«Просто не держите детей за дурачков». Интервью с молодым учителем

Мы же попробуем узнать из первых уст, так ли страшен черт, как его малюют. Героиня нашего интервью проработала в школе преподавателем русского языка и литературы год, не имея педагогического образования. Она утверждает, что работа в школе совсем не так ужасна, даже если дети сложные, а опыта в преподавании нет совсем.

— Расскажи, в какой школе ты работала?

— Я попала на работу в самую обычную петербургскую школу, когда приехала в Северную столицу в поисках приключений. Хотя назвать эту школу «обычной» будет не совсем верно. В Санкт-Петербурге почти все школы необычные, а в центре, где расположено мое бывшее место работы, так и вовсе одни сплошные лицеи, гимназии и продвинутые программы. Так что «обычность» школы как раз и была ее необычным фактором.

В этой школе учатся те дети, которые живут в двух шагах от Невского проспекта и музеев из туристической программы, но при этом не имеют достаточно социального капитала в семье, чтобы пробиться в действительно мощную школу с солидной историей и репутацией. Почти у всех из них неполные семьи, трудные жизненные ситуации, два десятка соседей в коммунальной квартире и мало надежд на поступление в вуз.

В том классе, где я была руководителем, отцы имелись только в 3 семьях из 26, в остальных или ушли из семьи, или сидели. Либо дети вообще были сиротами и жили у бабушек, дедушек и теть.

К девятому классу 4–5 детей из каждого класса вставали на учет к инспектору по делам несовершеннолетних. Даже у меня в пятом классе уже такая девочка была, хотя, казалось бы, молоко начальной школы еще на губах не обсохло. А еще много мигрантов, где-то процентов по 10 % в каждом классе, они по-русски говорят крайне слабо.

Ученики этой школы были настолько далеки от идеальных гимназических идеалов, что за пару лет до моего прихода руководству пришлось упразднить 10-й и 11-й классы. Настолько мало детей оставалось после девятого и хотело получить полное школьное образование или пытаться поступить в высшее учебное заведение.

Не думайте только, что это школа для трудных подростков или какое-то спецучреждение. Самая обычная школа, каких много в каждом городе, они растворены между образовательных заведений с громкими именами, и никто на них внимания не обращает. Никаких олимпиад, никаких титулов, никаких педагогов с медалями и грантами, но и в таких школах учатся тысячи и тысячи детей, которые требуют внимания. Когда я искала работу в школе, то перевидала в Петербурге десятка два таких мест.

— Сколько тебе тогда было лет? Почему вообще решила вдруг стать учителем в этом возрасте без соответствующего образования?

— Я в эту школу пришла, когда мне только-только исполнилось 26. Закончила до этого филфак и несколько лет работала редактором и PR-менеджером в родном городе, потом решилась на переезд, а вместе с местом жительства сменила и профессию.

Двадцать шесть — не самый юный возраст для педагога, но в этом месте я оказалась самой молодой из всего педагогического состава на 35 человек.

Сложно объяснить, почему вдруг я решила сменить профессию. Может быть, именно переезд так повлиял: в моменты неудобства и экзистенциального кризиса всегда острее осознаешь жизненные ориентиры. Я до сих пор считаю, что стала бы хорошим учителем на веки вечные, если бы не обстоятельства, но сейчас возвращаться в профессию уже поздновато. Этот год был хорошим опытом, пусть и непростым, и я вспоминаю о нем исключительно с теплотой. Поэтому сейчас с вами и беседую — может быть, кто-то после моего рассказа тоже решит выйти из зоны комфорта и перестанет бояться учительской непростой стези.

Я вообще считаю, что хороший учитель — это не тот, кто получил соответствующее образование. Может быть, их и правда учат каким-то секретным техникам, которые позволяют лучше вкладывать знания напрямую в головы учащимся. Но самим детям куда важнее человеческое к ним отношение, которого в школах ой как не хватает. А школьные программы такие несуразные, по крайней мере в моей области русского языка и литературы, что там хоть десять педагогических вузов закончи, всё равно лучше ничего с образованием не станет.

Хороший учитель — это тот, который готов помочь детям в неравной борьбе с нашей системой образования. Он борется с ними на одной стороне, а не против них, но при этом и на шею себе сесть не дает. Если кто-то осознает в себе такое желание помочь детям, то из него выйдет отличный педагог, даже если он сам учился на кого-то другого.

