От бурдюков с кисело мляко к корпорации Danone. Краткая история открытия лактобактерий

Болгарский талант

В 1878 году в семье Гиго и Звезды Григоровых родился девятый ребенок. Надо сказать, что Болгария тогда была захолустьем Европы, а местность вокруг села Студен Извор, где произошло это событие, была захолустьем Болгарии. Во всяком случае, с медициной дело там обстояло никак: ее не было не только в самом селе Студен Извор, но и в окрестностях, в районе городка Трын. Косвенным подтверждением этому является тот факт, что девятый ребенок Григоровых, названный Стаменом, стал первым, кто пережил младенчество. Более того, малыш оказался весьма смышленым и в средней школе в соседнем селении Чан (Студен Извор — небольшой поселок, сейчас там живет 15 человек, тогда жило чуть побольше, своей школы не было, и приходилось добираться в Чан, за 20 километров от дома) поражал учителей тем, как быстро и точно он схватывал науки.

К тому времени Гиго Григоров уже не крестьянин, а коммерсант — звучит богато, но на самом деле семья Григоровых, глава которой занят мелкой разъездной (преимущественно меновой) торговлей между Болгарией и Сербией, живет чуть получше односельчан, и денег на образование сына в семье нет.

Как часто поступали в таких случаях, Гиго (к чести которого надо сказать, что ему, человеку неграмотному, способности сына очевидны и он всю жизнь будет изо всех сил стараться дать ему возможность заниматься наукой) пробует найти спонсора, подключая к этим поискам буквально всех, кого только сможет, — священника, старосту, знакомых по бизнесу… Тогда было в порядке вещей, если кто-то из богатых людей брал на себя заботу о местных талантах. И — чудо из чудес! — спонсор находится.

Правда, неблагодарная история, как уже не раз было (и не раз еще будет), не сохранила для нас имени этого благородного человека. Зато Стамен получает возможность продолжить образование в Первой мужской гимназии в Софии.

Наверняка своими успехами он радует и спонсора, и родителей: он — первый ученик в классе. Но мы отметим два события, произошедших в гимназический период, так как они сыграли большую роль в судьбе этого крестьянского парня.

Во-первых, за особые заслуги в учебе гимназия делает Стамену подарок — награждает книгой Дарвина «Происхождение видов», которая как раз не просто вошла в моду в научных кругах, а стала самой настоящей сенсацией и бестселлером среди так называемой широкой публики. Сказать, что книга увлекла Стамена, — не сказать ничего.

Именно после прочтения труда Дарвина он решил, чем будет заниматься, его обширные интересы и глубокая эрудиция получили, можно сказать, фокусировку — отныне биология станет его жизнью.

Во-вторых, в гимназии Стамен, человек сангвинического склада, быстро подружился с соучениками, но больше всего — с сыном французского посла, что сильно повлияло на уровень его владения французским и на решение продолжить образование именно во Франции.

Отец Стамена прямо-таки видит счастливое будущее сына: вот он получает образование, приезжает в родное село и работает там учителем, работа чистая, хорошо и надежно оплачиваемая — этакое «небо в алмазах» по-болгарски. Но Стамен, уже учась в Университете Монпелье, понимает, что страсть к биологии берет верх над родительским образом счастья. Он мечтает продолжить образование в Женеве на медицинском факультете. Семья в тупике: Гиго не против помочь (а что, врачи тоже хорошо зарабатывают!), но таких перегрузок не выдержит семейный бюджет. Опыт в решении таких проблем у Гиго уже есть: снова подключаются все силы для поиска спонсоров (теперь возможностей больше — гимназическое начальство очень лестно отзывается о своем выпускнике и помогает чем может), и в конце концов Гиго добивается успеха. Некий, снова неизвестный нам житель всё того же Трына (неизвестно, был ли это тот же человек, что помог Григоровым раньше, или это разные люди, знаем только, что он был богат — по меркам Трына) оплачивает учебу Стамена в Женеве. Университет Стамен оканчивает блестяще, его дипломная работа о патогенезе аппендицита удостаивается специальной премии, но самое главное — профессор Леон Массол предлагает ему место своего помощника, что означает допуск в прекрасно оборудованные лаборатории, позволяющие заниматься Большой Наукой, — это именно то, о чем Стамен мечтал всю жизнь.

