Я — научный сотрудник: молодые ученые рассказывают о российской науке, своей зарплате и перспективах эмиграции

Светлана Яцык, 29 лет

кандидат исторических наук, научный сотрудник Лаборатории медиевистических исследований факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ, главный редактор независимого научного журнала Vox medii aevi, редактор «Букмейт»

Аспирантура и преподавание

После специалитета я продолжила обучение, но сменила университет. Я закончила МГУ и перешла в Высшую школу экономики, потому что ВШЭ значительно привлекательнее в том, что касается экономической поддержки.

Я с детства представляла себя ученым, хотя поначалу скорее археологом, чем историком. Мне очень нравился образ Шлимана, хотелось когда-нибудь раскопать свою Трою. В целом у меня всегда был какой-то плохо продуманный, но не вызывающий сомнений план.

У меня не было никакого опыта работы, пока я училась в университете. Когда я поступила в аспирантуру, я вела семинары вместе с моим научным руководителем и постепенно у меня появилась своя семинарская группа. За прошедшие 6 лет я провела в Вышке несколько курсов, но с этого сентября я не преподаю. Я остаюсь научным сотрудником, у меня есть студенты, которые пишут у меня курсовые, но я больше не веду занятия.

Мне перестало хватать сил. Говорить, что мне «не понравилось», было бы очень большим упрощением. В преподавании было много радости и удовольствия, но сейчас мне стало казаться, что временны́е инвестиции не окупаются.

Отношения со студентами

Первое время мне было чудовищно тяжело преподавать. Со студентами было несколько неприятных историй.

В первый год преподавания у меня в группе был мальчик: мне было 22, ему — 20, он был довольно крупным спортсменом. У меня нервный тик, и во время семинаров он передразнивал меня, а когда я делала ему замечания, он вставал в позу обиженного и, изображая возмущенную невинность, говорил: «Как вы можете, у меня нервный тик, вы обращаете внимание на мой недуг!»

Это была самая противная неформальная педагогическая сцена, которую я пережила. Тогда я особенно старалась подчеркивать дистанцию. Сейчас мне стало проще, но тогда я чувствовала, как важно показать, что я тут главная.

Я сейчас могу звучать как брюзжащая бабулька, но есть огромная разница между сегодняшними студентами и студентами десятилетней давности.

Когда я училась в университете, я несколько раз в неделю ходила в библиотеку, потому что у меня не было выбора. А сейчас книжки оцифровывают с бешеной скоростью, и курсовую можно написать, ни разу не побывав в Историчке.

Для семинаров я старалась посылать студентам пдф тех текстов, которые надо прочесть, чтобы иметь основание требовать их прочтения. А нам в свое время давали список литературы, и мы с ним шли в Историческую библиотеку. Вот в этой готовности приложить какое-то неинтеллектуальное усилие — типа сходить куда-то — есть разница.

Мне кажется, среди моих однокурсников в университете было больше ребят, которые планировали стать профессиональными историками, а сейчас больше тех, кто воспринимает истфак как хорошую ступеньку базового гуманитарного образования, но не планируют заниматься наукой.

Этому в целом способствует бакалавриат, потому что подход менее специализированный.

Научные исследования

Я занимаюсь историей Западноевропейского Средневековья, специализируюсь на XIII веке. Диплом и диссертацию я писала по протоколам канонизационных процессов, то есть занималась юридическим документами, которые сопровождают причисление человека к лику святых. Это правовые документы, но мне они очень нравятся, потому что в них звучат голоса людей неграмотных, «безмолствующего большинства», которое историки часто не слышат.

Это было чем-то вроде интервью: кардиналы опрашивали простых людей, свидетелей жизни и чудес святого, и записывали их показания. Это классно, через протоколы просвечивает повседневная жизнь Средневековья.

