«Я бы не смог убивать птиц, даже в научных целях. Они для меня субъекты». Интервью с орнитологом Андреем Резановым о птичьем интеллекте и связи пернатых с человеком

— У вас есть мечта, как у ученого-орнитолога?

— Моя профессиональная мечта — разгадать тайны синантропизации, понять, почему одни птицы приспособились жить рядом с человеком, а другие нет (или еще нет). Эти механизмы не всегда объяснимы.

Существует точка зрения, что степень синантропизации птиц зависит от уровня их интеллекта. А он у многих птиц действительно высок. Уже есть данные, согласно которым наиболее выдающихся пернатых, например ворона, можно поставить в один ряд с самыми интеллектуальными животными — человекообразными обезьянами, слонами, дельфинами и некоторыми другими.

Но в то же время нельзя сказать, что самые умные птицы являются наиболее синантропными. Тот же ворон на воле не проявляет большой толерантности к человеку. А ведь именно антропотолерантность во многом является основой синантропизации. Основываясь на одной лишь литературе, очень трудно составить полное представление об этом явлении. Во многих научных трудах ряд аспектов поведения птиц, а также их взаимодействия с человеком остается за кадром. Поэтому хочется самому всё увидеть, поездить по разным странам, посмотреть, как там живут синантропные птицы, как себя ведут.

Хотя я уже объездил немало стран. Был на Шри-Ланке, был в Индии, но только в центральной и северной, а в южной, где своя специфика, еще не был. Или взять Южную Америку — я наблюдал птиц в Венесуэле, но есть еще Бразилия, Эквадор и Галапагосские острова — одно из интереснейших мест, и не только для орнитологов. Если говорить про Северную Америку, то это, конечно, Флорида. Там живут американские бурые пеликаны. Жители Москвы с пеликанами мало знакомы. У нас был отмечен один кудрявый пеликан, да и то во время миграции, а там пеликаны — синантропные, почти как наши утки или чайки! Еще я мечтаю увидеть птиц Австралии и Новой Зеландии.

В Европе птичье население в целом похоже на наше. В России я был в Карелии, на Кольском полуострове, в Крыму, на Кавказе и Байкале, на Охотском море в Магаданской области. Но в таких странах, как, например, Индия, Шри-Ланка, Таиланд, птичье население во многом отличается. А одна из самых ярких и экзотических поездок у меня была в Индонезию.

— Что больше всего запомнилось из этих путешествий?

— Бывает, близко видишь птицу, но воспринимаешь ее как в зоопарке, что не дает той остроты ощущений. А вот когда она летит вдали или прячется в ветвях — и ты ее заметил, просыпается азарт бердвотчера: в бинокль рассмотреть и непременно на камеру заснять. Хотя многие бердвотчеры просто ставят галочки, что увидели птицу, а другие аспекты их зачастую мало интересуют. Мне же, как орнитологу, важны еще и нюансы. Я ведь изучаю поведение птиц, а точнее, экологию их поведения и различные этологические аспекты.

Как-то на Шри-Ланке, в нацпарке «Каудулла» я наблюдал группу египетских цапель, которые ходили между индийскими слонами и ждали, когда те спугнут различную живность, чтобы полакомиться у них под ногами. Использовали самого большого млекопитающего, можно сказать, как доставщика еды. По-научному это называется кормовой ассоциацией. Иногда, когда настырные птицы подходили слишком близко, слоны не выдерживали такой наглости, и я видел, как один из них хоботом даже пнул цаплю. Но она, видимо, привыкла к такому отношению, чуть отпорхнула в сторону и вернулась к «столу».

Я делаю записи в дневнике по ходу наблюдений и снимаю на камеру, потом сопоставляю записи с видеосъемкой. Всегда нахожу какие-то нюансы. И в этот раз оказалось, что, как бы внимательно я ни наблюдал наметанным глазом, не всё получается увидеть, а на видеозаписи я заметил еще одну цаплю, которую не учел, потому что она бродила между ног у слонов.

Со мной происходило много необычных историй.

В Венесуэле, во время шестидневного похода на плато Рорайма, известное по «Затерянному миру» Конан Дойля, я стал свидетелем интересного поведения колибри. Их мы видели несколько раз в полете и уже не надеялись заснять, но, как всегда, помог случай.

