Равнодушные горцы против всего мира. Новейшая история Албании в 10 фильмах

Вступление

Албания — страна на Балканском полуострове. Небольшая даже по местным меркам, она всегда существовала обособленно и от Греции, и от Югославии (в какой бы то ни было ее конфигурации), других же географических соседей у Албании нет. Почти пять веков, вплоть до 1912 года, в Албании стояли войска Османской империи, но с самого начала Первой Балканской войны эта территория оказалась отрезана от турецкой метрополии греческими, сербскими и болгарскими войсками. Спустя месяц, 28 ноября 1912 года, Албания провозгласила независимость. Следующее десятилетие страна провела в хаосе, правительства сменялись каждые несколько месяцев, отдельные районы периодически захватывались то сербами, то итальянцами. В 1925 году к власти пришел Ахмет Зогу, политическая чехарда прекратилась, но экономические проблемы никуда не ушли, и в некоторые годы три четверти бюджета страны уходили на обслуживание армии и государственного аппарата. В 1928 году Зогу объявил себя королем. Он правил до 7 апреля 1939 года — в этот день итальянские войска вторглись в Албанию, тогда же король с женой, ребенком и золотым запасом центрального банка бежал из страны. Вновь независимой Албания станет только в 1945 году.

1912-й, 1925-й, 1939-й, 1945-й — если не во всех, то в очень многих странах в эти годы уже было свое кино. Не только в Европе или США, но и в таких уголках мира, как Таиланд, Филиппины или Уругвай уже полным ходом шло массовое кинопроизводство.

В 1945 году в так и не познавшей вкус кино Албании началась эпоха Энвера Ходжи. Выпускник московского института марксизма-ленинизма, еще в 1938 году встречавшийся со Сталиным, он после отступления итальянских и немецких оккупантов смог быстро расправиться с местными националистами, монархистами, демократами, республиканцами и прочими претендентами на власть. Новоявленный правитель наверняка был знаком со словами вождя мирового пролетариата о кинематографе, а потому решил не пренебрегать важнейшим из искусств. В том же 1945 году был основан Национальный центр кинематографии Албании. Тогда же стали выпускаться первые фильмы.

Поначалу, как на заре каждой национальной киноиндустрии, это были документальные короткометражки, в данном случае — записи первомайских демонстраций, заседаний каких-то конгрессов, отчетов о прекрасных пяти- или десятилетках ударного труда. Формально первым игровым албанским фильмом принято считать «Скандербег» 1954 года, совместный проект Советского Союза и Албании. Но очевидно, что от СССР там было гораздо больше — режиссер Сергей Юткевич, в те годы живой классик, сценарист Михаил Папава и две трети актерского состава. Причем актеры все первого эшелона — к примеру, у исполнителя роли самого Скандербега, Акакия Хоравы, к моменту запуска производства было пять Сталинских премий. О съемочной аппаратуре и говорить не приходится. От Албании же была оставшаяся треть актеров, натура и национальная история. Фильм получился по-своему прекрасный, Юткевич даже получил за него режиссерскую награду в Каннах, но назвать его «первым албанским» язык не поворачивается.

Первым албанским фильмом, снятым албанцами, считается «Тана» 1958 года, экранизация повести Фатмира Юсуфа Гьята, образцового соцреалиста, выпускника Московского литературного института имени Горького — со всеми вытекающими. Как и все остальные фильмы коммунистического периода, этот был снят на киностудии «Новая Албания». В годы расцвета, 1970–1980-е, на ней выпускалось по 14–15 лент в год. Какая-то их часть утеряна, какая-то выложена в интернет без перевода (как, например, «Тана»), и в настоящий момент большинство картин студии недоступны не владеющему албанским языком зрителю.

В этом материале будут представлены, во-первых, только те картины, что, сняты именно албанцами в Албании, а не в Косово или каких-то других странах. А во-вторых, только те, что можно увидеть и понять человеку, имеющему в распоряжении только интернет и средний уровень знания английского. По тем или иным причинам владеющие албанским языком энтузиасты решили перевести и показать миру именно эти фильмы из 1970-х и 1980-х. Со второй же половины 1990-х перевод на английский — обязательная часть релиза любой претендующей на минимальный зрительский успех картины, хотя в XXI веке их и выпускать в Албании стали гораздо меньше. Так что список получился очень показательным и хронологически равномерным, охватывающим почти полвека истории албанского кино.