Кроме этого, я занимаюсь таким персонажем, как Иоанн Уэльский. Это францисканский проповедник, который переехал в Париж и там написал несколько «учебников» о том, как вести проповеди. Он понравился мне тем, что в большинстве своих текстов он апеллирует к примерам из жизни язычников и античных философов, что, вообще-то, с точки зрения ортодоксии не очень хорошо. Он постоянно оправдывается за это, явно сомневается в том, что это делать можно, но ему очень хочется. Кроме того, у Иоанна есть трактат, еще не удостоившийся критического издания и не переведенный ни на один европейский язык; и я первая перевела его на русский с латыни.

Я защитила диссертацию почти 2 года назад, и у меня есть ощущение, что пора подыскать следующую тему для исследования. Но пока я ее не нашла. У меня есть несколько задумок, тексты, которые я перевожу и готовлю к публикации, но большего исследовательского вопроса, который передо мной стоит, у меня нет. И это, честно говоря, фрустрирует.

Публичная наука

Я стала умеренно «медийным» медиевистом, существующим в публичном пространстве, после появления на Арзамасе нескольких моих статей и игр.

Меня позвали записать несколько роликов для «ПостНауки». Один из них был посвящен «унижению святынь». Я опасалась, что оскорблю чувства верующих рассказами о том, как изображения святых расчленяли и секли розгами, поэтому высказывалась как можно более корректно.

Но совершенно неожиданно возмущение пришло со стороны любителей рациональности и Ричарда Докинза. Они писали, что исследовать святость и чудеса нельзя, потому что — ясное дело — этого не существовало.

Меня это очень удивило, ведь я эксплицитно проговариваю свой исследовательский метод. Я занимаюсь историей канонического права и воспринимаю святость как конструкт, продукт человеческого сознания. Я не задаюсь вопросом о том, были ли эти люди святыми, я рассказываю, что с ними делали в связи с тем, что в обществе существовала вера в их святость.

Ну, и сексизм, разумеется.

Я очень волновалась, когда вышло мое первое видео. Пришла на ютуб читать комментарии, а там, помимо воинствующих рационалистов, обнаружились люди, которые обсуждают мое тело. Это гнилой сексизм и возмутительный дисбаланс в восприятии академического знания, транслируемого мужчинами и женщинами.

Под роликами с мужчинами никто не обсуждает их рубашки и стрижки. Комплименты моему платью?! Камон! Зачем мы здесь собрались?

Плюсы и минусы профессии

Главные способности, которые я приобрела благодаря своей профессии, — это критическое мышление и навыки работы с текстами.

Еще я благодарна науке за то, что она дарит радость открытия, которую нельзя сравнить ни с чем.

Кроме того, моя профессия раздвигает горизонты. У меня была стажировка в Германии, я ездила на международные конференции и конгрессы. У меня есть ощущение, что я — часть большого международного комьюнити.

Что же касается минусов: я из семьи врачей, и своим родственникам я при каждой встрече доказываю, что историки имеют право на существование. Но объяснить, зачем в Москве XXI века читать францисканские проповеди XIII века, довольно сложно. Людям очень хочется услышать ответ о прагматической пользе моего знания.

Часто они удовлетворяются мыслью, что, зная опыт предыдущих поколений, мы не будем повторять их ошибки, но, к сожалению, это не так, и ошибки вполне себе повторяются.

Я отдаю себе отчет, в том, что тексты, которые я буду писать, едва ли будут прочитаны даже парой сотен людей. Меня это устраивает.

Конечно, мне не хватает общественного уважения и признания, да и финансовый вопрос здесь тоже стоит. Мне кажется, что историку сложнее получать деньги, в сравнении с тем же физиком. Я училась в школе для, господи прости, одаренных детей. Очень многие мои одноклассники-технари получили образование и поехали работать в ЦЕРН. Их карьера блестящая. А моя никогда не станет такой же.

Наука в России

В России не очень много мест, где можно заниматься исторической наукой. Сообщества, гранты, конференции — всё сконцентрировано возле исследовательских центров. Безусловно, множество моих ровесников и достойных коллег эмигрировали. Я их понимаю.