Когда я вышел на каменистую площадку, окруженную деревьями и кустарниками, то заметил порхающую поблизости колибри и тут же остановился, чтобы не спугнуть ее и сфотографировать. Однако птичка повела себя странно: она сама подлетела ко мне и стала перелетать то вправо, то влево, периодически зависая в воздухе на расстоянии 20–30 сантиметров от моего лица, причем с каждым заходом подлетая всё ближе и ближе…

И если бы это был не колибри, то я бы мог подумать, что он намеревается выклевать мне глаза. Но, вероятно, птичка просто приняла меня за цветок с огромным венчиком, о чем недвусмысленно свидетельствовала моя рубашка синего цвета, по всей видимости, и вызвавшая у нее подобную ассоциацию. Только когда она отлетела и села на ветку, получилось ее заснять. Это оказался сверкающий колибри.

А уже на самом плато, на высоте в несколько сотен метров в небе над нами парила гигантская птица. Это было счастье — увидеть знаменитую гарпию, одну из крупнейших по весу современных хищных птиц в мире, у которой размах крыльев около двух метров, а когти порядка 10–13 сантиметров! Гид сказал, что, вероятно, она летит в Гайану — охотиться в тропическом лесу на обезьян.

На острове Комодо в Индонезии я видел малых желтохохлых какаду, хотя их немного. Но они особо не прячутся и так надрывно орут, что их слышно везде. Птичка хорошая, умная, любимая у пиратов. Кричат они не без повода, конечно, в случае опасности или когда общаются друг с другом. Но этот крик у меня до сих пор стоит в ушах.

Еще был случай, связанный с большеклювой вороной. В Южной Корее я заблудился в заповеднике и возвращался через горный хребет. Идти было неудобно — камни, корни под ногами. Уже стало смеркаться. Мой путь проходил по склону рядом с деревьями, на которых вороны устраивались на ночевку. Их было несколько десятков. Я их спугнул, они поднялись с веток и начали надо мной кружить. Как в кино. Полная тишина, только слышен шорох их крыльев. А большеклювая ворона — птица крупная, клюв у нее здоровенный, не меньше, чем у ворона. Было не по себе. Вороны — умные и просто так шуметь не будут. Это как у разных пород собак — маленькие, не отличающиеся интеллектом, лают на всех, а крупные могут молча броситься, не предупреждая об атаке. Было такое зловещее чувство… Но ученый во мне победил — я остановился и стал щелкать, сделал несколько кадров и поспешил ретироваться. Они еще покружили, но потом отстали.

— А как правильно уходить от стаи ворон?

— Не делать резких движений и поскорей покинуть место. Хотя вороны чаще нападают сзади и сверху, в случае лобовой атаки самое главное — защитить лицо, особенно глаза. Это можно сделать, заслонившись рукой. Поможет и головной убор или капюшон.

Я знаю, что это такое, когда ворон клюет. Одно время я работал в лаборатории физиологии и генетики поведения на кафедре высшей нервной деятельности МГУ и, кроме всего прочего, дрессировал воронов, готовил их к зоопсихологическим экспериментам. Там был ворон Краля. Когда я входил в вольер и называл его по имени, он мне отвечал: «Краааля», пародировал человеческий голос, знал свое имя, хотя других слов не выучил.

Мне нужно было приручить его, сделать так, чтобы он садился ко мне на плечо. Вначале я просто подходил к сидящему на ветке Крале и протягивал ему извивающуюся личинку мучного хрущака, осторожно держал ее двумя пальцами, опасаясь клевков в руку. Однако мои опасения не оправдались, поскольку умная птичка, сразу сообразив, что кормящую руку не клюют, брала лакомство весьма аккуратно, прихватывая личинку своим довольно внушительным клювом с поразительной точностью, словно пинцетом. И вот тут я придумал оригинальный способ подманить Кралю: присаживался на корточки, клал на плечо руку, держа пальцами червячка, и ждал.