В Швейцарии в те времена начинает развиваться то, что сейчас называют медицинским туризмом: массово открываются оздоровительные санатории, и прежде всего — противотуберкулезные.

Это соседство определило направление научных работ Стамена Григорова: с тех пор всю жизнь он занимается изучением туберкулеза и поиском средств для борьбы с этой болезнью.

Туберкулез и плесень

Болезнь, которой, по мнению ученых, от шести до девяти тысяч лет, считалась неизлечимой. Кажется, ей болели всегда, и средств против нее придумывалось множество, вот только ничего не помогало. В XVIII–XIX веках туберкулез приобрел характер сезонной эпидемии: в Европе XVIII века смертность от него достигала 1000 человек на каждые 100 тысяч населения. По некоторым данным, XIX век и вовсе был временем разгула туберкулеза — не менее четверти всех смертельных диагнозов связывали с этим заболеванием.

В XIX веке болезнь даже была окружена неким романтическим флером: Байрон мечтал умереть именно от чахотки, Жорж Санд воспевала своего возлюбленного — Шопена, Дюма, братья Гонкуры, Гюго, Мюрже, Пуччини и Верди находили своих благородных героев среди безнадежно больных. А способствовало всему этому убеждение, что смерть от туберкулеза — «хорошая смерть»: человек знает, что он неизлечимо болен и медленно умирает, и это дает ему возможность «доделать дела», осмысляя свое земное предназначение.

В моде искусственная бледность, ломкость и внешняя болезненность.

Медицина между тем только-только начинала вставать на ноги как наука (первые попытки применить научный подход в лечении относятся к 1747 году, когда английский корабельный врач Линд пробовал с его помощью разобраться с цингой, но был оплеван и осмеян современниками, а сам подход надолго забыт). Во второй половине XIX века стараниями Пастера, Коха и Листера была наконец разработана микробная теория болезни (до этого всерьез считали, что все без исключения болезни происходят от гнилостных запахов, идущих из земли, — веками разрабатывалось учение, известное как теория миазмов). Более того, француз Виллеман к тому времени сумел доказать, что туберкулез заразен, Кох выделил туберкулезную палочку (известную как палочка Коха), появились и успехи в диагностике: французский врач Лаэннек придумал стетоскоп, немецкий физик Рентген открыл лучи, названные его именем, француз Манту придумал способ обнаружения туберкулеза по анализу, названному в его честь.

Лекарство, однако, всё еще не было найдено, и самые первые шаги делались в направлении санаторно-курортного лечения. Что, заметим, достигалось не без труда: первый врач,

Боддингтон, которому в голову пришла мысль о таком лечении, был настолько удручен реакцией общества на его идею открыть санаторий для больных чахоткой, что открыл в итоге (дело было в 1840-м) приют для душевнобольных и сам впал депрессивное состояние, из которого так и не выбрался.

Но идея лечения природой, чистым воздухом, правильным питанием и здоровым образом жизни не исчезла, идеи Боддингтона развил немец Бремер, который предположил, что причиной туберкулеза было то, что сердцу сложно правильно орошать легкие. Бремер считал, что на больших высотах, в условиях разреженного воздуха сердце будет функционировать «правильно» и больные пойдут на поправку. В 1854 году в немецких Альпах был открыт первый такой санаторий, слава о котором распространилась быстро и далеко. Больных, в том числе состоятельных, способных платить за лечение (притом что туберкулез был и остается болезнью бедняков и маргиналов), хватало — в Европе бушевала настоящая эпидемия, и санатории начали множиться.

Немалая их часть, что логично, открывалась в Швейцарии, стране в ту пору не слишком богатой (то есть для проживания в санаториях недорогой), но зато располагавшей квалифицированным медперсоналом и способной обеспечить проживающим хороший сервис.

Словом, материала для исследований у юного болгарского ученого было в достатке.