— А это вообще возможно — стать учителем в школе без педагогического образования?

— Сложно, но можно. В школы с громкими именами человека «с улицы» не возьмут, но и желторотого новоиспеченного выпускника педа тоже. Там царствуют бумажки и звания. В некоторых школах проверки настолько замордовали руководство, что они тоже не берут людей со смежным образованием. Например, в некоторых местах мне отказывали в собеседовании, мотивируя это тем, что им можно брать учителей только с маркировкой «педагог», «воспитатель» или «психолог» в дипломе.

Некоторые школы в выборе педагогов совсем непритязательны, особенно когда началась чехарда с постоянными сменами стандартов образования (ФГОС), и старые опытные учителя не успевали за этими требованиями.

В одном месте, куда я пришла пообщаться с директором, он выскочил из подсобки в одной майке-алкоголичке, весь красный и потный, схватил меня за руки и пытался заставить подписать все документы, даже не посмотрев мои бумаги. «Будете преподавать русский, литературу и английский!» — радостно кричал он, одной рукой распечатывая договор, а второй — достругивая что-то рубанком.

«Какой английский? — ужасалась я. — Я же на филолога училась, русская словесность, английский знаю в основном по школе». «Ничего-ничего, — успокаивал он меня, — никакой разницы. Что русский — язык, что английский — язык, а у нас страшно учителей не хватает!»

В итоге мне с нулем лет работы педагога, филологическим дипломом и смутным представлением о работе учителя предложили место в трех школах, каждая из которых была в пешей доступности от места проживания. Выбрала ту, к которой ходить красивее всего, мимо Музея Арктики и Антарктики. Правда, это не единственный фактор для выбора.

По сути, меня там директриса взяла на слабо. Она не стала придумывать никаких завлекалочек, а честно сказала, что придется взять пятые классы и восьмые. И что один восьмой класс — жуткий кошмар, от которого каждый год по несколько учителей отказываются.

Я сама в таком училась и решила, что это хороший челлендж. Если справлюсь с хулиганами и грозой школы, то мне точно место в профессии.

— Справилась?

— Можно и так сказать. Сделать из них отличников, как в советских фильмах, конечно, не получилось. Все-таки три года беспорядочной смены учителей, каждый из которых не успел ничему путному их научить, сказались на общем уровне. Мы в восьмом классе изучали едва ли не то же самое, что в пятом, потому что они не то что это не помнили, а вообще не знали.

Зато в общении и в порядке с классом никаких проблем не было. Матерые преподаватели поначалу меня очень жалели и регулярно прибегали проверять, не случилось ли у меня там еще истерики посреди урока. Потом пытались выспросить рецепт, как я с этими «отпетыми негодяями» нашла общий язык. А там и секрета-то не было, достаточно было просто не считать их априори отпетыми негодяями. Обычные дети. Хамоватые, несколько сложных скандалистов, но для подростков это не то чтобы нестандартное поведение.

Я убеждена, что у детей и подростков очень тонко настроенная чуйка на уважение. Они всегда чувствуют, когда другой человек считает их личностями, а когда — враждебной биомассой для обработки. Просто не держите детей за дурачков и поощряйте их, а не ровняйте с грязью, тогда они горы ради вас свернут.

Ко мне эти же восьмиклассники прибегали жаловаться, что их математичка напрямую называет баранами, а физичка — тупыми. Какое же после этого желание торчать на уроке у такого учителя? Начинают кидаться портфелями, переворачивать парты, глумиться и доводить недальновидных преподавателей до слез. Вызывать родителей у таких хулиганов бесполезно. Все равно не придут, а если придут, то будут себя так же вести, как и дети.

Может быть, они не схватывали все на лету и часто скучали во время многих уроков, но все-таки можно в любую голову вложить хоть часть знаний. Я себя не тешу иллюзиями: многие мои уроки были скучными, особенно по литературе, которую и мне-то часто было скучно по программе читать, и я из кожи вон лезла, чтобы хоть что-то сделать поинтереснее. Зато когда один такой «трудный» восьмиклассник-боксер умудрился получить честную (не натянутую даже!) четверку, то он потом с ней в дневнике и мной селфи делал и на каждом углу показывал. Утверждал, что это вообще его первая четверка по предмету с начальной школы.