Я уверена, что заниматься одной только наукой на Западе можно, а у нас — сложно.

У меня есть такой опыт: я ездила на стажировку в Германию, почти полгода жила в Исландии. Там ты будешь чувствовать себя представителем среднего класса и заниматься только наукой. Постдочные стипендии бывают около 3 тысяч евро — это комфортно.

---

Яков Пучков, 22 года

преподаватель японского языка, факультет мировой экономики и мировой политики, Школа востоковедения НИУ ВШЭ

После бакалавриата

Я закончил университет в прошлом году и хотел поступить в магистратуру в Шанинку (МВШСЭН. — Прим. ред.), но у Шанинки внезапно отобрали аккредитацию, и я подумал, что есть смысл повременить. К тому же я чувствовал, что устал, мне надо было отдохнуть от учебы. В конце 4-го курса, когда у нас была защита дипломов, я спросил у нашего руководителя, можно ли мне остаться преподавать.

Для того чтобы преподавать язык, мне не нужно писать диссертацию или что-то еще. Вообще, откровенно говоря, я не имею права преподавать, поскольку я сам только бакалавр. Но для меня сделали исключение. Видимо, потому что я очень хорошо учился, и преподаватели знают, что я ответственный.

Я хотел бы остаться в университете и в будущем преподавать дисциплины по специальности, например, историю Японии. Пока я не могу в силу того, что у меня нет магистерского образования и достаточного опыта.

Преподавание

Мне интереснее заниматься наукой, но преподавать студентам мне тоже нравится. Как такового метода у меня нет, я учу японскому так, как учили меня. Мнё все подробно объясняли, но я, если честно, не помню, как и в какой момент я всё это понял. Язык — это такая вещь, раз — и приходит. Я просто пытаюсь создать на занятии такую атмосферу, чтобы никому не было скучно.

У меня красный диплом. Он красный, потому что я поступил сначала на платное отделение и через полтора года перевелся на бюджет. Я много учился, а потом по инерции продолжил дальше. Мне дался японский язык, но есть те, кому он не дается вообще. У нас есть студенты, которые учатся-учатся, но ничего не получается. Ты видишь, что человек старается, и относишься к нему лояльно. Есть студенты, которые вообще почти не ходят, но всё нормально знают. Они мне тоже нравятся.

За этот год я не почувствовал особой перестройки. Опыт преподавания у меня был: раньше я работал репетитором. Я преподавал и каким-то левым людям, которые просто хотели знать японский, и нашим младшекурсникам, которые завалили сессию. Единственное, в чем есть разница, — это больший груз ответственности.

Возможно, в какой-то степени я всё еще чувствую себя студентом, но всё же понимаю, что я — преподаватель. В аудитории все на меня смотрят, всем (ну, может, не совсем всем…) интересно, все ждут чего-то, что я должен рассказывать.

Среди коллег я самый младший. Пока, наверное, еще рано говорить о профессиональной формации, но она уже не за горами.

Отношения со студентами

Я не сказал бы, что я очень близко общаюсь со студентами, наверное, я держу дистанцию. У меня есть студенты, с которыми я могу выйти покурить и поболтать на перерыве. Пойти с ними выпить в бар я бы не пошел. Но я просто не очень люблю общаться с людьми…

Я вообще не фанат субординации, но, наверное, она необходима, чтобы студенты не расслаблялись. Они обращаются ко мне на «вы», называют меня «Яков Михайлович» или «Яков сенсей». Они могут написать мне во «ВКонтакте», могут мне позвонить. Нет никаких ограничений, хотят что-то спросить — ради бога, каким угодно способом: звоните, пишите по любым вопросам. Я всегда отвечу.

Отношения со студентками для меня невозможны, хотя вообще это сложный этический вопрос. С одной стороны, так быть не должно — это противоречит академической этике, с другой — это нормально, потому что все мы люди. Главное, чтобы всем было норм. У меня такой принцип: если всех всё устраивает, если твои действия никому не вредят и никому не мешают, тогда делай что хочешь. Но лично я таких ситуаций избегал бы.