«Томка и его друзья» (1977)

Tomka dhe shokët e tij, Джанфизе Кеко

«Томка и его друзья» — это, наверное, самый известный албанский фильм коммунистического периода. О нем вспоминают на мировых ретроспективах албанского кино, его время от времени реставрируют, и в каком-то смысле это албанское национальное достояние. Простая история о детях, сопротивляющихся немецкой оккупации, понятна зрителям во всем мире.

Томка с друзьями гуляет по родному городу, подбирает оставшиеся от итальянских фашистов припасы, но на подходе новая оккупация. Когда в 1943 году Италия подписала перемирие с антигитлеровской коалицией и вышла из войны, в Албанию чуть ли не в тот же день (а может, и заранее) вошла немецкая армия. В итоге очень многие итальянские солдаты из числа тех, что не смогли своевременно эвакуироваться, примкнули к албанским партизанам. О партизанах Томка с друзьями говорят непрерывно, единственное дело всего их детства — помощь партизанам. И хотя никто этих горных братьев не видит и не слышит, все хотят к ним присоединиться, даже заплутавший и сдавшийся детям итальянский солдат.

Джанфизе Кеко — первая албанская женщина-режиссер, да и вообще одна из первых представительниц этой профессии в стране. Она проходила обучение в начале 1950-х в Москве. Кеко специализировалась в основном на фильмах для детей, сняла их больше десяти, а кроме того, долго работала редактором и монтажером на местном телевидении. Плоть от плоти дитя своей эпохи, она хотя и дожила до 2007 года, но последний ее фильм вышел в 1984 году, а после смерти Энвера Ходжи она не снимала. Названия некоторых картин говорят сами за себя — «Звуки войны», «Горцы за комиссаров», «Маленький партизан Вело» и прочее — да и после просмотра «Томки» из головы не выходит ежеминутное partizani, partizani, и все-таки это нечто большее, чем культ победы. При этом в Албании он играл большую роль, благо это одна из немногих стран Европы, в непосредственном освобождении которой ни союзники, ни СССР не участвовали. Но «Томка» всё же скорее о детстве и неуемной жажде действия, чем о каких бы то ни было лозунгах.

На очень скудном материале и с минимальными финансовыми затратами Кеко удавалось заниматься искусством, а не обслуживанием режима, и главное тому доказательство — плоды ее труда всё еще привлекательны для зрителей во всем мире, безотносительно их возраста, национальности или политических убеждений.

«Лицом к лицу» (1979)

Ballë për ballë, Кутим Чашку

«Лицом к лицу» — фильм, снятый по мотивам романа Исмаиля Кадарэ «Суровая зима», хотя от первоначального текста в картине осталось не так уж много. Кадарэ для Албании — это как Томас Манн для Германии, как Орхан Памук для Турции, Толстой или Достоевский для России — это писатель, ставший лицом страны для зарубежных читателей. «Суровая зима» — один из самых компромиссных его романов, посвящен он расколу в советско-албанских отношениях и, ходят слухи, написан чуть ли не персонально для Энвера Ходжи.

После того как в 1948 году Советский Союз разорвал связи с Югославией, Албании пришлось выбирать, на кого из союзников по социалистическому блоку ориентироваться. Восхищавшийся Сталиным Ходжа принял сторону СССР. Но после того как Сталин в 1953 году умер, отношения с СССР стали неуклонно ухудшаться, пока в 1961-м не были разорваны окончательно. Хрущев был объявлен ревизионистом и предателем. Албания переориентировалась на Китай, но после того, как умер и Мао, а в КНР начались реформы, оказалось, что там тоже ревизионисты. В итоге к 1978 году маленькая балканская страна перешла в режим полной изоляции. Албанские власти объявили, что они единственные достигли верного понимания марксизма-ленинизма, а кругом враги и предатели.

Само собой, всё это не могло не отразиться в кинематографе. В центре сюжета — военно-морская база во Влёре, «старейшая в мире», до 1961 года бывшая в совместном пользовании СССР и Албании. Где-то наверху, в кабинетах, принимается решение о разрыве, но солдаты обеих сторон еще на базе, и все понимают, что кому-то придется уйти. Сдаваться не желают ни те, ни другие, начинается психологическое противостояние.