Вначале ворон подкрадывался, забегал по спине на плечо и клевал меня в затылок. Было больно, но для него это было игра, он чуть-чуть клевал. Если бы в полную силу, мог бы до черепа голову пробить. А так он сдирал кожу, кровило немного, приходилось обрабатывать зеленкой. Уже позже, забегая на спину, Краля аккуратно брал предложенную личинку, причем так ювелирно, что я даже не чувствовал, как она ускользала из моих пальцев. Потом Краля с жердочки начал слетать ко мне на плечо, главное было беречь лицо и глаза, он мог случайно задеть. В общем, ценой небольшой жертвы я смог его приучить.

И еще раз меня клевал ворон. Одна студентка принесла своего ручного ворона Хеля. Он сидел на жердочке, а я стоял и беседовал с девушкой. Ворон подкрался и клюнул меня в щеку, но не сильно, а предупреждающе. Эти птицы ревнивы. Он увидел, что хозяйка на него не обращает внимания, и решил устранить конкурента.

— А в чем заключалась ваша работа в лаборатории?

— Я занимался зоопсихологическими тестами, в частности, с серыми воронами. Там я впервые столкнулся с ними близко. Они жили на улице, в вольере. Я аккуратно накрывал ворону сачком и переносил ее в клетку, где проходил эксперимент по методу «выбор по образцу». Например, на подносе стояли две чашечки, накрытые карточками, на одной нарисовано две точки, на другой три, посередине лежала карточка-образец с тремя точками. Ворона должна была сбросить с чашки карточку с тремя точками, как на образце. Чтобы ее стимулировать, в чашке с карточкой, соответствующей образцу, лежали личинки мучного хрущака. Ворона знала: если она сделает правильный выбор, то найдет вкусную личинку. Чтобы она не уловила закономерность, карточки с точками чередовались в случайном порядке.

Когда вороны были не в настроении, они играли, переворачивали чашечки, разбрасывали карточки. Но нам удался этот эксперимент — в конце концов в большинстве случаев птицы сбрасывали нужную карточку. Можно было говорить, что у вороны сформировалось представление о правильном выборе в соответствии с образцом.

— Кто умнее, ворон или ворона?

— В плане социальных коммуникаций и эмоционального фона ворон, конечно, выше. С ним просто было меньше подобных опытов, потому что с вороной их проводить проще. Ворон — более скрытная и своенравная птица. Но у него интеллект выше и по отдельным параметрам соответствует уровню пятилетнего ребенка.

Можно вспомнить эксперименты Ладыгиной-Котс. Она сравнивала, как развиваются детеныш шимпанзе и ее собственный ребенок. Ученая сделала вывод, что шимпанзе на пике своего развития достигает уровня трех-, максимум пятилетнего ребенка, но чаще всё-таки трехлетки. Получается, что ворон может даже в чем-то превосходить шимпанзе или, по крайней мере, соответствовать его уровню. Да, шимпанзе превосходит птицу по владению искусственным языком — он может общаться жестами. Но это примат, и проводить эксперименты на уровень интеллекта с ним легче. А с птицами одна из основных проблем — грамотно подобрать методики исследования, по которым можно лучше понять их способности.

Среди птиц вообще много умных. И чем больше появляется данных экспериментов, тем больше становится спектр птиц-интеллектуалов.

— А у птиц интеллект зависит от размера, как у собак?

— Такой зависимости нет. Высокий уровень возможностей был показан у воробьев и синиц, они превосходят многих птиц, которые значительно больше их по размерам. Даже у обезьян размер не коррелирует с умственными способностями — самой крупной считается горилла, но шимпанзе в целом интеллектуальнее. Что касается маленьких собак, дело не в размере, а в том, что человек проводил их искусственную селекцию, направленную исключительно на декоративный экстерьер, а не на личностные психологические особенности, как, например, у служебных собак, которые должны взаимодействовать с человеком, слушать и понимать команды.

— Расскажите о своих наблюдениях — какие интересные, необычные примеры взаимодействия людей с птицами в разных странах вы видели?