Один раз восьмиклассники стырили у меня из сумки, оставленной за столом, флешку. Я другим учителям не стала рассказывать, потому что они уже жаловались, что это все «ворье проклятое» и «ничего оставить нельзя». Не стала давить на класс и объявлять их виновными, хотя было ясно, что это кто-то из них. Спокойно поговорила, рассказала, что флешка не моя и на ней важная информация, я уверена, что никто из них не хотел плохого и если взял, то по ошибке. Дескать посмотрите по своим вещам дома, вдруг случайно захватили, с кем не бывает, я же верю, что вы нормальные ребята, а не как про вас слухи распускают.

На следующий день прихожу к ним на урок — а на столе лежит эта флешка и шоколадка. Сложная ситуация, не спорю, не было уверенности, что все разрешится, но как приятно получить такой результат. Все-таки подростки всегда открыты для тех, кто их слушает, уважает и не прессует.

Гораздо сложнее оказалось с пятыми классами, где мне тихой сапой всучили классное руководство. Дети там были после хорошего опытного педагога в начальной школе, неглупые и относительно послушные, но с ними было всё равно в сто раз тяжелее, потому что они требовали еще больше внимания.

— В чем вообще состояли твои обязанности? И чем отличается классное руководство от обычного преподавания?

— Просто преподавание и классное руководство — это небо и земля. Если у тебя просто уроки, то жизнь проста и прекрасна. Утрирую, конечно, но тогда твой рабочий день достаточно стабилен. Приходишь, оттарабаниваешь нужное количество уроков, потом готовишь уроки по программе на следующий день, заполняешь нужную тонну проклятых бумажек (половина из которых никому и никогда не понадобится), забираешь тетрадки на проверку и уходишь домой счастливый и безмятежный около трех часов дня. Вообще, у нас в школе так и было заведено: рабочий день считался до трех, при том что уроки заканчивались в час. Но почти все классные руководители оставались при этом до пяти-семи часов вечера, пока сердитый охранник не гнал нас прочь поганой метлой.

Что такое классное руководство? Это огромный геморрой, за который вам доплатят в лучшем случае тощенькие пару тысяч в месяц.

Вы будете заполнять в сто тысяч раз больше бумажек, чем обычно, забивать стрелки с преподавателями по поводу учеников, бесконечно подсчитывать какие-то цифры, общаться с родителями, ходить на экскурсии в скучные и не очень места, принимать звонки в любое время дня и ночи, жить без выходных, мирить поссорившихся подружек и утешать драчунов после бурной схватки на портфелях, одновременно назидательно показывая им увесистый кулак. Вам придется узнать подробные биографии, Ф. И. О. и бытовые мелочи десятков семей, познакомиться с кучей народа и еженедельно собирать дневники на проверку, в которых всё равно все страницы останутся пустыми. Худшее же, что можно придумать, — это классный час, который детьми воспринимается как повинность и лишнее учебное время, когда можно было бы бегать на улице.

Учебные планы требуют от классных руководителей целой кучи разнообразных вещей. Например, обязательное культурное мероприятие в такой-то период, посещение «места интеллектуального досуга» с такой-то периодичностью и выпас детей по музеям как можно чаще.

Учителя постарше настолько пренебрежительно относились к этой сфере, что детей брали неизменно только в те музеи, которые через дорогу. Для галочки. В итоге восьмиклассники были в Музее Арктики и Антарктики 12 раз, а пятиклассники — трижды.

Я применяла все свое хитроумие, чтобы обойти бюрократические схемы. Как-то раз мы сформулировали наш «культурный поход» как «укрепление связей нового классного руководителя с составом обучающихся», отпросились у учительницы истории и на полдня ушли в развлекательный детский центр с лазертегом и игровыми автоматами. Однако чаще всего такой финт не провернешь.

С классным часом и того хуже. Сверху приходят обязательные темы для учащихся, и по ним нужно отчитаться с фотографиями и подробной занудной формой. Многие из них интересны примерно так же, как творчество Влада Сташевского в 2018 году. Тут мы вообще с классом филонили вовсю: делали один красивый слайд по теме, его автор в порядке живой очереди получал пятерку в журнал, затем весь класс фотографировался на фоне слайда с улыбкой во все 28 зубов (или сколько их там у пятиклассников?) и спокойно расходился по домам. В итоге мы были единственными во всей школе, кто не только выполнил план по классным часам, но и перевыполнил его, нас все ставили в пример, и пятиклашки раздувались от гордости. Мало того что они молодцы, так еще и с учителем связывает общая хитрая тайна.