Плюсы и минусы преподавания

Начнем, для порядка, с плюсов. Во-первых, это опыт общения с людьми. Со студентами мне интересно из-за небольшой разницы в возрасте, у нас нет большого разрыва в бэкграунде. Думаю, когда я стану старше, мне тоже будет интересно с ними поговорить, чтобы узнать, как живет молодежь.

Огромный плюс — общение с коллегами. Университет предоставляет доступ к большому образовательному и научному ресурсу. Это библиотеки, конференции, круглые столы, другие преподаватели, ученые, с которыми можно контактировать и обогащаться.

Третий плюс — это какое-то внутреннее осознание: я работаю в университете, работаю в сфере науки и образования — это круто. Я не работаю на какую-то компанию, не продаю зубные щетки. Я знакомлю людей с наукой.

Что касается минусов, то они, к сожалению, по большей части связаны с тем, что мы живем в России. У нас довольно высокая степень бюрократизации, очень много бумажной волокиты. Благо сейчас появилась опция брать учебных ассистентов, а так это, конечно, безумие. Наши преподаватели пишут огромные программы по 20 страниц, всё выверяют, заполняют — этим должны заниматься не ученые, а администрация.

Следующее — это то, что университеты не автономны. Они находятся под юрисдикцией и, по сути, управлением Министерства образования, где сидят люди, имеющие к науке, мягко говоря, опосредованное отношение.

Зависимость университетов от государственных институтов и бюджета очень высокая, поэтому Вышка сейчас и делает странные шаги, например открывает три программы по японистике, конкурирующие друг с другом. Это сделано для того, чтобы элементарно больше заработать. Каждый год набирают всё больше и больше студентов, количество бюджетных мест сокращается, а платных — растет. Когда я поступал, нас было около 100 человек, а сейчас на курсе больше 200.

Деньги

У меня небольшая зарплата. В целом мне платят около 1000 рублей за пару у студентов, но я еще преподаю у лицеистов, а за них, как ни странно, платят больше. Зарплата напрямую зависит от нагрузки, то есть от количества часов. Сейчас у меня 17 пар в неделю. Деньги я получаю раз в модуль, то есть один раз в 2–3 месяца. Это неудобно, но терпимо, потому что у меня еще есть частные ученики. Мне хватает. Жить на зарплату преподавателя университета можно, но скорее плохо, чем хорошо. Но у меня низкая зарплата, потому что у меня только 1-я ступень, самая нижняя в академической иерархии.

Мысли об эмиграции

Когда я учился в школе, я очень хотел уехать. Думал, что получу образование и свалю на Запад. Постепенно я начал понимать, что я там не нужен, и никто из нас там не нужен. У них есть свои специалисты, свои научные школы и своя школа японоведения в частности.

Эмигрировать я не очень хочу, это очень геморрно. Поехать туда учиться или написать какую-то научную работу — это пожалуйста, но уехать максимум на год–два. Жить за границей я бы, наверное, не стал, но кто знает, как всё сложится и что я буду говорить через пару лет научной деятельности в России.

Сейчас у меня есть ощущение опасности и страх того, что власти могут еще сильнее закрутить гайки по дурацким надуманным поводам, завернув это в упаковку якобы патриотизма. Наука, к сожалению, зависит от политической конъюнктуры.

Из-за политической ситуации, санкций и холодных отношений с Западом, наша наука может остаться изолированной от европейских коллег. Наука не принадлежит каким-то странам, она принадлежит людям. Образование — это вклад в будущее. Но для развития науки нужно создавать благоприятную политическую и экономическую атмосферу.

