Когда Энтони встретил Фли: с чего началась неистовая история группы Red Hot Chili Peppers

Никогда не забуду первый день в старшей школе. Я приехал к зданию старшей школы «Юни» и встретился с куратором, чтобы узнать в какой класс идти. И вот тут она внезапно выпалила.

— Тони, я знаю, что ты три года учился в «Эмерсон» под фальшивым адресом. Ты не живешь в этом районе и не можешь ходить здесь в школу.

Тогда я еще не знал, что это станет одним из самых потрясающих и судьбоносных поворотов в моей жизни.

Я пошел домой, чтобы узнать, какая старшая школа находится в моем районе. Ей оказалась «Фэйрфакс Хай», длинное здание на углу улиц Фэйрфакс и Мелроуз. Я пошел туда на следующий день и чувствовал себя чужаком в море людей, которые все уже были знакомы. Из-за того, что я опоздал на день, многие классы, куда хотелось попасть, были сформированы. Я не знал учеников, не знал учителей, даже не знал, где кафетерий находится.

Заполняя свои классные бланки, я инстинктивно написал Энтони вместо Тони. И когда шла перекличка, учителя называли меня Энтони Кидис, и я не поправлял их. Я просто стал Энтони, немного другим парнем, более зрелым, взрослым и вменяемым.

«Фэйрфакс» была гремучей смесью. Там учились китайские, корейские, русские эмигранты, евреи и толпы чернокожих и белых ребят. И снова я сошелся с самыми одинокими и непопулярными.

Моими первыми друзьями стали Бэн Тэнг (костлявый, неуклюжий китаец в огромных очках) и Тони Шур (сорокапятикилограммовый слабак с одутловатым лицом).

Где-то спустя месяц мы с Тони разговаривали во дворе во время ланча, как вдруг к нему подошел маленький, сумасшедшего вида щербатый парень с длинной шевелюрой и грубо зажал его шею в замок.

Я не сразу врубился, было это дружеским дуракаваля- нием или этот чувак наехал на моего лучшего друга в «Фэйрфакс», поэтому на всякий случай решил встать на сторону защиты. Я схватил его, оттащил от Тони и прошипел:

— Тронешь его еще раз, и я заставлю жалеть тебя об этом всю оставшуюся жизнь.

Но парень запротестовал:

— Бро, ты о чем? Он мой друг!

Но самым странным было то, что, даже начав общение с обещаний надрать друг другу задницы, я почувствовал моментальную связь с этим странным мелким чудаком. Тони сказал, что его зовут Майкл Бэлзари. Вскоре за пределами школы «Фэйрфакс» он станет известен как Фли.

Мы с Майком стали неразлучны. Он жил примерно в пяти кварталах от меня по Лорел-авеню. Каждый день мы возвращались вместе из школы и складывали вместе нашу мелочь, покупая порцию тако на двоих в задрипанном киоске. А потом играли в футбол на улице. Каким-то непостижимым образом я переместился из этой очень взрослой жизни с отцом, тусовок в ночных клубах с его друзьями, в настоящее беззаботное детство.

Майк тоже был аутсайдером в «Фэйрфакс». Он родился в Австралии. Его отец был таможенным агентом, который вместе с семьей переехал в Нью-Йорк, наслаждаясь консервативной и стабильной жизнью до тех пор, пока мама Майка не завела роман с джазовым музыкантом. Родители Майка развелись, и он — вместе с сестрой, мамой и новым отчимом-джазменом — переехал в Лос-Анджелес.

Майк был крайне стеснителен, неуверен в себе и куда более закрыт, чем я, поэтому я занял место вожака в наших отношениях. Это были динамичные и прекрасные отношения — мы дали очень многое друг другу. Хотя для него существовали и сложности, потому что временами я вел себя как полнейший козел.

Майк никогда и никуда не ходил без своей трубы. Он был первой трубой школьного ансамбля, что привело нас к совместной работе — в том году я участвовал в постановке пьесы.

Я поражался его музыкальным навыкам и вечно разбухшей от игры губе. Благодаря ему я открыл для себя новый мир — мир джаза. Однажды Майк поставил записи Майлза Дэвиса, и я понял, что существует целый стиль музыки, построенный на спонтанности и импровизации.