Тут можно начать занудно брюзжать, что чему учат детей, обманывать нехорошо… Но это все педагогические идеалы в вакууме. Дети прекрасно понимают, когда ерунда делается для галочки и ею можно пренебречь, а когда обман — это действительно ложь. Классные часы с интересными темами мы проводили без проблем, и ученики сами с большой охотой готовили к ним тему.

Как-то на классный час пригласила к ним видеоблогера, который в то время был популярен среди школьников. Ох, что тогда творилось: вся школа сбежалась под двери кабинета, и нам пришлось дорогу сквозь толпу расчищать, как сквозь фанатов на рок-концерте.

Мои малявки потом попали в видео этого блогера и несколько месяцев ходили, задрав нос, снисходительно отвечая на расспросы более старших товарищей.

— Что сложнее всего делать классному руководителю?

— Родительские собрания невыносимы. Уговорить родителей что-то сделать практически невозможно, все сразу становятся занятыми.

Очень не хватает времени поговорить с каждым родителем о каждом ребенке отдельно — но и не хочется держать всех слишком долго. Я на первое время даже практиковала частные беседы с каждым родителем, когда у него есть время, но они страшно боялись этих встреч. Родитель одного мальчика из Узбекистана пришел на встречу с коробкой шоколада и огромной охапкой алых роз. Его сын два месяца не сдавал дневник на проверку и замазывал двойки в нем корректором, рисуя поверх дрожащие гигантские пятерки. На вопрос: «Почему замазка?» отвечал отцу, что в российских школах так и принято.

Сложно пытаться примирять детские конфликты, когда они вспыхивают в классе, а без них в этом возрасте никак. Игнорировать их нельзя, потому что иначе какой же ты классный руководитель. Каждая ссора — это и твоя ссора тоже. Один раз пришлось прибегнуть к мракобесию в виде НЛП, когда поссорились две лучшие подружки. Я попросила их излить на двойной листочек всю обиду на свою товарку, обозвать ее всеми ужасными словами, а потом мы ритуально эти листочки порвали и закопали. Очень хихикали, пока писали и закапывали, заодно и помирились.

Бывали и совсем нестандартные ситуации.

Один мальчик решил признаться другой девочке в любви, но выбрал для этого совершенно небанальный способ (и это в пятом-то классе, какая же у него теперь, наверное, фантазия). Он взял общую тетрадь в 64 листа и изрисовал каждую ее страничку пенисами.

Сотни пенисов, причем все разные по виду и форме, ни один раз не повторился, словом, вложил всю душу. Тетрадку подарил возлюбленной, та оказалась очень практичной, не стала сразу действовать на горячую голову, а взяла презент домой, чтобы обдумать план дальнейших действий и достойный ответ. Дома тетрадку нашли родители и схватились за голову, начали вызывать родственников мальчика чуть ли не на дуэль. В общем, пришлось неделю потратить, чтобы всех успокоить. Тетрадку конфисковали, как вещдок, она осталась в кабинетном шкафу в качестве наследия для следующего классного руководителя. Что угодно бы отдала, чтобы увидеть ее лицо, когда та ее нашла и открыла.

А еще сложно на Первое сентября. Мне вручили 26 букетов, один больше другого. И отказываться неудобно, и тащить невозможно, и разместить негде. Все-таки родителям надо кооперироваться и в такие моменты приобретать один букет сообща: и дешевле, и практичнее. У меня комнатка была в шесть квадратных метров, где я временно жила, так букеты всю ее заняли.

— Кстати, про Первое сентября. Что учителя делают перед ним целое лето и на других каникулах?

— Летом, как правило, отдыхают. Без этого никак, выгорание дикое, особенно после весенних экзаменов.

Если бы не было летних каникул, то учителя, наверное, глотки ученикам и их родителям разрывали бы через некоторое время.

Но учительские летние каникулы не равняются ученическим, гораздо меньше.

