«Лев Толстой, я рада, что ты мертв»: как политкорректная культура воюет с прошлым

Шекспир — белый и мертвый

В 2015 году в письме, опубликованном в газете «Вашингтон пост», учительница литературы из колледжа Сакраменто Дана Дусбайбер поведала, что не преподает своим студентам Шекспира, потому что он белый и мертвый. К тому же она с трудом разбирает его архаический язык (но на всякий случай называет его «посредственным»). Почему студенты, спрашивает она, должны изучать творчество «какого-то мертвого британского парня»? Призывая к борьбе с «европоцентризмом в мировой литературе», она предлагает изучать вместо Шекспира, например, писателей Азии и Латинской Америки.

Сильнее всего с Дусбайбер поспорили бы представители культур, чью национальную литературу она предпочла бы изучать вместо Шекспира. Согласно опросу социологов в 2016 году, больше всего его творчество любят в Мексике и Китае, считая актуальным по сей день. Для респондентов этих стран он никогда не был мертвым и никогда не будет; как писал о шекспировских персонажах аргентинец Борхес: «Они созданы навеки».

На Шекспира нападают не только люди, не разбирающие его язык. Критик Дэвид Нэтэн после просмотра очередной версии «Венецианского купца» возмутился: «С меня довольно этой пьесы. Она глубоко оскорбительна, и не важно, как ее ставят».

Несмотря на то что это первое произведение западной культуры, где еврей показан человеком, а не животным, звучат предложения о снятии «проблемной пьесы» со сцены. Нет пьесы — нет проблемы? Антисемитизм и расизм не исчезнут от запретов художественных произведений. Безусловно, дебаты об их содержании важны, но лишь пока остаются в рамках литературного анализа, которым критики зачастую не затрудняются. На пьесах появилось несмываемое клеймо. Лусиан Мсамати, чернокожий актер, исполняющий — вопреки и традициям, и политкорректности — роль Яго в «Королевской шекспировской компании», называет это «расистским мифом». Не видя в своем персонаже расистской мотивации, он отмечает, насколько «Отелло» больше, сложнее и глубже расового вопроса.

Другой распространенный упрек — сексизм. Критик The Guardian Данута Кин считает, что обращение Шекспира с женскими персонажами заслуживает тэга #MeToo в твиттере:

Найдите у Шекспира женщину, которая умна, сильна и обладает властью, и она обязательно закончит безумием (Офелия в «Гамлете»), молчанием (Сильвия в «Двух веронцах») или смертью (Гонерилья и Регана в «Короле Лире»). А если ей присуще какое-то достоинство, ее убивают в финале (Джульетта в «Ромео и Джульетте», Дездемона в «Отелло»).

Обвинение не выдерживает критики по фактам. У Шекспира умирают люди всех полов и возрастов, в одном «Тите Андронике» это 14 персонажей. С ума сходят Лир и, вероятнее всего, Гамлет. Ромео умирает вместе с Джульеттой. Налицо гендерное и любое другое равенство, обеспеченное самой сутью трагедии: в ней никого не ждет счастливый конец.

Театральный режиссер Кэти Митчелл усматривает в «Гамлете» токсичную маскулинность:

Я нахожу «Гамлета» оскорбительным с точки зрения гендера. Эта пьеса — что-то вроде чествования жестокого депрессивного мужчины, от которого я порядком устала. И эта идея «Гамлета» — идея депрессивного, героического, жестокого мужчины — по-прежнему занимает место в нашей культуре.

Чтобы доказать пустоту жизни Офелии, обращение с которой называет сексистским и несправедливым, Митчелл поставила спектакль Ophelias Zimmer. Два сценических часа Офелия, «освобожденная от Гамлета», сидит в комнате, шьет, читает или спит. Режиссер обосновала свою точку зрения, но пострадала аудитория: критики назвали спектакль бездействия Митчелл «впечатляюще скучным». Ее морализаторская деконструкция Шекспира неудачна не потому, что это деконструкция, а потому, что она морализаторская.

Том Стоппард, показывая «Гамлета» глазами Розенкранца и Гильденстерна, написал абсурдистскую трагикомедию, наполнив пространство пьесы хаосом жизни. Митчелл же преподает урок, безжизненный и сухой, а дидактика очень близка к демагогии и очень далека от искусства.

