Прыгающие черепа, лопата угля и сгущенка с денатуратом. Как провести бомж-Хеллоуин в болгарской столице
Хотите побывать в царстве очаровательного и самодостаточного идиотизма? Тогда вам в Болгарию, считает писатель, саксофонист и евробомж Фил Волокитин. Он приехал в ее столицу без денег, зато с рюкзаком надувных какашек, и немедленно нашел там друзей, еду и полный набор абсурдных приключений.
«Не мой проблема»
Больше всего я боялся, что для общения с болгарами в форме потребуется виза.
Перед тем как сесть в самолет, я столкнулся с вопиющим недоразумением. Оказалось, что Болгария не является шенгенской территорией. Но попасть туда элементарно просто. Достаточно припереться с паспортом в руках и выяснить, что штамп выезда ставить нечем.
— Как я без штампа-то? — растерялся я.
Грек натянуто улыбнулся и сказал:
— Всё нормально.
Когда я перешагнул границу, он облегченно вздохнул:
— Не мой проблема.
По приезде болгары тоже сказали: я — проблема тоже не их.
Приключения только начинались.
Читайте также
Крепость Сердика
Поначалу всё шло замечательно.
Аэропорт Софии находится на идеальном расстоянии от города — полчаса на метро, почти Копенгаген. Чтобы проникнуть внутрь бесплатно, достаточно отогнуть створку. Метро потрясающе удобное, теплое, и не нужно никому уступать место. Контролеров, как и везде, после восьми вечера не бывает.
Я выбрал самую шикарную станцию, чтобы выйти наружу. Эскалаторов там было пруд пруди. Перед тем как вылезти, я восемь раз заблудился. Такой огромной кротовой норы я еще не видел.
Наконец я выбрался из-под земли. Передо мной были превосходные руины.
Я сел на руины и, по всей видимости, вырубился. И надо же такому случиться — охраннику не понравилось, как я храплю.
Отчаянные поиски центра города
Потянувшись со сна, я направился в сторону ярких огней. Меня вынесло куда-то на шоссе. Мимо мелькали хорошо ухоженные советские «волги» и тому подобное советское безобразие.
Покрытые черным лаком машины скользили по огромному восьмиполосному автобану. Настоящие упыри.
Вокруг шоссе высились здания. Такие страшные, что, наверное, отстраивал их лично Сталин.
На ступеньках самого адского сталинского здания я нашел игрушечную овечку. Ее я обозвал Софией. Подружившись с Софией, я отправился налево, на хорошо освещенный бульвар. Там от сталинской архитектуры не осталось и следа. Воздух стал почти морозным, чистым. Чистым с небольшой примесью бензина — именно такой, как я люблю.
Задумавшись, я сел спиной к большой красивой и, кстати, совсем не вульгарной мечети. Впереди темнела гора. Витоша — вспомнил я ее название. Холодало, но не так, чтобы появилось желание зайти в помещение.
Я опять задремал.
В этот момент на меня снова напал со спины болгарский ребенок с шутихами.
Город готовится к Хеллоуину
Оправившись от испуга, я отправился вперед. Прямо по бульвару. Поначалу он казался мне бесконечным. Наконец я понял, в чем дело. Гора Витоша, казавшаяся близкой, удалялась, как линия горизонта, по мере того как я к ней шел. Таково свойство южного воздуха в октябре.
Несмотря на то что до Хеллоуина оставались еще сутки, на бульваре было достаточно оживленно. Неприветливо улыбалась болгарская девочка в желтом плаще и с воздушным шариком. В витринах развесили летучих мышей, а на улице кто-то стыдливо насрал в ведьмину шляпу. Урны были переполнены. Я заинтересованно поднимал одну обертку за другой.
Я вчитывался в содержание и таким образом постигал удивительное свойство болгарского алфавита, который складывался во всё что угодно, только не в славянские корни.
Мальчик тем временем преследовал меня не отставая. Наверняка он копировал персонажа какого-нибудь гангстерского боевика. К тому моменту я начал скептически оценивать шансы зацепить где-нибудь доброжелательного полицейского. Но, вспомнив, что у меня нет ни визы, ни штампа выезда, поостерегся.
Никаких полицейских вокруг и так не было. Одни охранники толпились. И у всех под носом цвели зловещие баркашовские усы.
Еще там были одни коммерческие здания, в основном банки и офисы. Банки были мне совсем ни к чему. И я решил, что, показав банки, София повернулась ко мне задницей.
Надо было что-то предпринимать. Я помотал головой, прогоняя сон.