Сначала нужно закончить все дела с экзаменами, проверками, сдачами кучи бумажной статистики, итогов и прочей дребедени. Это может затянуться вплоть до июня, особенно если работаешь со старшими классами. Потом отдыхаешь, а где-то в середине августа или даже чуть раньше надо вернуться в школу и подготовить учебный план, потом утвердить его на сотне инстанций, особенно если грядут проверки. Стандарты и прочие мелочи постоянно изменяются, так что даже если план идеально работал сколько-то лет, его могут попросить напрочь переделать. Ужасно тягомотная работа, особенно потому, что она все равно будет далека от реальности.

— Эффективность учителя тоже оценивается по плану?

— Само собой. Хотя на самом деле эффективность учителя оценивается по тому, насколько он умеет работать со скользкими бумажками, подтасовывать реальность и смещать акценты. Это черная сторона педагогики. Не буду утверждать, что такое в каждой школе, ведь в каждой школе я не была и не работала. В нашей работало правило, что без бумажки ты сам знаешь кто.

Дети, уроки, посещения выставок, оценки, классные часы — любая школьная деятельность монотонно перерабатывается в цифры статистики. Настоящий постмодернизм и оцифровка реальности. Как педагогу-предметнику мне нужно было оценить и высчитать целые кучи разнообразных процентов, вмещая личности учащихся и их способности в эти числовые показатели.

Учителям невыгодно, чтобы школьники плохо учились, потому что тогда его цифровой показатель падает, репутация снижается и дело может даже дойти до серьезных вдумчивых бесед с завучем, хотя она обязана их проводить тоже только для галочки и прекрасно понимает реальную ситуацию. Но ей тоже надо всю эту информацию примерно в той же форме подбивать.

— От этих показателей зависит зарплата?

— У нас не зависела. Знаю, что бывают надбавки за хорошие показатели, но это редко. Чаще всего эти показатели нужны для того, чтобы повысить свой учительский статус. А вот это уже не пустой звук: от статуса и прочих регалий зависит то, какую зарплату ты будешь получать.

Вообще, рассчитать среднюю зарплату учителя невозможно, хотя все это пытаются сделать. Очень много факторов на нее влияет. Стаж работы. Категория. Количество рабочих часов. Классное руководство. Наличие сертификатов и прочих регалий. За проверку тетрадей платят отдельно!

У меня никакого стажа работы и категории, никаких сертификатов. Тетради проверяла много, классное руководство было, ставки было полторы (то есть очень много: почти все уроки каждый день без окон). Зарплата выходила около 30 тысяч рублей, для 2014 года по Питеру — не так уж плохо в гуманитарной сфере.

И это с тем расчетом, что каждый год зарплата будет расти, особенно если стараться и крутиться, потому что каждая мелочишка чуть-чуть да повышает общий коэффициент, на который умножается ставка.

Опытные преподаватели вполне могли позволить себе жить без классного руководства и на неполную ставку. Бонусы набегали неплохие. Однако опять же многое зависит от ситуации. Вот у учителя русского языка и литературы всегда много работы и уроков. А у некоторых других предметников гораздо меньше. Кто-то может полную ставку даже не набрать.

— Много было таких опытных коллег? Какими они вообще были?

— Да почти все были опытные. Иногда настолько опытные, что на них уже мох вырос. Сплошь старая школа. Была одна девушка на пару лет меня старше и пара учительниц около 35 лет. Всем остальным далеко за 40, а еще чаще за 50, кому-то даже и за 60.

Я теперь натренированная и в толпе отличаю таких педагогов старой школы по внешнему виду. В 95 % случаев это либо корпулентные дамы, либо сухие и тощие, но непременно в неуловимо одинаковых полустрогих одеяниях (юбках или костюмах), которые словно припорошены пылью. В руке — огромная сумка, в которой может поместиться три десятка тетрадей на проверку и какой-нибудь нерадивый ученик. Обязательно массивные и обильные украшения, а также такое выражение лица, будто тобой уже недовольны, хотя ты еще ничего не сделал. У меня даже теория есть насчет этих ярких украшений, что так компенсируется недостаток красок из-за дресс-кода.

Дресс-код, кстати, всегда есть. Существует список цветов и одежды, которую носить нельзя, его обязательно оглашают всем учителям. Ведь всем известно, что если ученик увидит, к примеру, красную блузку, то весь день насмарку.

Красный — цвет опасности, и бедный школьник так перевозбудится, что не сможет сосредоточиться.