— На мой взгляд, лучше всего отношение к животным и птицам в Индии и на Шри-Ланке. В Индии распространены толерантные к животным религии: индуизм, буддизм, а есть и интересное учение — джайнизм (джайны составляют менее 0,5% населения Индии. — Прим. ред.), в котором запрещено причинять вред любому существу. Наиболее ревностные приверженцы этой религии даже метут перед собой веником (некоторые монахи. — Прим. ред.), чтобы не раздавить насекомых. Отношение к птицам в этих странах удивляет и радует: люди стараются обо всех позаботиться, подкормить. Еду раскладывают в специальные мисочки, причем они отличаются по размерам. Для крупной хищной птицы — черного коршуна — ставят большие глиняные тазики. Для мелких — попугаев, майн, браминских скворцов, индийских домовых ворон — плошки поменьше.

Индия — это такое общество, где законы религии соблюдаются в повседневной жизни большинством населения, а отношение к животным — часть мировоззрения. А вот, как известно, в Китае один раз очень плохо поступили с воробьями. Потом, правда, об этом сильно пожалели. Хорошо, что воробьи жили не только в Китае, и популяция восстановилась.

— Вам удавалось спасти выпавших из гнезда птенцов или яйца птиц от хищников?

— Да, в основном это были воронята. И все истории с хорошим концом. Первый случай произошел, когда мне было пять лет: мой папа (Александр Геннадиевич Резанов, доктор биологических наук, профессор Московского городского педагогического университета. — Прим. ред.) взял меня с собой на практику студентов пединститута в Павловскую слободу. Студенты нашли вороненка, подкормили и, когда он окреп, выпустили.

Когда я уже со студентами был на практике, подобрали ослабленного вороненка, к счастью, это был почти слеток, травм у него не было, его тоже подкормили, он набрался сил, и в том же месте его выпустили. Он научился перелетать с места на место, можно было не бояться, что птичка станет жертвой хищников. Бывало, находили слетков дрозда-рябинника, ухаживали и выпускали.

У меня больше десяти лет живет ворона Кряка. Ее принесла мама, нашла возле гимназии, где работала. У вороненка было повреждено крыло, подвернута лапка. Если бы он остался на улице, не выжил бы. Я его выкормил. Когда птица окрепла, мы поехали к врачу, сделали рентген. Оказалось, есть дефекты опорно-двигательной системы и летать она не сможет. Кряка иногда вспархивает до потолка и сразу парашютирует вниз.

— Что Кряка умеет делать, какой у нее характер?

— Специально я ее не дрессировал. Но я с ней здороваюсь, говорю: «Кряка!» Она отвечает: «Кряяяааака!» — распушает оперение, становится как шарик, начинает каркать, приветствует.

Она капризная, иногда может и клюнуть, когда я ее глажу, перышки чешу. Любит играть, ей нравится красный цвет, красные пробочки. Она берет одновременно две, получается, одна пробка у нее над клювом, а другая — под, и так бегает с ними. Любит втулки от туалетной бумаги — хватает их и носится. Обожает долбить картонные коробки, это ей нужно, чтобы стачивать верхний слой с клюва, чтобы он не загибался. Иногда может сзади клюнуть за ногу. Поведение, характерное для кошек, когда они охотятся на ноги.

У меня раньше жила кошка, и ворона повадилась из ее мисочки воровать еду. Она выходила в коридор, смотрела, нет ли кошки, быстрыми прыжками перемещалась в комнату, забирала корм и убегала. Такое поведение встречается и в городе, когда они воруют еду из мисок кошек и собак.

И еще интересно — она пугается, когда на нее наводишь фотоаппарат или телефон, чтобы сфотографировать. Причем сам по себе вид этих приборов не вызывает у нее явного беспокойства, но стоит мне направить на нее оптику, как тут же поведение Кряки меняется и взволнованная птичка убегает или прячется в своей клетке. В природе вороны боятся человека с ружьем. Видимо, объектив похож на оптический прицел, но это актуально, если животное сталкивалось с ним. Я думаю, Кряка ассоциирует объектив с глазом хищника. И это похоже на врожденную реакцию.

Когда была пандемия, мы долго находились вместе, Кряка даже снесла яйца. Тогда стало понятно, что это самка вороны, потому что у них половой диморфизм слабо выражен. Но птенчиков не могло получиться, яйца были неоплодотворенные. То есть Кряка является импринтом человека. Когда мы ее взяли, у нее даже не было взрослого оперения, это был птенчик, не слеток. И она привязалась ко мне, стала воспринимать как своего сородича.