---

Наталья Тюрина, 28 лет

академический руководитель образовательной программы «Психология», кандидат психологических наук, научный сотрудник научно-учебной лаборатории когнитивных исследований

Преподавание и исследования

Я из очень маленького города, у нас там не все люди в курсе последних образовательных трендов. Многие считали, что 4-летний бакалавриат — это вообще не образование, если ты не магистр, то ты недоспециалист, работу не найдешь, и никто тебя за руку не возьмет.

Когда я училась, я была стажером в двух лабораториях. Это было очень интересно, там я получила такой опыт практической работы, какого у меня не было нигде.

Потом мы с научным руководителем взяли тему восприятия множеств объектов (это когда вы можете взглянуть на кучу разноплановых объектов и оценить их в целом), из этого выросли моя магистерская и кандидатская диссертации. Я осталась работать в университете, а в 26 лет стала кандидатом наук.

Но у меня в жизни, наверное, не было дня, когда я занималась только наукой. На 4-м курсе я стала учебным ассистентом. Мне очень хотелось попасть на «социальную психологию», но ее я сдала на 7 из 10 и очень сильно расстроилась, потому что ассистентами брали только тех, у кого «отлично» — 8 и выше. Тогда мне предложили пойти на практикум по «психодиагностике», где мне тоже понравилось. После 4-го курса я начала сама вести семинары и стала преподавателем.

Отношения со студентами

У меня не было проблемы из-за небольшой разницы в возрасте со студентами. Была одна забавная история: я вела занятия у близкого друга моего бывшего бойфренда. Когда-то мы вместе пили пиво, а теперь я его преподаватель!

Но на самом деле это ерунда, все понимают, что в этой роли мы не друзья. Какое-то время мои студенты часто были прилично старше меня. Но меня больше увлекал учебный процесс, а не ролевая история.

У студентов любого возраста могут быть странные вопросы, на которые ты не можешь ответить. С этим надо просто научиться жить, и я научилась. Я могу просто сказать: «Я не знаю». Я и не могу знать всё. Всё знает только Google, но Google не ваш преподаватель, он не может вас научить. А я могу.

Не так всё хорошо было, когда я начала читать лекции. Я актер маленького жанра, и мне нравится рассказывать что-то для 15 человек, но когда их становится 115 — это уже тяжело. Не потому, что я их боюсь, просто я чувствую большую ответственность за контент, вдруг они что-то не поймут или запомнят неправильно. Большие потоки пугают — куча народа, не знаешь, за кого зацепиться взглядом.

Я всегда преподавала практико-ориентированные дисциплины, где студенты делают свои проекты. Я в них сильно вовлекаюсь и помогаю. Учу студентов, что мы здесь сотрудничаем: я не начальник, а коллега. У нас есть дистанция, которую задает форма отношений. Мы не дружим. Мы пришли сюда не знакомиться, а учиться. Может быть, у кого-то эта дистанция больше, чем у меня. А у кого-то — меньше.

Есть моменты, когда короткая дистанция мешает: студенты начинают писать тебе в 12 ночи и ждут, что ты ответишь сейчас. Это уже не про дистанцию, это про вежливость. Я не подружка, чтобы что-то вам быстренько ответить, и у меня есть свои дела.

Но в прошлом году у моих студентов были сложности с ВКР, нам нужно было как-то объединиться, чтобы всё доделать и досчитать. Они втроем приехали ко мне домой, и я с ними и их со-руководителем вместе прожили два дня. Это было жестко. В два часа ночи они наконец внесли все правки. Два дня анализа — это какое-то безумие!

Потом мы все вместе сидели пили пиво, отмечали, что всё это закончилось, разговаривали. Эти ребята выпустились, но мы не дружим. Это был профессиональный момент, его можно прожить по-разному.

Деньги и смена интересов

В какой-то момент мне очень нравилось преподавать. Потом мне очень сильно надоело. Плюс вопрос денег — в науке с ними ситуация очень специфическая. Мне приходилось работать еще и администратором в университете, заниматься только бумажной работой, а это полноценный 8 часовой рабочий день. Потом я написала хорошую статью, и руководство поощрило меня денежным вознаграждением за публикацию в цитируемом зарубежном издании. Я могла больше не работать, целый год занималась только диссером и больше ничем.