Неизвестно точно, когда именно и при каких обстоятельствах (свидетельств, напоминающих полуфантастические притчи, хватает, но описаний и фиксации этого как события не существует) Григоров убедился в лечебном эффекте, который вызывают плесневые грибы, но известно, что первые эксперименты в этом направлении он делает уже в Женеве, работая у профессора Массола. Правда, извлечь реальную пользу из использования плесени Григорову долгое время не удается, зато попутно, так сказать, в свободное от работы время он делает открытие, которое обессмертило его имя.

Болгарская палочка

Григоров талантлив, но беден. К тому времени он уже женат, большими деньгами их семья не располагает, и родные помогают чем могут. А могут они помогать продуктами и с каждой оказией отправляют Стамену столько провизии, сколько возможно увезти. Среди прочего постоянно посылают кисело мляко — традиционный кисломолочный продукт, который веками готовили в болгарских селениях. Его появление связывают с фракийцами, народом, издревле населявшим Балканы, чьим прямым потомком являются современные болгары; со скифами, некогда облюбовавшими эти земли; с аварами и булгарами, кочевыми племенами, принесшими свои традиции обработки молока; но как давно появилось кисело мляко, доподлинно неизвестно.

Понятен лишь механизм того, как появился этот продукт, и связывают его именно с кочевым образом жизни. Ученые предполагают, что молоко (овечье, как правило) перевозилось в бурдюках, в которые попадали бактерии, обитавшие на шерсти и коже животных. Тряска при перевозке делала из этой субстанции густой кислый напиток. Позже болгары стали использовать не только овечье, но и коровье или козье молоко с той же закваской — собственно, так и появилось кисело мляко.

Правда, в то время, когда Болгария находилась под властью Османской империи, в обиход части населения для обозначения кисело мляко входит турецкое слово «йогурт» («месить, сгущать»), и именно с таким названием кисело мляко уйдет на экспорт, но это будет еще не скоро.

А пока Григоров пробует доливать молоко в привезенную из дома закваску — в остаток на дне кринки. Иногда оно заквашивается, иногда нет, и ученый решает разобраться с этим недоразумением, так сказать, с высоты своей научной квалификации. В результате исследований, проведенных по всем правилам научного подхода и научных знаний, ему удается выделить бактерию, которая позже будет названа в честь его страны, Lactobacillus bulgaricus — именно она отвечает за превращение молока в кисломолочный продукт.

Кажется, студент (по-современному — аспирант), который, как и положено, тщательно запротоколировал свое открытие, и сам не понимал, насколько важно его открытие, зато это отлично понимал профессор Леон Массол, которого работа Григорова приводит в восторг. Он тут же пишет письмо другому профессору, своему коллеге Илье Мечникову, который, кажется, на тот момент является самым известным из бактериологов и занимает пост заместителя директора Института Пастера в Париже, с просьбой рассмотреть работу своего ученика.

Мечников, Институт Пастера и теория старости как болезни

Илья Ильич Мечников — фигура настолько мощная, что сложно представить себе, как можно описать его жизнь в рамках одной, даже очень обширной, статьи. Поэтому решать неразрешимые задачи мы не станем, читатель сам сможет найти множество статей об этом великом физиологе у тех авторов, которые всё-таки решились рассказывать о Мечникове.

В нашем рассказе Мечников — герой важный, но не главный, а важным для нас является то, что к тому времени, проведя бесчисленное количество очень сложных и остроумных экспериментов, Илья Ильич открыл общую теорию воспаления. Он обнаружил специальные клетки, названные им фагоцитами (буквально «пожиратель клеток»), которые устремляются на борьбу с проникающими в организм патогенами. Забегая вперед, скажем, что именно за открытие фагоцитоза он в 1908 году получит Нобелевскую премию.

В дальнейшем Мечников обнаруживает, что больше всего проникновению патогенов подвержен кишечник и содержание его в «клеточной чистоте» есть прямой путь к продлению жизни.

В тот момент, когда Стамен Григоров изучает лактобактерии, Мечников занимается проблемами старения (ему даже приписывают обоснование геронтологии как учения, впрочем, кажется, несколько излишне, хотя без его работ геронтология никак не могла обойтись).