Даже при том, что Майк жил в более или менее традиционной семье, в его доме царил такой же бардак, как и у меня. Он завораживал меня историями о своем бесконтрольном отчиме, Уолтере.

Уолтер уходил в запои на года. Он «зашился» (в то время я и понятия не имел о таких процессах) и заперся от всего мира. Я практически никогда его не видел, а когда это все-таки удавалось, он бывал очень грубым и орал на Майка, который никак не мог привыкнуть выносить мусор в нужный день. Каждый раз повторялось одно и то же. Майк говорил: «О, о-о-о-о-о, я забыл, что сегодня четверг! Я нереально влип».

Мать Майка была очень милой, несмотря на причудливый австралийский акцент. Но в первые месяцы нашего с Майком общения он говорил исключительно о своей старшей сестре, Карен, которая была тогда в Австралии.

«Она дикая кошка, — говорил он. — Она нереально сексуальная. У нее миллионы парней, и она лучшая гимнастка в „Голливуд-Хай“, побеждающая на всех городских соревнованиях!»

Само собой, я был просто обязан познакомиться с сестричкой Бэлзари.

И вот, позже в том учебном году, Карен приехала. Она была молода, маняща и невероятно прямолинейна. Тогда мы с Майком часто оставались на ночь друг у друга.

В комнате Майка вообще стояли две маленькие кровати — одна для него, одна для меня. А еще у них стояло джакузи на заднем дворе, и однажды ночью Майк, Карен и я сидели в этом джакузи, попивая вино.

Рука Карен непрерывно скользила ко мне под покровом пузырей, и когда Майк решил идти спать, а я собрался было последовать его примеру, Карен схватила меня. «Ты остаешься», — отрезала она. Ну что ж, вот и настало время познакомиться с сестрой.

Карен немедленно взяла инициативу на себя. Она начала ласкать меня, потом отвела к себе в спальню и следующие три часа провела, открывая мне такие стороны секса, о возможности существования которых я даже не подозревал. Она играла в свою игру, например, отходя к раковине и возвращаясь с полным ртом горячей воды, которым делала мне минет. Что, во имя всего святого, я сделал такого, чтобы заслужить такое прекрасное отношение?

Читайте также

«CBGB — это сраная дыра»: история грязного панк-клуба, со сцены которого падали Игги Поп и The Ramones

«Мне на лицо хотел присесть огромный рот»: история альбома Kiss Me Kiss Me Kiss Me группы The Cure

На следующий день Майк спросил: «Как тебе моя сестра?» Я не стал вдаваться в подробности, она, как-никак, его сестра, но горячо поблагодарил за то, что он нас познакомил.

Лишь спустя много лет он подошел ко мне и сказал:

«Слушай, мы правда хорошие друзья, но кое-что беспокоит меня все это время… Когда ты был в комнате с моей сестрой, я вышел из дома и подглядывал в окно несколько секунд…»

В те давние времена вряд ли мне было насрать на что-то больше, но для нашей дружбы было хорошо, что он выждал столько времени, прежде чем высказать это мне.

<…>

В том семестре мы с Фли впервые поехали куда-то вместе — покататься на лыжах на гору Мэммот. Следующий в Грейхаунд автобус собрал внутри себя классический набор угнетенных и несчастных людей: девчонка с фингалом, сидящий на спидах наркоша, только что уволенный с работы парень — в общем, все виды автобусных чудаков. И мы, два зеленых пацана.

В автобусе я сразу же пошел в задний туалет, выкурил полкосяка и передал его Майку, который повторил ритуал. К тому времени, как мы приехали в Мэммот, началась снежная буря, скрывшая все из виду. Наш план заключался в том, чтобы переночевать в кооперативной прачечной (эту уловку подсказал мне один друг из «Эмерсон».) Но автобус высадил нас где-то посреди неизвестности.

Мы пошли в примерном направлении к домикам, но внезапно у Майка ужасно заболел живот. Мы шли и шли, замерзая в этом промозглом мраке, а Майк уже почти рыдал от боли. Когда мы уже были одной ногой на грани обморожения, то свернули наугад и наткнулись на гостиницы. Войдя в прачечную, достали спальные мешки и разложили один под хрупкой фанерной полкой для сушки, а другой прямо на ней.