Разумеется, все герои выражаются по большей части лозунгами, человеческая речь пробивается едва-едва, русские нервничают и хлещут водку, албанцы спокойны и уверены в себе, ведь в конце-то концов они у себя дома и ни пяди родной земли отдавать не собираются. Даже многомиллионной (это неоднократно проговаривается) советской армии. Да и вообще эта база «старше Кремля, ею еще Цезарь пользовался». От молодежи за противодействие захватчикам-предателям отвечают братья Струга — один дипломат, другой моряк, у каждого свой фронт. Единственное, что говорит им пожилой отец, прощаясь: «Только не опозорьте меня». От старшего поколения советским солдатам готов давать отпор чабан Белул — он всегда подозревал, что скоро снова будет война, и готов стоять до конца.

При всей плакатной незамысловатости, эта картина хороша. Во-первых, «Лицом к лицу» ни капли не стесняется своей пропагандистской сути, напротив, режиссер монтирует свой материал с архивными документальными видео с Хрущевым, Ходжей, Сталиным. А во-вторых, в уличных сценах очень точно передано ощущение того, что «сейчас что-то будет». Ничего не происходит, но вот-вот произойдет. С этим «вот-вот» и дискуссиями о том, верность чему важнее, партии или марксизму-ленинизму, зритель и проводит наедине почти два часа.

Инцидент во Влёре и правда имел место, а закончился он тем, что советские войска ушли из Албании подобру-поздорову, оставив четыре из двенадцати своих подлодок. Кто-то скажет, что не стали обострять и спасли жизни, кто-то, что испугались, но сейчас это не важно. Гораздо интереснее наблюдать за ощущением приближающегося ужаса, которое режиссер разлил в кадре, вполне вероятно, непредумышленно — все-таки в 1979 году атмосфера в Албании была мрачной как никогда. Также нельзя не отметить, что когда-то даже с такой абсолютно несопоставимой по военной мощи и совсем не имеющей союзников страной, как Албания, Советский Союз предпочитал худо-бедно договариваться, а не вводить войска.

«Воин» (1984)

Militanti, Пиро Милкани

«Воин» — биографический фильм о Василе Шанто, герое Албании времен Второй мировой. Убежденный коммунист, он ведет подпольную борьбу сначала с итальянскими, а затем и с немецкими захватчиками, попутно громя местных националистов, которые все как один коллаборанты. С товарищами по партии Шанто непрерывно обсуждает, во имя чего они сражаются, как опознать в партии предателя, как эффективнее вести борьбу. И так вплоть до закономерного финала — героической гибели в перестрелке.

Василь Шанто действительно существовал (в фильме он выведен под именем Висара Шундо) и погиб в бою в 1944 году в Шкодере. Вообще по всем уже упомянутым трем фильмам можно если не изучать албанскую географию, то как минимум научиться различать местные города. Берат в «Томке» — красивейший город из камня, весь состоящий из спусков и подъемов, иссеченный узкими улочками, будто вырубленными между домами. Влёра в «Лицом к лицу» — морской порт, один из древнейших городов страны, историческое сердце Албании, бившееся и несколько тысяч лет назад. Шкодер из «Воина» — город, исторически сопротивлявшийся любой власти извне, он и сегодня считается центром католичества в стране, где бóльшая часть населения исповедует ислам. А в 1945 году, уже после окончания войны, в Шкодере поднялось, может быть, и не первое в Европе, как пишут в местных музеях, но точно первое в Албании антикоммунистическое восстание.

И всё же в 1984 году все исторические параллели четко контролировались соответствующими органами, а Василь Шанто, каким бы он ни был на самом деле, превратился в Висара Шундо, в набор политических лозунгов, который даже семью навещает не потому, что соскучился по матери и сестре, а потому, что «для настоящего албанца, настоящего коммуниста, семья — это самое важное, что бы там ни наговаривали националисты». И если уж говорить о семье, то в 1956 году, всего через двенадцать лет с момента гибели национального героя, его зятя казнят как «врага народа» и «агента югославской разведки», а всю остальную семью отправят в трудовые лагеря.