Согласно представлениям Мечникова о процессах, происходящих в организме, старение — это болезнь, которую можно и нужно лечить.

В описываемое время Мечников — заместитель директора Института Пастера. После того как он в знак поддержки своих студентов присоединился к их забастовке (этот потомок румынских аристократов никогда не ладил с чиновниками и не ценил никакое «начальство», зато отличался бережным отношением к коллегам по науке), работать в одесском Новороссийском университете (ныне носящим его имя) не было никакой возможности, и он принимает приглашение основателя института, Луи Пастера, и переезжает в Париж. Переезжает, заметим, к счастью для всех: для себя, для науки, для Института Пастера и даже для своих студентов из Одессы, многим из которых он поможет в их научных трудах (а среди таких — множество настоящих звезд вроде Хавкина, который тоже не пригодился России, — будущего открывателя вакцины против холеры и брюшного тифа и, по сути, основателя фармацевтической промышленности Индии).

Институт Пастера — больше, чем просто научное учреждение, а слава его основателя велика, и не только в научных кругах.

В 1885 году Пастер создал вакцину против бешенства, причем существование самой бациллы (она слишком мала, и микроскопы того времени не позволяют ее разглядеть, Пастер так никогда ее и не увидит) он, можно сказать, предсказал.

Бешенство, или водобоязнь, в те годы проблема не только серьезная, но и, можно сказать, очевидная для широкой публики: протекала она крайне тяжело, смертельный исход был весьма вероятен, а передавалась она через укусы диких животных и бродячих собак, что происходило зачастую на глазах многочисленной публики.

Вакцина начинает спасать жизни, Пастер не только изготавливает ее, но и повсеместно в других странах организует пастеровские станции (вторая станция была открыта в Одессе — Гамалеей и Мечниковым). Это произошло после того, как в Париж привозят группу смоленских крестьян, которых покусал бешеный волк. Спасти удается не всех — поездка заняла слишком много времени (большая задержка была вызвана бюрократическими проблемами: крестьяне несколько дней ждали в Смоленске, пока им выправят паспорта, хотя деньги на их поездку в Париж горожане нашли мгновенно).

Словом, слава Пастера была мгновенной и всемирной. И на волне этой славы Пастер, познавший слишком много в части организации научных работ по системе выпрашивания у бюрократов денег на исследование, сложившейся тогда уже во всем мире, решается на смелый шаг. Так как он убежден, что никто на свете лучше самих ученых не знает, во что и как надо вкладывать деньги, и движим мечтами о независимости науки, он объявляет о сборе денег по подписке на создание специального научного заведения, которое будет заниматься разработкой лекарств для спасения жизней.

Случилось невероятное: в очень короткий срок были собраны необходимые деньги, причем подписка была распространена по всему миру: русский великий князь, гонконгский рыбак, шотландский пастух, американский скотопромышленник, фермер-бур — невозможно перечислить всех тех, кто, попав под обаяние гения Пастера и веры в науку, вложился в это благое дело. Сам по себе факт сбора средств (сбор был остановлен досрочно, через два месяца, так как поступления в 2,5 раза превысили требуемую сумму) — замечательная победа разума и демонстрация того, что люди поверили в то, что наука сможет решить множество их личных насущных проблем.

С другой стороны — чему было удивляться? Как-никак на дворе был просвещенный и гуманный XIX век, подаривший человечеству множество таких изобретений и чудес, о которых даже помыслить не могли предыдущие поколения. Как тут можно было сомневаться в том, что ученые, которые смогли заставить перемещать людей очень быстро на огромные расстояния силой пара, освещать окрестности, приручив электричество, или слышать голос друг друга на огромном отдалении, смогут разобраться и в том, как спасать человеческий организм? Вот в такое замечательное научное заведение, в такую прекрасную команду и в такое удачное время попал Илья Ильич Мечников.

