Тот, кто нарушит клятву верности, будет навечно опозорен. Он также говорит, цитируя другого самурая, который «постиг истинный смысл мужеложества»:

«Отдать свою жизнь за другого — это основной принцип мужеложества. В противном случае это позорит человека».

Мужская любовь между учеником и самураем называлась вакасюдо, что значит «путь юношества». Младший любовник, мальчик-подросток, назывался вакасю. В отличие от монахов самураи относились к гомосексуальной любви серьезно. Беспорядочные связи осуждались. Любовник, который изменил, мог поплатиться жизнью. Вакасюдо наследовало от культуры чиго сакральное значение гомосексуальной близости.

К вакасю относились мальчики 12–19 лет. Как только такой мальчик проходил посвящение и начинал носить взрослые одежды, отношения с ним следовало закончить — он становился самураем.

Это правило связано с тем, что мужские гомосексуальные отношения были иерархичными. Младший партнер подчинялся старшему и выполнял условно «женскую» роль. Когда он сам становился самураем, то уже мог вступать в отношения с вакасю и играть теперь только «мужскую» роль.

Но существовали и исключения из правила. Ихара Сайкаку в книге «Великое зерцало мужской любви», главном собрании гомоэротических новелл эпохи Эдо, рассказывает о паре самураев, одному из которых было 66 лет, а другому — 63 (Saikaku 1990: 30).

Младший продолжал играть роль вакасю. В новелле эти отношения показаны иронически, но, по всей видимости, если в паре самураев всё еще существовало иерархическое разделение, то общество относилось к ней с меньшим осуждением.

Общество обращало столько внимания на иерархию, поскольку гомосексуальные отношения были формой служения. Если бы они строились между равными, то в представлении японцев того времени это пошатнуло бы основы общества, нарушив вертикальную систему власти — не может же феодал подчиняться вассалу?

Самурай (его еще называли «нэндзи», или «нэнджи») и вакасю заключали между собой договор, часто даже письменный (Saikaku 1990: 28). По формулировке он был похож на брачное обещание. Иногда в дополнение к нему они обменивались чашами с кровью или отрезанными частями тела. Например, в доказательство любви они могли отрезать себе часть пальца.

Самурай мог помочь вакасю исполнить кровную месть — например, отомстить за смерть отца и восстановить честь рода. Оба участника отношений должны были быть готовы убить и умереть друг за друга — только тогда они считались достойными мужской любви.

Сословие самураев занимало самое высокое место в иерархии. Простые городские жители ориентировались на самураев и стремились подражать им. Если они хотели вступить в отношения с мальчиками, то в их распоряжении были оннагата, актеры театра кабуки, игравшие женщин. Эти юноши зачастую занимались проституцией.

Отношения с актерами театра кабуки осуждались последователями старой школы вакасюдо, поскольку не соответствовали ценностям вассальной верности (А. Е. Белых 2018: 211). Эти отношения наследовали другую часть традиции чиго — покупку младших партнеров и допустимость полиамории.

Если для самурая или вакасю высшей жертвой во имя любви была смерть в бою или сэппуку, то высшей жертвой для актера кабуки было покинуть сцену и принять постриг в буддийском ордене.

Самураи тоже иногда пользовались услугами актеров кабуки, хотя это и не приветствовалось в обществе. Скрыв лица шляпами, они смешивались с толпой и часто оставались неузнанными.

Как об этом писали

Для того чтобы понять, в каком ключе в эпоху Эдо писали про мужскую любовь, рассмотрим два самых известных сборника гомоэротических текстов того времени — «Великое зерцало мужской любви» Ихара Сайкаку и «Дикая азалия», который собрал в 1676 году Китамура Кигин (А. Е. Белых 2018: 196–211).

В предисловии к «Великому зерцалу мужской любви» (второе название книги — «Традиция любви к мальчикам в нашей стране») приводятся аргументы в доказательство того, почему лучше любить мужчин, чем женщин. Ихара Сайкаку замечает (Saikaku 1990: 9), что первые три поколения японских синтоистских богов были мужчинами. Первые богини относятся к четвертому поколению богов, из чего он заключает, что до этого боги вступали в отношения между собой. Тут же он отмечает, что впоследствии женщинам удалось вовлечь мужчин в соблазн, но женская любовь — всего лишь развлечение для стариков. Они годятся, если в стране не хватает красивых юношей, замечает он, но ведь они даже толком не могут поддержать разговор! Нет, уж лучше следовать примеру богов и выбирать мальчиков.

Потом Ихара Сайкаку обращается к народной этимологии (Saikaku 1990: 9). Он утверждает, что в древности Япония называлась «Страной стрекоз» из-за того, что стрекозы при спаривании находятся одна позади другой — эту позу он называет «позой мужской любви».

Всего он приводит 23 аргумента, а еще дает список исторических деятелей, которые предпочитали вступать в отношения с мальчиками.