Я поняла, что у многих после защиты есть «отходняк» от диссертации. У меня он тоже есть: заниматься научной работой мне сейчас тяжело. Я очень сильно в себе сомневаюсь, мне всё не нравится, всё плохо, всё криво, я плохо пишу, плохо считаю, я ничего не помню, молодежь всё знает лучше меня…

Это абсолютно психологическая человеческая история.

В последнее время меня очень интересует педагогический дизайн и образовательные технологии. Сегодня это именно то, что меня эмоционально захватывает. Всё это — флуктуация: в какой-то момент тебе больше интересно одно, в какой-то другое. Это циклично.

Научные интересы

Психологи в нашей лаборатории — теоретики. Я занимаюсь зрительным восприятием. Мы изучаем, какие есть способы преодолеть ограничения зрительной системы и воспринимать мир полноценно. Входящей информации много, и анализатор не способен обработать ее сразу и целиком, у него есть обходные пути. Мы изучаем один из вариантов, который называется «статистической репрезентацией множества», это значит, что вы не оцениваете каждый объект, но можете оценить среднюю характеристику.

Сейчас я занимаюсь вопросом, как мы можем оценить две характеристики одновременно. Например, на дереве растут яблоки. Мы можем посмотреть на дерево секунду и понять, что есть два множества — зеленое и красное. Красное — это яблоки, а зеленое — это листья. По признаку цвета они имеют определенное распределение. А если у нас яблоки другого сорта — зеленые, то нам будет очень сложно понять, есть на дереве яблоки или нет, потому что распределение цвета будет довольно однородное. Нам нужно будет больше времени, больше ресурсов, и мы оценим это с меньшей точностью.

Плюсы и минусы профессии

Явный плюс — это гибкий график, явный минус — сложный карьерный рост. Ну, и не очень простая ситуация с заработной платой, особенно для молодых ребят.

Но, как у нас говорят, если вы хотели зарабатывать деньги, нужно было идти в другую сферу. Какие-то вещи в науке было бы проще делать, если бы на тебя не давила необходимость заработка. Ты бы не занимался чем-то еще.

Минимальной зарплаты научного сотрудника хватает ни на что. На проезд и интернет, но это всё. Понятно, что на минимальную зарплату никто и не живет, а как ты добираешь еще деньги — есть разные варианты. Кто-то публикует классные работы, и ему за это доплачивают хорошую сумму, но это не очень стабильно. Преподавать параллельно — занимает много времени. Гранты — синяя птица: поймаешь не поймаешь. Многие ребята берут сторонние проекты, все как-то совмещают.

Не могу сказать, что я ною, мне кажется, раньше было хуже. Просто это сложно.

Есть еще такая штука, как потолок. В науке ты можешь упереться в него довольно быстро, если ты талантливый. Тогда некоторые ребята уезжают. Но не все хотят. Да, у нас тут не всё идеально. Но и в других местах не всё идеально, просто в других сферах. Проблемы есть у всех, и надо их как-то решать.

Я задумываюсь только о постдоке заграницей. Если я хочу стать нормальным ученым, то отъезд и даже возвращение дадут мне больше, чем время, что я проведу здесь. Это не специфика нашей страны, это специфика того, как работает карьера в науке. Постдокторантура — это нужная вещь. Без нее к тебе нет большого доверия.

---

Владислав Кульков, 29 лет

преподаватель факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, ведущий аналитик в маркетинговой компании

Региональный рок-стар и аспирантура

Мне всегда нравилось исследовать, копаться в данных, изучать определенные тренды. Я любил писать разные статьи, был таким мини рок-стар для своего факультета, где я учился.