Занявшись проблемами старения, Мечников, в частности, собирает статистику по продолжительности жизни в разных странах. Полученный результат его удивляет, так как по всем документам выходит, что дольше всего люди живут в Болгарии. Наверное, стоит и нам с вами удивиться по поводу того, кто собирал эту статистику и как велись подсчеты, — мы-то свой рассказ начали с того, что в семье Григоровых из села Студен Извор выжил только девятый ребенок, и эта ситуация была для Болгарии того времени ничуть не удивительна. В некоторых источниках, правда, говорят, что собирались данные не по средней продолжительности жизни (а то один только Студен Извор сильно подпортил бы такую статистику болгарам), а по числу долгожителей, но, кажется, на самом деле Мечникову просто попала в руки недостоверная информация — зато попала в нужный момент: известие о том, что лактобактерию открыл именно болгарин и что обнаружил он ее в типично болгарском продукте, показалась Мечникову возможным подтверждением напрашивающейся гипотезы о «клеточной чистоте» органов пищеварения.

Лактобактерии и в самом деле «те самые» вещества, которые создают естественную иммунную защиту организма и участвуют в фагоцитозе, продуцируя молочную кислоту, которая защищает от патогенов. Иными словами, Мечников обнаруживает, что открытие Григорова отлично дополняет его исследования. Нет, болгарская палочка — не панацея, ученый это прекрасно понимает, при этом Мечников понимает и то, насколько важное открытие в оздоровлении организма совершил молодой болгарин. Словом, Мечников приглашает Григорова выступить в Институте Пастера с докладом.

Это была и большая честь, и признание вклада совсем молодого болгарина в мировую микробиологию — далеко не каждый профессор в мире мог быть приглашен в святая святых.

Григоров ничуть не тушуется, выступает совершенно блестяще, более того, Мечников, ученый педантичный, повторяет его опыты и подтверждает все его результаты. Выводов из этого события два: во-первых, Мечников отныне и до самой своей смерти борется со старением употреблением йогурта или лактобактерий в чистом виде в огромных дозах, что и всем окружающим рекомендует, в том числе через прессу (этого известнейшего и очень уважаемого ученого пресса цитирует очень охотно), вот только промышленное производство кисломолочных продуктов запаздывает. Кстати, умрет Мечников в 71 год после серии инфарктов. Так как тело свое он завещает науке, то посмертное исследование выявит, что с желудочно-кишечным трактом у него даже в таком преклонном возрасте был полный порядок.

Во-вторых, Григоров мгновенно становится звездой мировой величины. И перед ним открываются головокружительные варианты продолжения карьеры, крупнейшие мировые университеты предлагают в его распоряжение отлично оснащенные лаборатории, где он мог бы продолжить свои работы по поиску вакцины от туберкулеза, тем более что прообраз вакцины на основе плесневых грибов он совместно с Альбертом Кальметтом, будущим создателем противотуберкулезной вакцины БЦЖ, успевает создать.

Правда, дело до клинических испытаний вакцины Григорова так и не дойдет, а Кальметт вскоре переключится на БЦЖ, быстро доказавшую свою успешность, — притом что до сих пор находятся ученые, считающие, что вакцина Григорова — Кальметта эффективнее, чем БЦЖ, вакцина Кальметта — Герена…

Среди всех предложений выделяется оффер от ставшего ему родным Женевского университета — там ему предлагают ставку профессора и лабораторию, но особо заманчиво выглядит предложение от Института Пастера, который в то время разрастается и из парижского заведения становится всемирным: ему предлагают занять пост директора в открывающемся филиале в Сан-Пауло.

И то и другое означает, что его ждет безбедное существование и прежняя полунищая аспирантская жизнь окончена. И что теперь в его распоряжении появится лучшая в мире аппаратура и оборудование, сотрудники и материалы для продолжения научной работы.

Что выбирает Григоров? Он… возвращается в Болгарию, где становится заведующим больницей в захолустном, даже по меркам Болгарии, Трыне. Никакого лабораторного оборудования в больнице Трына нет, работать с плесневыми грибками всерьез невозможно, хотя Григоров всю жизнь будет пытаться продолжить занятия наукой.