Развалины крепости, мерцающие вдалеке, отсюда казались такими уютными. А всё то, что впереди, — уже нет. Я бы определил эти места как кладбище с небоскребами. «Москва, чудовищная Москва», — решил я и приготовился к худшему. А потом выбрался к замысловато закрученной площади имени четырех магазинов.
Площадь с четырьмя магазинами
Четыре магазина на этой площади назывались «Березка», «Бузуки», «Бонита» и «Пузата Хата». Отдельно стоял открытый ларек с надписью «Србска». Там я загляделся на связку мохнатых колбас. Они шли по цене коробка спичек. После счета за колбасу русская банковская карта с несколькими рублями перестала обналичиваться, в результате колбасу мне подарили. И то хорошо.
С колбасой я свернул на темную и уютную улицу. Называлась она Пиротской. Каким-то чудом она оказалась пешеходной. Там я начал терять самообладание.
С этого момента болгарская «Москва чудовищная» превратилась в «Москву иллюзорную» из мифов, легенд и историй про Большой Каретный, когда на нем еще было уютно. Стрелки часов приближались к двенадцати. Болгарский Хеллоуин наступал только завтра, но я понимал: уже возникла подходящая атмосфера для праздника.
Хеллоуин
Здесь требуется кое-что объяснить.
Я протестант и при этом не американец. Для таких, как я, в году существует всего лишь четыре праздника: Хеллоуин, Мидсоммар, Пасха и Рождество — со всеми адвентами, разумеется.
Рождество и Пасху мы традиционно встречаем в Германии. Пасха в Нидерландах просто прекрасна. Чтобы встретить Мидсоммар, надо прогуляться по Скандинавии. И так далее.
С Хеллоуином вот только всё как-то не можем определиться.
Денег на праздник, конечно, не хватало. Но больше ничего не тяготило — долгов, по крайней мере, не было, и то хорошо. Покидая Афины, я честно за всё заплатил.
Билет Афины — София стоил аккурат шесть евро. Ровно столько, столько у меня оставалось после налета на магазин китайских игрух на Монастираки в Афинах. Там я начерпал полный рюкзак всякой дряни — от прыгающих черепов до надувных какашек с лицом Джона Карпентера. Потом я уехал.
Может быть интересно
Ничего не могу с собой поделать: Хеллоуин — это обязательное условие, которое ставит осень. А какая же осень в Афинах? Разве что в конце февраля.
Пиратская улица
В полпервого ночи я вышел на Пиратскую (или какую бы ни было) улицу. Через полчаса я нашел на помойке сверкающий лев — монетку с лицом нахмуренного святого, вписанного в правильный девятиугольник. Рядом лежала еще одна.
Я вспомнил слова университетского преподавателя географии о том, что славяне, потеряв монетку, не наклоняются. Он считал это их главным отличительным признаком, таким образом отметая все подозрения в прижимистости и скупердяйстве славян. Что ж, чем болгары не славяне, решил я и принялся вглядываться в асфальт.
Несмотря на спорную принадлежность болгар к славянам (турок обязательно наклонится и поднимет монетку), прожиточный минимум обнаружился очень быстро. Три, пять, семь, восемь левов. Пропью, решил я, а внутренний голос шепнул: «Ура».
Сразу обнаружился ночной магазин. Он был далеко не единственный — через несколько метров горели огни такого же. Больше всего эти ночники напоминали ларьки со входом через стеклянную дверь. Как и все стены внутри, дверь была двойная, стеклянная и вся сплошь заставлена пивом.
Пока я разглядывал этикетки странных пив, продавец то и дело оборачивался. Он зверски улыбался и ронял коробку сигар с верхней полки.
Он опрокидывал коробку, наверное, уже в пятый раз. Я забеспокоился. «Может, помочь?» — спросил я. Продавец отчаянно закивал. Я проследовал за прилавок и протянул к нему руки. В ответ продавец побагровел и вытащил из кармана свисток. Я вспомнил, что кивать нельзя, и сделал попытку уйти по-английски.
Через секунду выход мне заслонил охранник-орангутанг с лицом Баниониса. Баркашовских усов у него не было. И то хорошо.
Банионис
— По-русски говоришь?
Банионис потряс меня довольно грубо.
— Nerunāju krievu valodā kopš deviņdesmitā gada, — привычно выпендрился я. Потом помотал головой.
— Жалко, что не говорите, — сказал вдруг доброжелательно Банионис. Я кивнул (черт!).
— Не с Риги случайно? Не из-под Даугавпилса?
— Не могу знать.
Я помотал головой.
— Драугс.
Он хлопнул меня по плечу.
«Алеша, — обрадовался продавец, услышав русскую речь. Потом ткнул в меня пальцем и пояснил: — Ты — Алеша». И потом в охранника: «Ты тоже Алеша».