Я сунул несколько четвертаков в сушилку, чтобы включить ее, и свернулся на полу, а Майк спал на той хрупкой полке, задачей которой было удерживать всего несколько фунтов одежды.

На следующее утро мы пошли взять лыжи напрокат. Выбрали себе оборудование, но когда Майк попытался расплатиться кредиткой, которую ему дала мама, упрямая семнадцатилетка за прилавком отказалась ее принимать. Она настаивала на том, что мама Майка должна лично присутствовать и подтвердить использование карты.

Аргумент Майка, что мама просто уже на спуске с горы, не убедил. Мне нужно было срочно спасать эту поездку, поэтому я вышел на улицу и встретил женщину, которая готовилась кататься со своими детьми. Я попросил ее на время одолжить мне ее куртку, шапку и очки. Уж не знаю, как я ее уговорил, но она согласилась.

Тогда я надел ее меховую куртку, шапку и большие квадратные солнечные очки. Наши варежки и шапки запихал под куртку, изобразив грудь. Настроив в голове голос мамы Майка, я вернулся в лыжный магазин и направился к девушке за прилавком.

— Поверить не могу, что вы из-за этого выдернули меня с гор. Это моя карта, и я дала ее своему сыну. В чем проблема? — выпалил я.

Девушка чуть в обморок не свалилась от испуга, услышав этот безумный женский голос, доносившийся из-за лыжной маски, так что мы тут же получили оборудование.

Мы невероятно круто проводили время, ловя кайф на бесплатном подъемнике и ведя себя как маленькие засранцы, которыми мы и были. Майк вообще не умел кататься на лыжах: в первый спуск с горы он грохнулся раз пятьдесят. Зато в третий уже не отставал от меня. Просто взял и заставил себя научиться кататься на лыжах за час.

Тем вечером мы вернулись в прачечную, которая стала нашим домом еще на одну ночь. Мы откатали еще день, и настало время ехать домой. По какой-то причине я решил, что система инвентаря в магазине никуда не годится, так что лыжи теперь наши.

Мы пошли на автобусную станцию и погрузили их на автобус вместе с другими лыжами. Мы уже почти сели в автобус, как подъехала полицейская машина. Из нее вышел шериф и сказал:

— Эй вы, двое, ну-ка, быстро сюда.

— В чем дело? — спросил я невинно.

— Эти лыжи ворованные. Предъявите-ка ваши документы, — сказал он.

— О, нет, нет, нет! Мы не брали их! Вы что, думаете, мы взяли эти лыжи себе? Да нет же, нет, мы их взяли напрокат и как раз хотели отнести их обратно. На самом деле мы, наверное, можем оставить их здесь и просто уйти, — отчаянно оправдывался я.

В итоге мы убедили этого парня только выписать нам штраф, пообещав оплатить его по возвращению. Мы вернулись в Голливуд. Поездка удалась на все сто, даже несмотря на небольшую ложку дегтя в лице шерифа. Прошло некоторое время, и не было ни звонков, ни вызовов, никаких плохих новостей с севера — мы с Майком внимательно следили за почтой. Но в один и тот же день, когда мы оба были в школе, и Блэки, и Уолтер таки получили письма.

И вот теперь у нас были серьезные проблемы. Уолтер был мужиком строгим, да и мой папа не особо сталкивался в жизни с какими-то дополнительными неудобствами. Все-таки не каждый день ты тащишь родителей в суд в Мэммоте.

Но теперь этим парням пришлось взять на себя наши проблемы. Нам казалось, что наступил конец света и мир никогда не будет прежним, но, весьма неожиданно, оба наших отца решили использовать эту поездку в суд как возможность сблизиться с нами. В итоге мы отделались наставническими похлопываниями по запястьям, и все, что от нас требовалось, — в течение полугода каждые два месяца писать им письма о том, как мы поживаем и чем занимаемся.

Но моя лыжная авантюра с властями была мелочью по сравнению с тем, что случилось с Блэки той осенью.

Был отличный осенний калифорнийский день, солнечный и прекрасный. Я вернулся домой из школы около половины четвертого, как и в любой другой день, но папа, казалось, был чем-то сильно удручен. Мы сидели в нашей гостиной с милым панорамным окном, открывающим вид на двор, как вдруг Блэки замер.