О том, что послужило причиной такого его решения, нет никаких сведений. Большинство современных публикаций нажимают на его патриотизм и в качестве аргумента сообщают, что во время Балканских войн и Первой мировой он — военный врач, хотя как мог врач не заниматься ранеными?

Словом, мы не знаем, что именно послужило причиной переезда. Но ясно, что в жизни Стамена Григорова начинается совершенно новый этап и серьезная наука уходит из его жизни, хотя до самой смерти он будет пробовать вернуться к научной работе с разной степенью успешности.

Во время Первой мировой Григоров получает фактическое подтверждение своей гипотезы о целебных свойствах плесени: на одном из фронтов разгорается эпидемия холеры, и майор медицинской службы Григоров призван справиться с ней. Прибыв на место, он обращает внимание на то, что многие едят плесневелый хлеб (со снабжением в армии вообще большие проблемы) и те, кто его ест, как правило, выздоравливают. Его идеи, которые он так и не успел опробовать в Женеве, здесь оказываются очень кстати: он не только справляется с эпидемией (за что получает орден), но и оставляет множество записей о том, как организм больного реагирует на плесневые грибки.

Вся практика Григорова в Болгарии — это ежедневный, изматывающий, изнурительный труд, не оставляющий времени для научной работы, к тому же в условиях крайней ограниченности в средствах лечения, диагностики и анализа, и всё это делает научную работу невозможной.

Потеряла ли от переезда Григорова в Болгарию наука? Бесспорно — да. Правда, вряд ли о такой потере сожалели спасенные Григоровым пациенты.

Правда, проблема в том, что к тому времени мир уже сильно изменился, войны хорошо умеют стирать память, о Григорове мало кто вспоминает в научном мире, да и Болгария — никак не мировой научный центр, и его наблюдения так и остаются наблюдениями, массой дневников в его личном архиве.

Надо сказать, что с пенициллином науке довольно долго хронически не везло. О том, что плесневые грибки обладают мощным антибактериальным действием, знали еще Роберт Кох и Луи Пастер, но каждый из них по разным причинам так и не занялся изучением их свойств.

В 1895 году военный врач из Лиона, Эрнест Дюшен, совсем близко подошел к созданию вакцины. Он, заметив, как арабы прикладывают заплесневелую поверхность к потертым бокам лошадей и излечивают их раны, довольно подробно описал лечебные свойства плесени в своей диссертации. Сама диссертация показалась ему важной и интересной до такой степени, что этот 23-летний парень решился послать ее в Институт Пастера, в Париж, где… ее никто не стал читать и она затерялась среди множества других непрочитанных рукописей. Армейская служба (а у Дюшена была весьма насыщенная военная карьера — всё время в боях и походах) не оставила ему возможности для продолжения исследований, да и условия — и отсутствие лабораторного оборудования, и постоянная перегрузка с врачебной работой (всё ничем не лучше, чем в городской больнице Трына) — не дали ему возможности заниматься наукой. Дюшен умер довольно молодым, так и не узнав о судьбе своей рукописи.

Только в 1928 году шотландский врач Александр Флеминг начинает тот путь, который в дальнейшем, трудами многих его коллег, приведет к созданию пенициллина, лекарства, спасшего жизни миллионов.

Кефир и йогурт

Надо сказать, что хотя авторитет великого Мечникова сильно «разогнал» тему великой пользы кисломолочных продуктов, но и до Мечникова об их пользе было хорошо известно. В конце XIX века в России появляется собственная молочная промышленность — не как деятельность натуральных хозяйств, а как поточное производство. Тогда и возникает вопрос о том, как наладить производство загадочного кефира — напитка, хорошо известного и очень популярного на Кавказе, но неизвестного жителям российской глубинки. Тема становится популярной, и в 1906 году Московское общество врачей, вдохновленное открытием Григорова и реакцией на него Мечникова, обращается к Бландову, крупнейшему из молокозаводчиков России, с предложением наладить производство кефира.