Зато вот моя наставница была совсем другим человеком, хотя ей уже за 60. Чудаковатая такая и очень милая, увлеченная, так что ей ученики все прощали. За каждым молодым учителем такой наставник в школе прикреплялся, чтобы делиться опытом и советами, книжками и прочей помощью. Татьяна Николаевна работала на полставки словесником, потому что учителей очень не хватало. С электронной доской, которую тогда насильно везде вводили, совладать не могла, с компьютером не дружила, зато с детьми прекрасно ладила, как добрая бабушка из мультиков. Ученики несколько снисходительно к ее мурлыканью относились, но все равно любили. Жалко, что такой настрой больше никому из окружения не передался.

В целом учителя показались мне очень напуганными современностью, не любящими перемен, не очень интересующимися детьми. Как если бы они работали в офисе, а дети были бы скучными бумажками, которые проходят через их руки по долгу службы. Как там сейчас говорят — это мое оценочное суждение, не претендует на истину или обобщение.

— А мужчины в коллективе были?

— Только физрук. Молодой и загадочный, потому что он вечно где-то пропадал. Все девчонки поголовно в него были влюблены (может быть, потому что больше не в кого было) и на уроки физкультуры накладывали такую боевую раскраску, что удивительно, как она с потом не затапливала подвал. Наличие такой же молодой жены их не останавливало, даже придавало пикантность. Жалко его, в общем, трудно, наверное, пришлось. Ушел через полгода. Может быть, не выдержал эротические фанфики, которые на него девчонки писали.

— А ты откуда о них узнала?

— Сами же девчонки и показывали, хвастались. Писали они их куда старательнее, чем сочинения. Наверное, сейчас тщеславно прозвучит, но со мной многие старшеклассницы приходили просто потрындеть, потому что я не всплескивала в ужасе руками, не читала нотации и не бежала тут же стучать их классным руководителям. А очень часто и весьма продуктивные разговоры были. Например, посоветовала учить английский с помощью субтитров и сериалов, так они потом приходили и благодарили меня за это.

Но вообще с девочками в этом возрасте трудно.

Самые главные скандалистки — всегда девочки. Почти в каждом подростковом классе есть такая задира, которая специально учителей на прочность проверяет и ищет точку кипения.

В моем «трудном» восьмом такая хулиганка дошла до матюков и истерики с разбиванием каких-то бутылочек лака о стол. И смотрела так хитро сквозь челку, дескать, что ты сейчас будешь делать, а, училка? Родителей пригласишь? Да они не ходили отродясь и сейчас не появятся, утрись.

Я тогда не сдержалась и довольно зло ее отбрила. Начала говорить, она глаза закатила в потолок и протянула: «Ну во-о-от, опять лекция о поведении, сто раз слышала». Я сказала, что так себя ведут только неуверенные в себе люди, которые не знают точно, представляют ли собой что-нибудь, и за выпендрежем может прятаться пустота. Девчонка вспыхнула и выскочила за дверь, потом дождалась, когда все уйдут, молча убрала за собой следы от разбитой бутылки и гордо удалилась. Дальше вела себя уже достаточно нейтрально.

Не надо, наверное, так было говорить, но это я теперь задним числом такая умная. В школе же надо быстро ориентироваться, не всегда на ум приходит сразу лучшее решение. Большинство детей у нас были очень грустные, разочарованные, ненавидящие школу. Незачем их пригружать еще и лишней тяжестью. Откуда знаю? Ну а как еще характеризовать детей, которые в восьмом классе на полном серьезе меня расспрашивают об особенностях работы в «Макдоналдсе», а на мои удивленные такой любознательностью вопросы отвечают: «Надо готовиться, мы же знаем, что нам на большее рассчитывать нечего».

Ну да, большинство моих учеников звезд с неба не хватали, хотя были и умницы. Я все равно не понимаю, как школьные учителя могли им на полном серьезе говорить, что из них не вырастет ничего путного. Неужели в пединституте не учили этих педагогов с дипломами вовремя заткнуться и не вымещать на детях свое раздражение?

— Современные дети сильно отличаются от тех школьных времен, что ты помнишь по себе?

— Они мне кажутся более тихими. Больше сидят в телефонах — наверное, поэтому.