Я посмотрел в окно и увидел этих гризлиподобных, здоровенных, как дровосеки, парней, затаившихся на нашей лужайке. Папа положил мне руку на плечо и сказал: «Полагаю, эти парни работают под прикрытием…»

Не успел он договорить, как нашу цельнодубовую дверь вышибли с петель. Одновременно они вскрыли заднюю дверь, и отряд парней с дробовиками, пистолетами и в бронежилетах ворвался внутрь. Их оружие было заряжено и направлено прямо на нас.

Они все кричали: «Не с места! Не двигаться! На пол!», словно мы были целью какой-то огромной операции. Одно неосторожное движение пальца, и нас бы нашпиговали свинцом. Нас пристегнули друг к другу наручниками на диване и принялись систематично разрушать дом.

Оказалось, что несколько ночей назад мой папа вызвал проститутку, но та, что приехала, оказалась не в его вкусе. Но ради спортивного интереса он предложил ей немного кокса. Она же в панике выбежала из дома, позвонила копам и сообщила, что Блоки, возможно, и есть хиллсайдский душегуб, маньяк, который терроризировал весь Лос-Анджелес в то время.

Может быть интересно

«Вместо сцены — матрас, зрители вырывали сидения»: солистка Blondie вспоминает о первых гастролях с Игги Попом и Дэвидом Боуи

«Мы играем машинами, машины играют нами»: как рождалась музыка техно

Следующие два часа копы провели за потрошением матрасов, сканированием каждого дюйма одежды в шкафу и воровством красивых раскладных ножей, купленных мной в Тихуане, чтобы подарить их своим детям.

К счастью, они не находили никакой наркоты. Но в тот момент, когда я уже было поверил, что они так и не обнаружат сокровищницу отца, один из этих тупоголовых засранцев проделал отверстие в обшивке шкафа и нашел все. Мы поняли, что игра окончена. Они вытащили оттуда кучу кокаина, сумки травы и огромную коробку таблеток.

Встал вопрос, что делать со мной. Они собирались отправить меня в тюрьму для несовершеннолетних, но я понимал, что мне ни в какую нельзя туда — нужно было помочь Блэки внести залог. Я убедил их, что не имею никакого отношения ко всему этому и вообще утром мне нужно в школу. Наконец, они решили оставить меня в перевернутой вверх дном квартире и увели Блэки.

Мы оба были в отчаянии. Я представлял, как папу упрячут на долгие годы. Я набрал Конни, и она уговорила своего нового бойфренда предоставить свой дом как имущественный залог. На следующий день Блэки вышел.

У него осталось около семи тысяч, и их немедленно надо было вкладывать в хорошего адвоката; ситуация с финансами усугубилась еще и тем, что ему пришлось прикрыть свой дилерский бизнес, зарабатывая исключительно актерской игрой.

К счастью для нас, несколько месяцев назад я получил роль в рекламе Кока-Колы, и это был весьма неплохой чек для пятнадцатилетнего пацана. Но он же и вызвал новые трения с отцом, потому что теперь я зарабатывал больше, чем он.

Он даже попытался заставить меня частично платить за жилье, что встряло костью в горле наших отношений, как и двадцать процентов моего актерского дохода, который он забирал как мой менеджер. Фундамент партнерства Кидисов пошел трещинами.

Тем временем я полностью погрузился в свою социально-приятельскую жизнь в «Фэйрфакс». Через парочку месяцев после знакомства с Майком я встретил еще одного человека, который стал одним из моих самых близких друзей.

На открытой сцене, расположенной на территории школы, частенько выступали странноватые местные рок-группешки, состоявшие из учеников. И вот как-то раз, во время первого семестра, на этой сцене я увидел дурацкую команду под названием Anthym.

Не поймите меня неправильно, эти парни были очень талантливы. Говоря «дурацкая», я лишь имею в виду, что ребята слегка отстали во времени. Ну, насколько я мог судить. Они играли каверы на Queen, Led Zeppelin и многие другие группы, чьи времена давно пришли к закату, а сами носили эти длиннющие, пуделеподобные причесоны.