Другой способ работать с Шекспиром на новый лад — это политкорректные нюансы, урезания и добавления. Театр «Хэмстед» внес изменения в речь Марка Антония из «Юлия Цезаря». В известнейшей реплике “so are they all, all honourable men” вместо “men” поставили гендерно-нейтральное “Romans”, и зловещее затихание фразы превратилось в монотонное гроханье. Ритмический строй не подчиняется политкорректности. Чтобы сказать что-то новое, нужно не менять старые слова в ущерб поэзии, а быть чем-то новым, как труппа The Smooth-Faced Gentlemen, состоящая из одних женщин, которые играют Шекспира без учета пола и расы, но при этом бережно сохраняют текст.

Сценарист и телепродюсер Рассел Т. Дэвис в постановке «Сна в летнюю ночь» для Би-би-си вырезал реплики, которые назвал «устаревшими». Это страдания Елены, угрожающей покончить с собой из-за неразделенной любви. Дэвис сказал, что хочет оградить юных зрительниц от плохого примера, подаваемого «стандартами 1590-х». Но нельзя приказать эмоциям: люди страдают от безответных чувств даже в самом прогрессивном из миров, и нет еще такого «стандарта», который бы это запрещал.

Ничто не устаревает быстрее, чем попытки быть современными. Это доказано на примере тех, кто когда-то пытался кроить великих под свою эпоху или чьи-то вкусы. Поэт XVII века Наум Тейт остался в истории как смехотворная фигура: человек, написавший для «Короля Лира» хеппи-энд. Викторианский моралист Томас Баудлер составил «семейное» издание Шекспира с вымаранными «непристойными» местами, которые могли смутить чопорных современников. С тех пор его фамилия стала нарицательной: глагол «баудлеризировать» (англ. bowdlerize) означает «цензурировать» или «выхолащивать». Политкорректные авторы опасно близко подбираются к тому, чтобы пополнить эти ряды.

Убить «Пересмешника» и запретить Твена

В Америке раздаются призывы запретить Марка Твена или хотя бы изъять его книги из школьных библиотек. Этому противилась лауреат Нобелевской премии по литературе чернокожая писательница Тони Моррисон, но к ней не прислушались. За последние два года «Приключения Гекльберри Финна», книгу, из которой, по словам Хемингуэя, вышла вся американская литература, удалили из школьных библиотек Филадельфии, Вирджинии и Миннесоты вместе с романом «Убить пересмешника» Харпер Ли за «расистский язык». Антирасистским пафосом Твена проникнута не только его яростная статья «Соединенные Линчующие Штаты», но и запрещенные ныне книги, если замечать в них не только слово, без которого невозможно было писать историю американского Юга. Издательство NewSouth Books выпустило «Приключения Тома Сойера», заменив все упоминания слова «ниггер» словом «раб». В немецком издательстве The Hanser, напротив, решили оставить Твена без правок, но вовсе не из уважения к историческим реалиям или автору, а «чтобы Твен не казался умнее, чем был». Вместо запретов, цензуры и тем более оскорбления ума гуманиста и философа, дружившего с Теслой, стоит объяснить детям, почему уничижительное название чернокожих есть в романах, и не лишать школьников удовольствия чтения захватывающих, смешных и страшных приключений Гека и Тома.

Но все чаще предпочитают замалчивание. В Германии, готовя к переизданию детские книги, скрупулезно изучают их на предмет расизма. Уже были найдены и вычеркнуты слова «негр» и «девочка-эскимоска» из «Маленькой колдуньи» Отфрида Пройслера. Отредактировали «Пожирателя снов» Михаэля Энде и «Пеппи Длинныйчулок» Астрид Линдгрен. «Моя мама — ангел, а папа — негритянский король. Не у всякого ребенка такие знатные родители», — говорила Пеппи. Теперь король «Южный», что звучит бессмысленным набором слов. Африканские короли есть в реальности, а Южный король — это разве что Джоффри Баратеон из «Игры престолов».

Растет количество книг и авторов, вызывающих недовольство. Соцсети пестрят заголовками: «Сексизм в классической литературе», «Сексистские книги, которые нас заставляют читать в школе», «Классические книги, чей сексизм вы не осознавали».