Звучит немного ЧСВшно, но все-таки вуз был региональным, не у всех студентов было желание активно учиться, лезть вне учебной программы и как-то проявлять себя больше требуемого. А мне было интересно, впереди было большое пространство, чтобы двигаться вперед.

Аспирантура рассматривалась мною как хорошее место продолжения обучения и старта в Москве. Я поступил на факультет мировой политики, департамент мировой экономики НИУ ВШЭ. Поступить было несложно. Экзамены были стандартные, ко всему возможно подготовиться.

Преподавать я начал спустя 2–3 года учебы. Я не люблю навязываться (может быть, это одно из моих слабых мест), я в этом плане излишне корректный и аккуратный. Но когда мне предложили, я сразу же согласился. Мне это очень понравилось, я стал вести у перваков «Введение в мировую экономику», где мы освещаем ключевые проблемы важных отраслей современной мировой экономики.

Вышка — это не основное мое место работы. Я занимаюсь маркетингом в традиционном его понимании: анализ больших данных, панельные исследования на тему того, что вообще происходит на больших рынках.

А преподавание — это как очень приятное хобби. Ты общаешься со студентами, узнаешь какие-то новые вещи, понимаешь, «устарел» ты или нет, потому что уже сейчас ощущается наш возрастной разрыв.

Простой пример: когда я учился в университете, я застал мировой кризис 2008 года, ту самую «великую рецессию», как ее принято называть в академической литературе. Когда я сейчас общаюсь на эту тему с первокурсниками, они говорят, что не застали этого, они были слишком маленькими.

Трудности диссертации

Я был немного безответственным парнем и не очень четко планировал свое будущее. К стратегии выстраивания своей карьеры я пришел довольно поздно. Я пошел в аспирантуру, чтобы попробовать себя реализовать с точки зрения исследований, но параллельно сразу стал работать и зарабатывать, все-таки в аспирантуре не так много платят. От этого моя научная деятельность страдает.

Я собираюсь дописывать свою диссертацию, хотя мне уже стыдно появляться перед глазами своего научника. Тема моей диссертации очень любопытная: перспективы развития бюджетных аваиаперевозок в Евразии. Развитие лоукостов, изменение бизнес-модели компаний, тенденции развития на этом рынке, в том числе для российских авиакомпаний.

Почему к диссеру сложно вернуться? Я работаю с 10 до 21, прихожу домой, отвечаю на письма студентов, проверяю их работы. Времени остается очень мало. А вместо того чтобы выделить себе три свободных недели, чтобы четко сесть и начать работать, я прокрастинирую.

И это самый большой бич для аспирантов, которые работают. Чем дальше после окончания аспирантуры, тем труднее выделить время на реализацию своих научных идей.

Методика преподавания

Я стараюсь максимально разнообразить активность на семинарах. Я знаю, что многие стесняются быть активными, для таких «молчунов» я даю специальные доклады. Иногда я устраиваю семинар с дебатами: даю тему, например, «Помогают ли генно-модифицированные продукты решить продовольственную проблему мировой экономики» или «Есть ли в России „голландская болезнь“ (сырьевая зависимость. — Прим. ред.) или нет». И третий формат — кейсы.

На 5-м курсе я принял участие в решении бизнес-кейсов Changellenge. Наша команда выиграла Кубок Поволжья, а потом заняли третье место в финале Кубка России. Этот опыт я внедрил в преподавание.

Я беру определенные материалы из завершенных проектов на работе, меняю цифры и создаю из этого кейсы, которые даю студентам. Так я могу им показать, с чем сталкиваются экономисты в реальной практике.

Им это тоже очень нравится, потому что уже на 1-м курсе они узнают, что такое экономическое мышление, какова логика принятия решений в разных компаниях, изучают различные формы анализа. Обычно студенты доходят до этого только к 3-му курсу, я своим даю это уже на 1-м и вижу от них очень хорошие отзывы.

Отношения со студентами

Когда я начал преподавать, у нас со студентами была разница года в четыре. Первые группы, которые я вел, были выпускниками бакалавриата, очень взрослыми и подготовленными. Но я был в себе достаточно уверен, и проблем у меня не было.