Она снесла яйца, потому что приняла меня за своего партнера. Я же ее кормлю, забочусь о ней. Даю ей сырые яйца, что полезно для костей, говяжий фарш, нежирный творог, витамины. Хотя врачи не рекомендуют злоупотреблять, но я всё равно ей даю, может из-за этого она так хорошо себя чувствует и выглядит. Яблоки, помидоры, виноград, бананы… Ягоды — для нее вообще лакомство. Интересно, как Кряка выпрашивает у меня корм. Она чуть приседает и начинает трепетать крыльями, демонстрируя птенцовое поведение.

Чужих людей она не сильно боится, хотя сначала может спрятаться. Но если видит, что опасности нет, то выходит. Ветеринар отметила, что птица не из пугливых, когда она стала у нее по столу ходить, хватать клювом инструменты и сбрасывать вниз. Она так и сказала: «Адекватная птичка». Кряка не ревнивая, может иногда, как дама, покапризничать, подклюнуть, но в целом характер у нее спокойный.

— Наблюдали ли вы за гнездованием птиц, за их поведением? Какова область ваших научных интересов в орнитологии?

— Птенцов и их родителей стараюсь по возможности не тревожить. Например, на камеру можно фиксировать частоту прилетов самца или самки к гнезду.

Меня прежде всего интересует характер расположения гнезда, где оно находится — на дереве, в дупле, в нежилом строении или жилом доме и т. д.

Интересен процесс, как птицы-родители охотятся, это тоже снимаем на камеру. Во время практики рядом с местом, где мы жили, загнездилась сова — длиннохвостая неясыть. Поселилась в полудупле, которое находилось рядом со строением, а это говорит о высокой толерантности к человеку. Мы наблюдали, как она вылетает на охоту, причем даже днем, как охотится на скворцов.

Меня интересуют аспекты, связанные с кормовым поведением, темы синантропизации и урбанизации птиц, экология поведения. Мною разработана методика оценки дистанции реакции птиц как показатель их антропотолерантности: какие птицы могут ближе к себе подпустить человека, какие — дальше. И при каких обстоятельствах. Серые вороны в этих экспериментах продемонстрировали наибольшую пластичность поведения. На улице, где большой поток людей, они привыкают и человека подпускают ближе, а там, где людей мало, вороны могут воспринимать каждого как потенциальную угрозу, и близко к ним не подойдешь. При этом на пикниках, на газонах вороны сами подходят к людям, чтобы стащить еду. В Коломенском они рядом с рыбаками пасутся, стараются украсть рыбешку. Это проявление клептопаразитизма.

В Израиле, на набережной Тиберии я наблюдал, как малая белая цапля сидела в метре от рыбака, внимательно на него смотрела и ждала рыбу. Я начал ее снимать с разных ракурсов. При этом она на меня никак не реагировала, в отличие от рыбака. Мужчине в какой-то момент, видимо, стало неуютно, что его снимают, а цапле было всё равно, она привыкла быть рядом с человеком.

В Израиле вообще много синантропных цапель, хотя, конечно, меньше, чем в Индии. Там я даже как-то наблюдал, как на вокзале в Аллахабаде (сегодня — Праяградж) индийская прудовая цапля спокойно ходила по путям. А египетские цапли в Дели разгуливают по газонам, сидят по берегам каналов. В общем, в Индии эти цапли так же обычны, как у нас кряквы или огари.

— Вам приходилось наблюдать по ночам за птицами?

— Есть ряд птиц, которые поют по ночам: соловей, зарянка или малиновка, певчий дрозд и некоторые другие. Ночью в основном тишина, и голоса птиц могут разноситься далеко. Соловья можно услышать даже на расстоянии километра. Певчий дрозд — тоже громкая. Зарянка — нежная, у нее песня слабенькая, далеко ее не услышишь. Еще ночью можно услышать на лугах, открытых пространствах коростеля. Птица небольшая, но голос имеет скрипучий, будто медведь на коряге играет.