«Великое зерцало мужской любви» состоит из двух частей: первая посвящена вакасюдо, а вторая — актерам театра кабуки. Большинство новелл первой части с точки зрения европейца можно назвать трагическими — герои часто умирают в бою или совершают сэппуку.

Например, в новелле «Он попал под ливень, хотя и нес зонт» (Saikaku 1990: 97) рассказана история мальчика 12–13 лет по имени Корин. Его отец погиб, и мальчику с матерью приходилось влачить жалкое существование. Знатный господин взял Корина к себе в услужение, полюбил его и разделил с ним ложе. Мальчик не испытывал к нему взаимных чувств, но подчинялся его воле. Потом Корин влюбился в сына знаменосца по имени Сахачиро, и тот тайком пробрался к нему в спальню. Господину донесли на любовников, и он разгневался, отрубил Корину кисти рук и обезглавил его. Мальчика похоронили в храме Утренней Славы, названном в честь цветка, жизнь которого длится всего один день. Тогда люди сказали:

«Любовник Корина, кто бы он ни был, — не самурай. Корин умер ради него, а он даже не отомстил».

Тогда в пятнадцатую ночь нового года Сахачиро отрубил доносчику обе руки, возглавил государственный переворот, сбежал и совершил сэппуку в храме Утренней Славы перед гробницей Корина.

Еще одна новелла называется «Кубок, до краев полный вином любви» и относится ко второй части сборника (Saikaku 1990: 159). Ее главный герой — прекрасный актер по имени Ито, ночь с которым стоила три серебряные монеты — большие деньги по меркам тогдашней Японии. Однажды к дому актеров кабуки пришла женщина. Актеры увидели, что она плачет, и стали расспрашивать ее, в чем дело. Тогда она призналась, что ее муж давно влюблен в мальчика по имени Ито, но они очень бедны, и он никогда не смог бы позволить себе близость с ним. Сейчас ее муж очень болен и всё время зовет Ито в бреду. Она пришла, чтобы попросить Ито написать хотя бы короткую записку, чтобы утешить ее мужа перед смертью. Актеров тронула любовь женщины к мужу, и они отдали ей халат Ито, который соприкасался с его кожей. Сам Ито услышал разговор и хотел навестить мужа женщины, но она уже ушла. На следующий день она вернулась в слезах и сказала, что кремировала мужа на рассвете, но он умер совершенно счастливым.

Новеллы написаны поэтическим языком, полным сложных сравнений. В финале новелл второй части герои-актеры зачастую бросают греховную жизнь и принимают монашеский постриг.

Поэтическая антология «Дикая Азалия» — это собрание текстов разных авторов, посвященных мужской любви. Во вступительном слове Китамура Кигин говорит, что священники вступали на путь мужской любви, потому что их «сердца сотворены не из камня и не из дерева». Кигин собрал в антологию все стихотворения о мужской любви, которые смог найти, но он сообщает, что в старые времена любовники зачастую писали друг другу стихи от женского лица, и потому найти все поэтические произведения, посвященные мужской любви, не представляется возможным.

Вот несколько стихотворений из антологии:

Напрасно думаешь,
Что изменился я и стал другим,
Ведь ненависть моя
Не позволяет мне забыть тебя,
Изменника любви моей!

Сакки-но Рисси Кёсэн. Здесь и далее перевод А. Е. Белых. А. Е. Белых 2018: 198

Это стихотворение монах из храма Энрякудзи посвятил юному любовнику, который ему изменил. К тому времени они уже достаточно долго не общались, и Сакки-но Рисси Кёсэн отправил стихотворение письмом.

Средь водорослей
Ныне ты подобен жемчугам!
На дно любви глубокой
Какая боль тебя толкнула?
Ах, какая глубина печали!

Содзу Хангэн. А. Е. Белых 2018: 200

Это стихотворение Содзу Хангэн (его монашеское имя Дзякунэн) посвятил мальчику, который утопился в реке.

Память сердца, ты
Как дикая азалия в горах
Средь молчаливых скал.
Моим словам не выразить любви,
Они лежат камнями…

Аноним. А. Е. Белых 2018: 196–212

Точных сведений об авторе этого стихотворения нет, но легенды приписывают его Содзу, настоятелю храма Дзёгандзи. Говорят также, что он посвятил его придворному поэту Аривара-но Нарихира.

Гомоэротическая культура Японии — причудливое, прекрасное и спорное явление. Она содержит в себе накал страстей, достойный античной драмы, но выраженный в мягком восточном духе.

Любовное переживание сочетается с восхищением природой, партнеры любуются друг другом, но с нежными чувствами соседствуют терпимость к насилию, связи с детьми и жесткая иерархическая подчиненность тому, кто выше по социальному положению.

Я думаю, что при чтении гомоэротической литературы эпохи Эдо нам следует отрешиться от привычной для постхристианского общества бинарной морали и насладиться печальной красотой новелл и стихов, исполненных тоски и любви.