Единственное, мне всегда было трудно держать дистанцию, потому что я общительный человек, легко иду на контакт. Студенты знают, что они всегда могут мне написать на любую мою почту, в социальных сетях.

У меня есть четкое правило, что я должен ответить в течение 24 часов. Иногда это немного разрушает дистанцию, студенты могут начать относиться панибратски. Но, возможно, эта ситуация изменится, когда я стану старше.

Я дружу со своими студентами, и, с моей точки зрения, никакой этической проблемы в этом нет. Все зависит от близости отношений, есть грань, которую пересекать нельзя. Если у вас нет никакого конфликта интересов (под этим я подразумеваю, что студент не пишет вам научную работу, и вы не ведете у него никакие занятия), то проблем нет. Я никому не навязываюсь. Но неплохие отношения сохраняю с десятком студентов, хотя ничего не веду у них уже несколько лет.

Зарплата

Сейчас я понимаю, что можно получить хорошие деньги и в университете. Главное, чтобы у человека было желание работать.

Мы живем в социальной парадигме, что государство должно тебе помочь, и все должны тебе помочь, помочь и еще раз помочь. Но никто тебе не поможет, пока ты сам этим не займешься.

Поэтому если молодой ученый хочет зарабатывать, он должен внутри университета искать те структуры, которые привлекают финансирование, занимаются актуальными исследованиями, и в Вышке такие есть. Но это особенности нашего университета. Это очень большой экспертный институт, на котором завязано много контрактов с правительственными и частными организациями, за конкретные проекты много платят.

Если мы исключим все топовые вузы или посмотрим на региональные, то выжить, работая только в одном университете, практически нереально. В регионах у преподавателей гигантская нагрузка, работа с 9 до 21 в нескольких местах, только чтобы получать нормальную зарплату. Заниматься наукой в таких условиях сложно.

Плюсы и минусы профессии

Лично для меня плюс, что я всегда держусь в тонусе относительно происходящего в мировой экономике. У нас постоянно обновляется учебная программа, каждый год появляются новые научные статьи. Это помогает и в работе: при общении с заказчиками ты показываешь, что в теме всего, что происходит в мире, это всегда им нравится. Академическая среда дает подпитку вашим знаниям.

Второй плюс — общение со студентами. Это драйв, который дает мне много сил. Студенты — люди довольно креативные, то, о чем ты сам никогда не подумал бы, они могут спокойно озвучить.

Минусы для меня — это потенциал роста с точки зрения зарплаты. Потолок в академической карьере находится ниже, чем в финансовой карьере или бизнесе.

И еще один минус: если у вас мало нагрузки, если вы только преподаете и не ведете никакого исследования, то ваши навыки и заточенность ума довольно быстро начинают падать. Можно сильно облениться, а сохранить компетенции очень сложно.

Перспективы российской науки

В целом всё скорее хорошо, чем плохо. Студенты лучше понимают иностранные языки, читают зарубежную литературу, из них вырастут хорошие ученые и практики. У нас всегда есть возможность публиковаться в цитируемых зарубежных журналах, ездить на иностранные конференции. В век цифровизации, когда появляются онлайн-курсы, почти всё становится возможным.

Да, российская экономическая наука мало известна за рубежом. Но это происходит еще и из-за того, что те проблемы, которые нас беспокоят, находятся вне мирового экономического дискурса. У нас любят говорить про «свой путь», но наши проблемы экономического развития действительно отличаются, и за границей не очень популярны. Поэтому не нужно париться.

У нас очень любят паниковать, охать и ахать, что всё плохо. Но я живу среди этих охов уже 28 лет, и мой опыт говорит, что многое зависит от меня лично.

Если вы готовы работать, то у вас всё будет хорошо. А молодое поколение, которое я вижу в стенах университета, обычно разделяет этот подход.