«Расскажи мне сказку» (1987)

Përrallë nga e kaluara, Димитер Анагности

«Расскажи мне сказку» — комедия о женитьбе четырнадцатилетнего Гьино и двадцатилетней Мариго. Оба идут на это против своей воли и, само собой, всё это не ради любви, а из-за того, что родители Гьино захотели в дом служанку.

Очевидно, что в сельской Албании начала прошлого века женщину вообще не считали за человека. И хотя по мысли албанских партийцев новое, прогрессивное учение Маркса и Ленина за несколько десятилетий должно было бы раз и навсегда покончить с патриархальными и религиозными предрассудками в стране, на деле всё складывалось не совсем так. Если вернуться непосредственно к фильму, то его особенность не в том, какую эпоху пытался отобразить автор, не в том, в каком году снималась картина, и даже не в личности самого режиссера. Специфика «Расскажи мне сказку» заключается в абсолютнейшей обыденности педофилии, в том, как все персонажи спокойно воспринимают беременность взрослой половозрелой девушки от милого маленького мальчика, которому едва-едва исполнилось четырнадцать.

И пусть изображение на экране само по себе более чем невинно, но возможность такого полового акта даже не выставляется как комический элемент — комедия в этой картине заключена в других аспектах. В том, как алчные и корыстные старики получают по заслугам, а влюбленные молодые люди преодолевают все невзгоды и идут своей дорогой, как в настоящей сказке. Но свои более или менее одинаковые сказки есть почти у всех народов мира, здесь же гораздо больше можно узнать об албанском обществе через интонацию автора, через странно расставленные акценты. И выбор сюжета, и, кажется, неосознанная демонстрация его банальности, всё говорит о гораздо более патриархальном обществе, чем мы могли бы себе представить где-либо в Европе конца XX века. О совершенной невосприимчивости местного населения к каким-либо политическим изменениям, о том, что албанское общество будет закрыто для остального мира вне зависимости от того, провозглашают ли в Тиране монархию, победу коммунизма, демократические свободы или что-нибудь еще.

Фильм «Расскажи мне сказку» выглядит как человек, который выучил все слова в иностранном языке, но расставляет их в произвольном порядке и произносит по-своему. Вроде всё правильно, но впечатление производит жуткое. Примечательно, что после падения коммунистического режима Димитер Анагности не замолчал, подобно многим прославившимся в 1970–1980-х годах коллегам, а наоборот, пошел в политику, и в 1990-х несколько лет даже занимал пост министра культуры. Вероятно, он считал, что знает о своей стране что-то такое, что следовало бы показать и объяснить как можно большему количеству людей в мире. На момент написания материала 86-летний Анагности руководит собственным Фондом искусства и культуры, при поддержке которого было издано уже более полутора сотен книг.

«Смерть лошади» (1992)

Vdekja e kalit, Саймир Кумбаро

«Смерть лошади» считается главным албанским фильмом 1990-х. В январе 1990 года в стране начались первые массовые протесты, в феврале 1991-го в Тиране демонстранты снесли памятник Энверу Ходже. Его преемник, Рамиз Алия, попытался сгладить ситуацию, начал освобождать политзаключенных, но было уже поздно, и спустя еще год, в марте 1992-го, коммунистический режим пал. Президентом стал Сали Бериша, некогда обслуга партии и кардиолог Ходжи, в начале 1990-х резко ставший демократом.

Именно во время этих событий и снималась «Смерть лошади». По сюжету, разворачивающемуся в первой половине 1980-х, офицер Агрон уклоняется от выполнения приказа распустить элитную кавалерийскую часть, отказывается убивать любимую лошадь и втайне передает ее местным цыганам. Начальство об этом узнает, начинаются расспросы, ползут слухи — и в итоге Агрона сажают на пятнадцать лет за неуважение к компартии, его беременную жену принуждают к аборту и разводу, а родителей высылают из столицы. Невыполнение заведомо абсурдного приказа оборачивается трагедией не только для него, но и для всех его родных и близких. Молох диктатуры обыденно пожирает людей и не давится.