В их число попали «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, «Лолита» Набокова, «1984» Оруэлла, «Великий Гэтсби» Фицджеральда, «И восходит солнце» Хемингуэя, «Алая буква» Натаниеля Гортона, «Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт, «В дороге» Джека Керуака, «Джен Эйр» Шарлотты Бронте, «Питер Пэн» Дж. М. Барри, «Волшебная гора» Томаса Манна, «Илиада» Гомера, «Энеида» Вергилия, «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле и поэзия Т. С. Эллиота.

Списки кочуют по сети в сопровождении краткой аргументации. «Джен Эйр» следует считать сексистской книгой потому, что мистер Рочестер держал жену взаперти, а не «чутко разобрался с ее сумасшествием». Но в XIX веке еще не изобрели антипсихопатических препаратов. Вместо относительно комфортного чердака единственной альтернативой было сдать ее в Бедлам, где больных держали на цепи, били и показывали желающим за плату. Рассуждая о героях другого времени, необходимо учитывать исторические обстоятельства, иначе посыл рассуждения — ложный. Кроме того, ревизионисты не видят разницы между действиями героев и смысловой направленностью произведений: раз персонаж — сексист, то и книга сексистская.

Политкорректная культура склонна оценивать творчество автора сквозь призму его личной жизни. Особенно касательно авторов-мужчин в их отношении к женщинам. Анонимный блогер на сайте Thought Catalog радуется тому, что Толстой умер.

Лев Толстой, я рада, что ты мертв.

Его жена София восемь раз переписывала от руки «Войну и мир», родила ему тринадцать детей и помогала ему публиковать книги о женщинах, с которыми он спал, пока они были женаты («Воскресение»). И да, она злилась, когда он хотел оставить имение своему странному культу, а не обеспечить ее и детей (и она наверняка могла его убить, хотя точно мы не знаем).

В русскоязычном феминистском сообществе в LiveJournal выносят приговор всей литературе в целом:

Когда я поняла, что бóльшая часть литературы не только не является ценной, но еще и полна неправильных и даже вредных вещей, и просто плод мышления людей, с которыми я в жизни не хотела бы встретиться, настолько неприятны их рассуждения, я подумала, что ошибаюсь — не может такого быть. Похоже, что может.

На фоне запретов, цензуры и отрицания культурных ценностей набирающий популярность слоган приобретает все более зловещую окраску, когда полемика сменятся действиями, слишком хорошо знакомыми миру в самые темные времена и очень часто связанными с книгами.

BURN IT DOWN. Сжечь дотла.

Спящая красавица #MeToo

Сказки служат неиссякаемым источником политкорректной критики. Мать английского школьника Сара Хилл выступила с требованием запрета «Спящей красавицы». В ее посте в твиттере стоит тег #MeToo, призывающий считать принцессу жертвой сексуального насилия, потому что принц не спросил согласия на поцелуй.

Прямодушные истории, зачастую простые, как две копейки, исследуются со смертельной серьезностью на уровне дела Харви Вайнштейна. Цитата из сообщества feminism в LiveJournal:

зачем далеко ходить? читаю про муху-цокотуху. детская сказка, причем литературная, а и там трэш в плане отношения к женщине. муха там не субъект, а обслуга и объект насилия. даже спаситель-комарик требует расчета за спасение.

Газета The Independent приводит причины перестать читать детям сказки: женщины в них пассивны, замужество считается наградой, отсутствует расовое и сексуальное разнообразие, слишком много злых женских персонажей. Никаких предложений по замене при этом не поступает. Что же читать детям на ночь? «Монолог вагины» с колыбели?

На английский образовательный сайт Times Educational Supplement был загружен проект урока, где планировали просвещать детей насчет сексизма и расизма у Диснея. В австралийских школах правительство запустило программу «Уважительные отношения»: ученикам предлагают стать «сказочным детективом», самостоятельно выявив проявления сказочного сексизма и проанализировать «гендерные послания» сказок; учителям предлагают следить за речью и не использовать слово «принцесса» (например, фразу «Доброе утро, принцесса» как гендерно-стереотипную). Американцы переиздают детскую классику для самых маленьких Best Word Book Ever с политкорректными правками жизни кроликов.