Бландов отправляет на Кавказ за кефирным зерном свою ученицу Ирину Сахарову (тогда еще Маслову). 20-летняя девица Маслова — вполне опытный мастер, приготовленное по ее рецептуре масло уже отмечено медалями международных выставок. Встречает ее местный управляющий заводами Бландова Васильев. Вместе они ездят по аулам, пытаясь выполнить задание хозяина, но везде получают отказ: местные суеверия не велят делиться секретом с чужаками, тем более — с неверными.

В поездках они знакомятся с местным узденем (князем) Бекмырзы Байчоевым (кстати, одним из поставщиков Бландова), который влюбляется в Ирину и… да, крадет ее. А что? Обычное дело, здесь все так делают. Васильев срочно вызывает жандармов, телеграфирует Бландову, который мгновенно выезжает в Султановскую (сейчас — Минеральные Воды), жандармы освобождают пленницу и арестовывают похитителя. Бландов требует страшных кар для «умыкателя», но судьи не слишком расположены наказывать князя и обижать его многочисленных и влиятельных родственников — и ищут компромисс.

В конце концов компромисс найден: за 10 фунтов (около 5 кг) кефирных зерен похищенная готова простить джигита. Кстати, Сахарова после этого еще больше месяца живет на Кавказе, изучая местные технологии работы с кисломолочными продуктами, — зла ей никто больше не чинит, каждый день неизвестный присылает ей букеты…

Бландов станет первым производителем кефира в стране, который некоторое время будет позиционироваться как напиток исключительно лечебный (первые его поставки — в Боткинскую больницу), но Мечников продолжит гнуть линию насчет обязательного стакана кефира каждый день каждому человеку. И уже при советской власти эту идею попробуют воплотить в жизнь…

Что же касается находки Григорова, то ее ждет другая судьба. Те самые Балканские войны, которые заставят Григорова надеть военный мундир, приводят к серьезным изменениям границ, возникновению новых государств и, как следствие, к массовой миграции населения. Вынужденных переселенцев не счесть — и среди них семья Карасу, или Карассо (так их станут называть на новой родине) — обеспеченных евреев из Салоник, которые предпочли переехать в Барселону. Надо, наверное, сказать, что Салоники во много город необычный, многонациональный. Конечно, греки считали его своим. Понятно, что так же считали и турки (если вдруг кто не знал — Мустафа Кемаль Ататюрк родом из Салоник). Македонцы считали его центром Македонии, для болгар именно Салоники стали центром национального возрождения (здесь были созданы первые болгарские политические партии и открыта первая школа на болгарском языке, а позже и первая мужская гимназия). Споры за обладание Салониками стали одной из важный причин Второй Балканской войны (по сути, развязанной Болгарией: болгарское правительство хотело получить намного больше земель, чем они получили после первой войны, сильно расширив Болгарию, а в итоге лишились почти трети своей территории).

Завершая этот краткий исторический экскурс, скажем, что все Карассо с детства знали, что такое кисело мляко, и любили его, как и любой житель Салоник. Болгар в родном городе Карассо всегда жило огромное количество, и не подсесть на это лакомство было просто невозможно.

В Барселоне глава семьи Исаак открывает молочный завод, который называет в честь горячо любимого сына Даниэля «Данон» — звучит схоже с тем, как называют его ребенка на каталонский манер.

Открытию завода предшествует посещение Парижа и слушание публичных лекций Мечникова. Идет 1916 год, последний год жизни Мечникова, но Карассо успевает познакомиться с ним и даже поучиться у него (публичные лекции и публичные практические занятия — обычная практика в Институте Пастера). Он узнает про болгарскую палочку и йогурт, который, как мы помним, всё еще не производится промышленно, и когда наконец в 1919 году его завод запущен, там уже есть линия по производству йогурта — Исаак отчего-то думает, что этот мало кому понятный продукт принесет ему процветание. Вообще-то над ним посмеиваются: сколько на свете чудаков, которые делают не то и не так, как все, — работал бы как все люди, может, чего и добился бы, а эти причуды никому не нужны.