Можно поспорить о художественной ценности этой картины, но главное здесь — сам факт ее существования, выхода на экраны в апреле 1992 года, когда режим только-только рухнул. В «Смерти лошади» нет упора на какую-то особенную злонамеренность партийцев или аморальность работников спецслужб, напротив, дело будто бы не в отдельных людях, а именно в системе — не то чтобы жестокой, но абсолютно негибкой, глухой к голосам извне, абсурдной в своей непреклонности. Она перемалывает несчастного Агрона, который освобождается из тюрьмы под скандирование «демократия! демократия!» откуда-то с центральной площади и спустя полтора десятка лет заключения остается совсем один в целом мире. Он уже сломлен, и скандировать ему в уши можно что угодно, он не услышит. Его родной город цел и невредим, но воспринимается всё равно как руины.

Фильм поднимается над критикой уже и так обрушившегося режима и дает портрет одинокого, растерянного человека, вдруг обнаружившего себя у развалин собственной жизни. Что ему с ней делать и, если все-таки обобщить, что внезапно освободившемуся албанскому обществу делать с собой, создатели картины не знают и, к счастью, не пытаясь соврать — последним кадром они показывают главного героя на пустой площади. Он куда-то идет, куда — не понятно, да и не важно, из 1992 года этого в любом случае было не рассмотреть. Спустя тридцать лет мы видим, что всё у албанского общества, а значит и у Агрона, сложилось если не однозначно хорошо, то, по крайней мере, не стыдно.

«День из жизни» (1994)

Një ditë nga një jetë, Гьорг Джувани

В начале 1990-х в Албании исчезли ограничения не только идеологические, но и стилистические. Молодые режиссеры, сытые по горло фильмами о добродетелях коммунизма, совсем не горели желанием снимать теперь уже о злодеяниях того же коммунизма. Одним из самых ярких авторов этого периода стал Гьорг Джувани — находившийся под влиянием то ли Тарковского, то ли Ангелопулоса, он решил создать свое киностихотворение — гораздо более скромное, чем у прославленных учителей, никем так и не замеченное, но все-таки ставшее новой вехой в истории албанского кино.

«День из жизни» — это буквально день из жизни Шена Томая. День необычный, день похорон близкого человека, то ли дочери, то ли жены, которую он видит молодой женщиной, день пересмотра собственного прошлого. Каждая сцена так и норовит вывернуться библейским образом, взгляды тоскливы и многозначительны, лица фактурны и угрюмы. Всё это могло бы быть невыносимо скучно, но комфортный хронометраж в пятьдесят минут не позволяет картине рассыпаться на череду утомительных мизансцен.

С предыдущим фильмом эту ленту объединяет не только обыденная на сегодняшний день провокативность — «Смерть лошади» начиналась с прежде недопустимой французской эстрадной песни, а «День из жизни» открывало изображение православной иконы — но и ощущение того, что всё вокруг превратилось руины. Самые обычные города, которые еще в 1980-е изображались как что-то надежное и отстроенное на века, обернулись серой ветошью, населенной обреченными на одинокую смерть людьми. Такая контрастность по отношению к прошлой эпохе роднит эти фильмы уже с российским перестроечным кино, с поправкой разве что на разницу в уровнях жизни — все-таки в РСФСР Сталин закончился в 1953-м, а не 1985 году, и изоляция в нашей стране была не такой тотальной.

Пройдут годы, и Джувани снимет свой фильм о несуразности коммунистической диктатуры, его «Лозунги» покажут в Каннах, это будет самый известный современный албанский фильм, потом режиссер переключится на комедии. Но начинал он все-таки как трагик и за образцы брал главных фестивальных режиссеров 1980-х. Возможно, именно в этом и кроется секрет успеха его комедийных фильмов — в присутствии щепотки экзистенциального ужаса и постоянной оглядке куда-то в сторону «Ностальгии» и «Пейзажа в тумане».

«Мао Цзэдун» (2007)

Mao Ce Dun, Бесник Биши

Шли годы и безусловная трагедия постепенно начинала восприниматься как комедия. Абсурдистская суть диктатуры прошлого становилась всё более явной, жертвы забывались, оставались только дикие стариковские байки и полторы сотни тысяч бункеров как напоминание о паранойе постепенно выживающего из ума властителя. А еще была выстроенная им система, крепкая, но с врожденным пороком идиотизма. О том, как с ней можно сосуществовать, и был снят «Мао Цзэдун».