Поиски дискриминации среди тыкв, ковров-самолетов и мышек уже породили массу насмешек и пародий: «Белоснежка и семь вертикально затрудненных», «Эстетически отличающийся утенок» и так далее (от России можно добавить «Трех горизонтально развитых»).

Некоторые вещи уже не кажутся такими смешными. После введения программы «Уважительные отношения», оплаченной из налогов населения, в австралийских СМИ высказывались мнения, что правительство прячется за политкорректными инициативами, имитируя деятельность и не занимаясь настоящими проблемами. Некоторые родители выражают беспокойство от того, что правительство начало вмешиваться в воспитание детей. Политик Джорджи Крозьер видит в ситуации «что-то в духе Оруэлла». Колумнистка Рита Панахи использовала термин «промывание мозгов».

Коробка на голове

С магистральной линией политкорректности по пути не всем. Ветеран голливудской комедии Мел Брукс предупреждает: «Дурацкое политкорректное общество — это смерть комедии». Его пародийный вестерн «Сверкающие седла», входящий в число лучших комедий в истории Голливуда по версии Американского института кино, не смог бы появиться в наше время. Лайонел Шрайвер, автор романа «Что-то не так с Кевином», в статье для журнала The Prospect определила политкорректность как угрозу литературе.

Если все современные писатели будут паиньками, шагающими нога в ногу, литература обречена на то, чтобы стать робкой, однообразной и отчаянно скучной. Весь издательский процесс сигнализирует о том, что существует намерение подвергнуть литературу жесткой проверке на идеологическую чистоту, которая не имеет никакого отношения к творчеству, мастерству и даже к развлечению, лишая книги смысла.

Музыкальный критик Тим Эшли назвал «нелепыми» изменения в постановке «Волшебной флейты» Моцарта в Опере Холланд Парк. Злодея-мавра «отбелили», а причину, по которой персонаж оплакивает свое уродство, заменили: вместо цвета кожи — повышенная волосатость. Не без насмешки Эшли осведомился, не найдут ли это оскорбительным люди с гирсутизмом? И предложил идею, которая кажется в политкорректном обществе уже радикальной: не цензурировать Моцарта, а слушать его музыку; мелодия настолько сильна, что избавляет героя от карикатурности, на которую его обрекают благие намерения переписчиков.

Киноманы опасаются запрета классических лент, как это случилось с «Унесенными ветром» в прошлом году. Хэтти Макдэниел получила «Оскар» за роль Мамушки — первый случай в истории Голливуда для чернокожих артистов.

Продюсер Дэвид Селзник пытался добиться ее приглашения на премьеру фильма в противовес расистским законам, а Кларк Гейбл угрожал бойкотировать мероприятие, если ее не пригласят (но Макдэниел сама уговорила его поехать). Запрету и осуждению подвергается картина, которая проявляла уважение к чернокожим актерам и способствовала позитивным переменам. Та же самая ситуация, что и с Твеном. В его произведениях и в «Унесенных ветром» звучат слова, которые неприятны слуху, но эти слова — история. Мир не может себе позволить избирательную память, которая ведет к фальсификации, клевете и повторению ошибок.

Современные философы Алан Блум, Джон Серл и Марта Нуссбаум считают, что проблема заключена в массовом невежестве и общем падении уровня образования. Нуссбаум пишет: «Потеряно уважение к гуманитарным дисциплинам, а ведь они — важнейшая составляющая демократии».

Во время визита в Италию иранского правительства в Капитолийском музее прикрыли коробками статуи античных богинь, чтобы не оскорблять гостей их наготой. Искусствовед Витторио Сгарби назвал это действиями «невежественных баранов», а газеты поместили карикатуру: иранского президента ведут по музею с коробкой на голове — пусть не смотрит, если его это так оскорбляет.

Сам термин «политическая корректность» изначально был связан с Коммунистической партией. Современное значение он начал приобретать в 1960-х годах в политизированной американской учебной среде. Политкорректность — детище политики, с которой у искусства и творчества всегда были как минимум натянутые отношения вплоть до того, что политика их уничтожала. Там, где культурой правят идеология и политика, культура всегда будет сидеть в ошейнике и на цепи. В лучшем случае — в коробке.