Хотя шалости, конечно, никуда не ушли. Классическая кнопка под попку, драки, выкидывание в окно чужих тетрадей — это все не изменилось. Еще очень любили делать на перемене «царя горы». Учителям нужно было на переменах патрулировать коридор (еще одно странное правило), а детям запрещалось оставаться в кабинетах. Но если кабинет забывали закрыть, то туда ужом втихую ввинчивались хулиганы, быстро-быстро собирали из тяжелых парт пирамиду и на самую ее вершину водружали учительскую сумку или цветок в горшке. Разбирали такие пирамиды со скоростью черепахи и вздохами по пол-урока.

Все-таки подросток — всегда подросток. У них в это время в голове сериалы, игры, влюбленности, а никак не учеба, точно так же, как и у нас не была. У меня в восьмом классе были две близняшки, которые постоянно своим возлюбленным голову морочили. Такие санта-барбары устраивались! Ужасно похожи внешне, одевались одинаково и постоянно себя друг за друга выдавали. Вот только одна левша, а другая — правша. При этом левша — двоечница, а правша — почти отличница, бывает и такое.

Русской литературой в этот период заинтересовать трудно. Восьмым классам не до этого, у них гормоны в голове. А в пятом классе такая скучища занудная, что я бы по рукам надавала этим составителям учебных программ. Нельзя же так.

Неудивительно, что интерес к литературе душится на корню. Я у восьмых классов в качестве знакомства спросила, какая у них любимая книга, так никто ничего назвать не смог. Только одна девочка, тихоня на вид, назвала «Пятьдесят оттенков серого».

— С русским языком такая же история?

— В русском языке больше пространства для фантазии даже в рамках программы. Правила одни и те же, а вот примеры на них можно придумать какие угодно. Школьники любят юмор и жизненное, сразу легко запоминают такие привязки. Напиши им не просто упражнения, а пару предложений про мультик «Время приключений» или про главного болтуна в классе — и правило будут назубок помнить.

Фантазия у них работает при этом так, что держись. Несколько раз давала свободные темы сочинений. Чего мне только не понаписали…

Одна девочка написала темную готическую дичь про повесившихся девочек, лошадиные кишки и трупы в пакетиках из-под чипсов. Масодов отдыхает. Пятиклассница написала фантазию про то, как она попала в конфетное королевство, долго-долго описывала сладкую мечту Вилли-Вонки, а потом вдруг в рассказе началась ядерная война, и «всему настал конец, зато конфет поела».

Но самое мое любимое сочинение написал тот самый маленький узбек, который затирал двойки в дневнике. Он почти не говорил по-русски, поэтому сочинение на свободную тему просто размазало его. В итоге он сдал прекрасную концептуальную работу:

«19 октября.

Сочинение.

Тема?

Слова…»

Так и слышу тяжкий вздох на месте многоточия.

С сочинениями в целом была беда. Так как никто не читает, трудно было объяснить разницу между разговорной речью и нужной для сочинения официальщиной. Точнее, разницу объяснить нетрудно, а вот где брать источники нейтральных и правильных формулировок в эпоху мессенджеров — большая загадка. Впрочем, это интересная задача, тоже мне нравилась.

— Если тебе все нравилось, то почему же ты ушла из школы?

— Обстоятельства так сложились. Пришлось переехать в другое место, потом в третье, потом в еще одно. Когда устоялась, то попыталась устроиться в соседние школы, но там была строгая политика «диплом педагога or GTFO». Если бы тогда было время и средства на то, чтобы получить эту бумажку, то я бы с удовольствием получила, это не слишком дорого и долго при наличии гуманитарного образования. Идешь в ближайший пед на курсы переподготовки — есть полугодичные, иногда бывают вообще трехмесячные. Но в итоге порочный круг затянул: пришлось работать ради денег, а когда они появились свободные, то поезд уже ушел.

К четвертому десятку поздно начинать с одним годом педагогического опыта, зарплата будет непропорционально мала. А вот если сразу после вышки пойти, да даже и в 25–26, то все будет неплохо.

Школы любят молодых специалистов. Если не сидеть на попе ровно, то руководство выделяет деньги и на дальнейшее обучение, и на повышение квалификации, и на всякие ништяки, потому что активные люди везде нужны. Но для работы в школе нужно хотеть иметь дело с детьми и не бояться идти против течения. Нужно уже, чтобы как можно больше народу так шло, старая школа отмирает, но некому приплывать взамен.