Где-то на краю цивилизации, куда боялись заглядывать даже всемогущие партийцы и спецслужбисты, жил да был цыганский хутор. Жил отвратительно, впроголодь, и дабы как-то исправить это незавидное положение, глава хутора, Хекуран Ромалини, решает назвать своего девятого ребенка Мао Цзэдуном. Прямо как великого китайского кормчего, в то время последнего союзника Албании в огромном враждебном мире. Он борется за это имя сначала с родными, затем с чиновниками, в конце концов побеждает и тех и других, после чего уже как должное принимает и квартиру в подарок от «одумавшейся» компартии, и встречу с китайским послом, и прочие привилегии, льющиеся на хитрого цыгана как из рога изобилия. И хотя ни Хекуран, ни его близкие не смогли приспособиться к спокойной городской жизни, до поры до времени всё шло хорошо, семья не голодала, Хекуран веселился, партийцы скрипели зубами от зависти и досады. Но когда настоящий Мао умер и албанские связи с Китаем оборвались, веселье обернулось слезами.

«Мао Цзэдуном» режиссер Бесник Биши будто бы подвел черту под «переходным» албанским кино — вторичным по форме, но вполне самобытным по тематике. Судя по кинематографу, прошлое держало Албанию железной хваткой почти два десятка лет. Держит и сейчас, но уже не так крепко. Наверное, в 2007 году подражать Кустурице было уже стыдно, но могла ли история о цыганах на Балканах выглядеть иначе, чем бесконечный карнавал с песнями и плясками посреди нищеты и диктатуры? В следующие годы албанские режиссеры окончательно уйдут и от рефлексии о делах прошлого века, и от повторения приемов отдельных прославленных авторов. Самобытности им это не прибавит, напротив, в 2010-х албанское кино на правах бедного родственника окончательно сольется с безликим евро-артом.

«Живой» (2009)

Gjallë, Артан Минаролли

Одним из примеров такой безликости можно назвать «Живого» Артана Минаролли. Пусть и созданный целиком на албанском материале, он последовательно собирает все штампы европейских фестивальных драм. Молодой человек возвращается из столицы в родную деревню, там его ждет столкновение с местными архаичными традициями, и, конечно же, бедолага в этой глуши застревает, но зато находит новых друзей, а едва вырвавшись из деревенской хтони, очень быстро получает сигнал о том, что бежать на самом деле некуда.

Минаролли проходил обучение в датской киношколе и снимал, пусть и руками исключительно соотечественников, но всё же на французской киностудии. Сделав всё по заветам старших товарищей, режиссер создал фильм, который мог бы быть снят в любой другой стране мира, от Мексики до Китая, выхолостил из картины все зачатки какого-либо стиля, зато получил пропуск на европейские фестивали второго ряда — Карловы Вары, Монпелье и прочие. Ни наград, ни финансирования для следующей картины он там не нашел, а значит, старался как будто бы совсем уж зря, но и это не главное.

Этот на первый взгляд ничем не примечательный фильм (тем не менее в свое время выдвинутый Албанией на соискание Оскара) все-таки подсвечивает некоторые моменты в жизни страны. Не выдающимся содержанием или стилем, а именно их отсутствием и особенностями выхода на экраны. В первую очередь, это признак успокоения — давным-давно закончился коммунизм, в 1997 году прошли последние значительные волнения внутри страны, соседнее братское Косово отвоевало себе пусть не юридическую, но фактическую независимость, и кажется, что наконец-то можно просто жить, а не бороться. И кино в стране стало выходить соответствующее. Также выпуск этой картины можно истолковать как подспудную демонстрацию отказа от самобытности и желания соединиться с Европой, но, наверное, это уже слишком — в конце концов, это же всего лишь фильм.

А сам Минаролли с тех пор так больше ничего и не снял, и спустя несколько лет молчания внезапно скончался под Новый год, 31 декабря 2015-го. Трудно было бы придумать творческую биографию, столь точно соответствующую общей невзрачности пейзажа.

«Забытая гора» (2018)

Mali i Harrum, Ардит Садику

Сегодня Ардит Садику кажется самым перспективным албанским режиссером — с 2016-го он снимает каждый год по фильму, всегда по своему сценарию, всегда в родной стране. Если взглянуть на его страницу на imdb, то можно с удивлением обнаружить, что он был частью команды, работавшей над «Прочь» Джордана Пила, одним из самых успешных фильмов 2010-х. Пусть незаметно, пусть за гроши, но Садику уже больше пяти лет гнет свою линию на родине и набирается ремесленного опыта за границей.