Еще интересный ночной охотник — козодой. Он гнездится на земле, имеет широкий клюв с щетинками по краям, чтобы улавливать насекомых во время полета, а летит он с открытым клювом. Рядом с водоемами ночью можно услышать обыкновенного или речного сверчка. Его пение похоже на стрекотание зеленого кузнечика.

— Сколько видов птиц вы знаете и сможете, увидев или услышав, назвать?

— Сложный вопрос. Могу сказать, что знаю их значительно больше, чем лично видел. А видел в природе более тысячи разных видов. Если бы я не отвлекался на поведение птиц, то увидел бы больше. А то, бывало, заметишь интересную птицу и снимаешь на камеру ее поведение. А в это время, может, еще какая-нибудь проскользнуть незамеченной. Приходится чем-то жертвовать. Например, на Шри-Ланке начинаю снимать, как зеленая щурка охотится, чтобы потом проанализировать ее маневры, как она ловит добычу, хватает ее в воздухе, а она маленькая, ее сложно поймать объективом, и уже ни на что не отвлекаюсь.

— Откуда у вас любовь к пернатым?

— Сколько себя помню, у меня была любовь к природе. В детстве у нас дома всегда жили животные: на балконе зеленые кузнечики, в банке американские тараканы, джунгарские хомячки, морские свинки, крыса, кошки. Лет в семь я с папой поехал в Карелию в экспедицию, где ученые брали пробы воды из озер. А над озером летали гигантские стрекозы — коромысла, некоторые падали в воду, им сложно было взлететь, а я их спасал.

Кроме птиц и в основном млекопитающих, у меня всегда был интерес к насекомым. Потому что к ним можно было прикоснуться. Правда, они могли и укусить. Но я их никогда не убивал, ловил, держал в ладони и отпускал. Такой экологический, природоохранный подход благодаря родителям (моя мама тоже биолог) сформировался у меня уже в детстве.

Когда у меня стала жить ворона Кряка, я понял, в чем разница между тем, когда смотришь на птицу в небе, как на объект, и когда она живет у тебя дома. Я бы не смог убивать птиц, даже ради научных целей, для музеев, например. Я перешагнул эту грань отношения к птицам как к объектам. Хорошо, что мое научное направление — это поведение, этология птиц, и у меня нет необходимости причинять пернатым вред. Это меня радует.

— Какая вам птица по душе?

— Вообще, нравятся многие птицы, все врановые, например вороны, сойки, но особенно, конечно, серая ворона. И не потому, что она самая лучшая или самая умная, а потому, что самая любимая.

Когда-то давно я познакомился с желтохохлым какаду, который жил у моих знакомых. Он сел мне на плечо, наклонился и выщипнул кусок яблока из моих рук. Попугаи, кстати, тоже умные, среди них есть представители, освоившие человеческую речь не в плане подражания, а в плане общения. Так, словарный запас жако по имени Алекс состоял из 150 слов, а представитель карликовых шимпанзе по кличке Канзи научился понимать порядка трех тысяч слов, хотя и не мог их произносить.

— Что еще не открыто в орнитологии?

— Существуют тайны, связанные с вопросом миграции птиц, с механизмом их ориентации. Уже доказано, что птицы используют три вида навигации — магнитный компас, солнечный и звездный. Встает вопрос, как они это могут чувствовать. Предполагается, что в клетках сетчатки глаз специальные белки криптохромы воспринимают магнитное поле, но всё равно сам механизм остается загадкой. Еще ученые рассматривают такой вариант: в некоторых клетках могут содержаться частицы магнитного минерала — магнетита, который считывает изменения магнитного поля. Все эти гипотезы правдоподобны, но стопроцентно объяснить механизм ученые пока не могут.

Ученые активно изучают интеллект птиц, вопросы синантропизации, одомашнивания. Открытым остается вопрос, связанный с происхождением пернатых. Новые находки меняют представления о времени возникновения первой настоящей птицы и о том, какими они были. Известно, что пернатые произошли от динозавров и сами, по сути, являются динозаврами. Согласно современным представлениям, многие динозавры могли поддерживать постоянную температуру тела, то есть были, по сути, теплокровными животными. Такими же, как птицы, да и мы с вами.

---

Фото: Андрей Резанов