Во время концерта кто-то среди зрителей раздавал самопальные значки с надписью Anthym, ну я и взял один. И он как раз был нацеплен на мне, когда я однажды столкнулся с одним из их гитаристов по имени Хиллел Словак. Мы разболтались, и он пригласил меня к себе домой перекусить.

Позависав с ним буквально несколько минут, я осознал, что Хиллел не похож ни на кого, с кем я обычно проводил время. Я привык чувствовать себя лидером среди сверстников из-за всего того безумия, которое уже успел пережить. Но тут я понял, что Хиллел мне как минимум ровня. А по факту знает многое, чего не знаю я.

Он многое понимал в музыке, а еще был отличным визуальным художником. Отличался уверенностью и чувством собственного достоинства. А еще Хиллел был евреем. Он и выглядел как еврей, говорил о всяких еврейских штуках, и еда у него на кухне тоже была еврейской. Помню, он сделал нам тогда сэндвичи с яичным салатом на ржаном хлебе — нереальная экзотика для меня по тем временам.

После перекуса у нас состоялся откровенный и важный разговор по душам. Когда я вышел из его дома, подумал: «Ну, это мой новый лучший друг на всю жизнь». То же самое я чувствовал, когда встретил Майка и Джо Уолтерса. Иногда вы просто знаете, что так и будет.

У Хиллела был универсал «Датсун Б-10», и мы провели мно- го-много-много вечеров, вставая на аварийке на вершине Голливудских холмов, глядя на город, ставя какой-то сумасшедший прогрессив-рок, дуя травку и обсуждая фэйрфаксовских девчонок.

Сами по себе мои встречи с Майком и Хиллелом, которые стали очень важными людьми в моей жизни, были везением. Ну, каковы были шансы, что я найду три родственные души уже в свой первый год в «Фэйрфакс»?

По правде говоря, Хайю Хэндел я повстречал раньше всех. На первой неделе в школе я пошел на урок испанского, где мой взгляд буквально приклеился к этой потрясающей красавице с длинными темными волнистыми волосами.

Идеальная бледная кожа, большие карие глаза, сверкающие безумным огоньком. Она была еврейкой и самым умным человеком в классе, оставаясь при этом совсем не высокомерной и на удивление кокетливой.

Разумеется, я сразу же построил большие планы на нее. Где бы ее ни увидел, я подкатывал и начинал с ней болтать. Но она быстро дала понять, что о ней как о девушке нечего и мечтать. Поначалу я подумал, что все дело в этом блондинчике Джонни Карсоне (которому суждено в дальнейшем сыграть очень важную роль в моей жизни), но она заверила меня, что они просто старые друзья, еще со времен средней школы.

И тогда я узнал, что она встречается с Кевином — высоким, крепким, красивым черным парнем, звездой гимнастической команды. Сама же Хайя была из консервативной еврейской семьи, члены которой не признали бы рядом с ней нееврея. Разумеется, ее отношения с негром-гимнастом были строжайшим секретом от родных.

Мы как-то разговорились, и она посетовала мне, что ужасно хотела бы сходить куда-нибудь со своим парнем, не таясь. Но семья может узнать, так что слишком рискованно. В общем, все это было весьма трагичной информацией для меня, так как речь как раз обо мне и не шла. Но все равно я не утратил к ней интерес и решил двигаться в этом направлении дальше.

На другом предмете, в этом же семестре, мы сидели с ней за одной партой. Урок был сразу после ланча, поэтому я постоянно видел, как бойфренд провожает ее до класса, где они устраивают свои прощальные мини-поцелуйчики.

И вот однажды я решил: «Да пошло оно — я притащу ей цветы». Я купил букет и написал для нее стихотворение, но, когда со всем этим доперся до школы, занятия уже начались. Я вломился в класс, учитель посмотрел на меня и спросил: «Ну, и есть ли уважительная причина, по которой ты опоздал?»

«По правде говоря, нет», — ответил я и вручил Хайе цветы и поэму. Все давай охать и ахать, и даже учитель пошел на поблажки ради такого повода. Хайя, конечно, была крайне смущена, но и поняла, что парень-то капитально по ней сохнет.

Все это ознаменовало начало наших отношений, но это было скалистое начало, растянувшееся на весь следующий учебный год.