«Забытая гора» — пока самый известный его фильм. В нем главного героя, Рикарда, выселяет из дома собственный сын, и пожилой мужчина вынужден жить с дочерью и ее мужем. Отношения супругов и так были далеки от идеальных, и сожительство с больным стариком их не укрепляет. Хотя формально картина, конечно, о том, как некогда крепкая семья под давлением обстоятельств идет трещинами, на деле, стоит только взглянуть на албанские горы, балканские Альпы, между которыми зажат гостевой дом героев, все эти семейные перипетии становятся не важными. Быть вечно осеняемыми дыханием вечности и жить в осознании собственной ничтожности как перед друг другом, так и перед природой супругам не нравится, а потому они решаются уехать, но слишком поздно — та самая вечность успевает притянуть несчастного старика, тело которого уже никто и никогда там не найдет, да и искать не будет.

Не столько с «Забытой горой», сколько со всеми фильмами Садику в целом, албанское кино получает шанс на обретение лица, на выделение национальной кинематографии из общей массы европейской фестивальщины второго-третьего эшелонов. Как Йоргос Лантимос выделяется над серым месивом греческого арт-хауса или братья Дарденны над бельгийской киноиндустрией, так и Ардит Садику рано или поздно должен встать в полный рост над западнобалканским регионом и заявить о себе во весь голос. Кроме того, «Забытая гора» — это первый из перечисленных нами албанских фильмов, где женщина действует как один из самостоятельных главных персонажей, а не как второстепенный придаток к мужчине, что тоже, наверное, знаменует изменения — как в кино самом по себе, так и в обществе в целом.

«Открытая дверь» (2019)

Derë e hapur, Флоренц Папас

«Открытая дверь» продолжает эту феминистическую тенденцию в албанском кино, и теперь на обочине сюжета уже мужчины. Сестры Рудина и Эльма пытаются скрыть от строгого отца внебрачную беременность Эльмы. Сначала они избегают встречи с главой семьи, потом уговаривают друга сыграть роль отца ребенка на вечернем застолье, ну и наконец решаются рассказать отцу всё как есть, потому что какой бы он ни был, а все-таки родной отец и, наверное, должен понять.

Ни у беременной Эльмы, ни у замужней Рудины нет настоящих семей — у первой ее и не было никогда, у второй же муж вечно на заработках за границей, и она живет в доме его родителей почти как служанка. Феминистское сливается с традиционалистским — да, девушкам плохо, да, они живут в подчиненном положении, но, возможно, если бы их мужчины действительно брали на себя роль главы семьи, а не сбегали от ответственности, то все были бы счастливы. Немыслимое допущение на сегодняшнем этапе развития мировой массовой культуры, где ни о каких «главах» и «патриархах» семей и речи быть не может, в албанском контексте выглядит как невероятно прогрессивный взгляд на отношения между мужчиной и женщиной.

В 2021 году «Открытую дверь» отправили на соискание Оскара от Албании. Дальше лонг-листа албанские претенденты никогда не проходили, не прошли и в этот раз. Не пройдут почти наверняка и в следующий, но гораздо важнее в этом выдвижении внутреннее определение «главного албанского фильма года». Самого показательного и значимого, и, как уже было написано в разделе о «Смерти лошади», албанское общество, судя по всему, идет по пути, может, и не образцово-показательному, но точно правильному и не стыдному.

Завершение

Благодаря позднему старту албанского кино, его явной идеологизированности в первой половине пути и столь же явной финансовой несостоятельности во второй, по нему можно наглядно прослеживать судьбу страны. Нет риска провалиться ни в какие-то художественные изыски отдельных авторов, ни в пучину изобилия выпускаемой продукции. Вряд ли в какой-либо другой точке Европы можно найти регион, где грань между зрителем и автором настолько тонка.

Это должна была быть статья о нескольких фильмах, а получился материал об истории страны, маленькой, гордой и абсолютно неизученной. Через призму кинематографа особенно хорошо заметно, что у России гораздо больше общего с Албанией, чем с любым другим государством балканского региона. И путь к преодолению травм прошлого как в искусстве, так и в остальных областях, наверное, тоже должен бы быть гораздо более схожим, чем может показаться на первый взгляд.