Но Исаака Карассо не стоило учить бизнесу, а вот поучиться у него явно было чему. Он начал с того, что продавал свои йогурты через аптечные сети — это подчеркивает их полезность, эксклюзивность, лечебные свойства. Решение становится умным еще и потому, что само производство у Карассо первоначально небольшое, денег на его развитие не хватает и насыщение огромного рынка для скромного заводика — задача непосильная, а вот реализация через аптеки, где йогурт можно продавать в небольшом количестве, зато с очень высокой маржой (лекарство всё-таки), — задача вполне решаемая.

Сын Исаака Даниэль, тот самый Данон, получает образование в Коммерческой школе Марселя и Институте Пастера и становится главой компании в самом конце 1930-х годов. Фирма постоянно в движении — Гражданская война в Испании заставляет перенести офис компании и производства во Францию, поближе к Институту Пастера, поставщику бактерий, а в 1940 году Даниэль умудряется уехать в Нью-Йорк, причем получается спасти часть денег, но производство не перенести — им во время оккупации управляют его доверенные лица.

Собственно, победное шествие йогурта по планете связано именно с Америкой, где Даниэль покупает небольшой завод по производству йогурта в Бронксе.

Америку йогурт, давно уже ставший не аптечным товаром, а массовым, покоряет после того, как Даниэль, скрепя сердце, «портит» продукт фруктовыми добавками — он считает, что американская публика отреагирует на это позитивно, но реакция превзошла его ожидания: относительно скромная рекламная кампания привела к тому, что йогурт начинают буквально сметать с полок.

Производство Даниэля не было готово к такому повороту дел — пришлось срочно искать кредиты, залезать в огромные долги, чтобы удовлетворить спрос — и в конце концов это удается сделать.

Завоевав Америку, йогурт уже как модный американский продукт возвращается в Европу, где продукт вроде бы давно знают и где польза его известна, вот только физически его очень мало, его не хватает. Возвращается в Париж и Даниэль Карассо.

Начиная с 1960-х на йогурт возникает стабильно растущий (как и по сей день) спрос. Стран, где не любили бы этот продукт — исходное болгарское кисело мляко под турецким именем, — кажется, не существует, даже количество производителей йогурта не поддается исчислению, благо Институт Пастера, организация некоммерческая, распространял, следуя заветам Мечникова, болгарскую палочку бесплатно.

Возвращаясь к Стамену Григорову

Жизнь Стамена Григорова не закончилась с открытием болгарской палочки, сделавшим его знаменитым (кажется, одним из самых ярких ученых в истории Болгарии). Никаких выгод, связанных с продажей йогурта, он не получил, да и не планировал получать — выделенная им лактобактерия изначально трактовалась как общедоступное и свободно распространяемое вещество, способствующее оздоровлению человечества.

После Первой мировой войны он продолжает работать в Трыне, превращая местную больницу в медицинский центр по реабилитации больных с легочными заболеваниями, но затем всё-таки переезжает сначала в Софию, после в Велико Тырново, а затем в Варну. Здесь лучше условия для работы, появляются оснащенные лаборатории, может, и уступающие женевским и парижским, в которых ему довелось когда-то поработать, но всё-таки позволяющие вести вполне качественные исследования. Созданную им некогда вакцину против туберкулеза он пробует применять при раковых болезнях (заметим, что его товарищ по разработке противотуберкулезной вакцины, Кальметт, к тому времени директор филиала Института Пастера в Сайгоне, делает то же самое — оба они, и Григоров, и Кальметт, отмечают некоторые успехи в таком лечении и оба независимо друг от друга приходят к выводу, что на роль лекарства от рака их детища всё-таки не годятся), а параллельно не оставляет тему лечения туберкулеза. В 1935 году он переезжает в Италию. К тому моменту он разработал метод лечения туберкулеза, известный как «кура булгара», — хотя прививки БЦЖ уже довольно популярны, болезнь еще не истреблена, больных много, в итальянских санаториях «кура булгара» и сам Григоров, что называется, нарасхват. В Италии Григоров работает девять лет, но болезнь заставляет его вернуться на родину. Умирает он в конце октября 1945 года, в возрасте 67 лет.

Нельзя сказать, что в Болгарии слишком много мест, связанных с памятью о самом известном болгарском ученом, но на его родине, в селе Студен Извор, есть музей, посвященный кисело мляко.