Пока я опровергал, охранник купил мне три бутылки и пирожок.
— Нет, зачем же, — сказал я. — Держите восемь левов.
Тогда оба они начали кричать по-болгарски и оттеснили меня к выходу.
Работа
Я вышел на улицу и открыл пиво.
Банионис остался в ларьке. У другого ларька два похожих мордоворота обшманывали дяденьку профессорской внешности.
Я поднапрягся. Потом всё же расслабился. Сел на бетонный бордюрчик, где наверняка росли красивые цветы в сезон, и приготовился разбираться с кровяной колбасой из сербского магазина.
Тут снова появился этот ужасный мальчик.
— Мальчик, — вдохновенно заорал я по-русски прямо в ухо, — ******** [отвяжись] от меня! Пожалуйста! Хеллоуин еще не начался.
Мальчик вдруг напыжился, зареагировал, запузырился и закрыл лицо руками. Вовремя появившийся давешний Банионис мягко что-то ему втолковал. Потом виновато сказал мне: «Он хочет с тобой работать».
Мальчик выдернул конфеты, как саблю, и сказал: «Жу-жу-жу».
На языке вождя краснокожих это «жу-жу-жу» означало «Давайте вместе работать».
Болгары
До этой поездки мы с немцами сходились в том, что обожаем болгар. Немцам они кажутся восточноевропейскими мистерами Бинами — такие же милые дураки. Профессор Петерманн, укоризненно покачивая головой, вспоминал, как работал с болгарами на ответственном мероприятии, где по их вине всё шло через жопу. У кого-то был в детстве хотя бы болгарский горшок или рушник. Мне вспоминать было нечего.
Зато в голове прочно сидела литература болгарская. Между прочим, самая волшебная из всех, что мне приходилось читать. Лучше, чем у латиноамериканцев.
Перевод Наймана делает эту литературу волшебнее, чем Астуриас и Кортасар вместе взятые.
В одном рассказе собака бегает, изображает сенбернара и пытается спасать людей при помощи коньяка. «Неужто кому-то не хочется коньяку?» — спрашивает она.
Один из любимых моих рассказов — «С папой на рыбалку» Слава Караславова. Два раздолбая, папа и дядя, безуспешно пытаются начать карьеру рыболовов. Жена то и дело критикует их, уставив руки в бока: «Ну вот», «Начинается» и «Я пошла к Димитровым смотреть телевизор». Рассказывать долго. Главное, множество приключений происходит исключительно из-за их же собственного идиотизма. Так бы сидели себе и сидели без рыбалки, но нет, подвезло.
И атмосфера, атмосфера, атмосфера.
Немцы считают Болгарию царством очаровательного и самодостаточного идиотизма. Такого у них нет.
В общем, после долгого спора Петерманн предложил мне как-нибудь самому посмотреть на болгар в работе и всё записать в тетрадку, как это делают коллекционеры снов.
Как-то не сложилось у меня в первый день с этим делом. Так я ничего и не записал.
Работа
Обтяпывать дела с дьявольским мальчиком мне понравилось. Жаловаться было не на что. Он выцыганивал тик-таки и мишек «Харибо» у прохожих, а я смущенно делал вид, что меня это веселит, но не особо касается.
Пожалуй, мы работали даже слишком оперативно.
Он нападал со спины. Я набрасывался неожиданно сбоку и извинялся. Всё шло хорошо. Мальчик цвел. Но когда я отказался от своей порции конфет, он вдруг обиделся.
Тут охранник опять подошел ко мне. Извинился. Спросил, не хочу ли я за мои страдания переночевать в хостеле. Я нервно сказал: «Да. Что еще надо для этого сделать?»
«Сейчас объясню», — сказал охранник. И привел меня в совершенно ужасную трущобу. Светодиодный росчерк — «отель». Что ж, ладно.
«Будешь кидать уголь», — безразлично сказала бабка. Она сидела на ресепшене на двух сундуках. Кряхтя, встала и отвела меня в подвал. Работа ей нелегко давалась.
Да, там действительно был уголь. И его надо было кромсать лопатой.
— Когда начинать? — спросил я.
— Не раньше, чем пробьет три часа ночи, — строго сказал охранник. Попрощался и повел ребенка спать.
Кочегар
Посмотрев на часы и убедившись, что уже три, я начал отопительный сезон вместе со всей Болгарией. Страна начинает топить в конце октября и заканчивает где-то в апреле.
В такие дни здесь и правда становится холодновато. Тут даже такой любитель холодного воздуха, как я, откровенно озяб.
Уголь кидать мне, кстати, понравилось. Вот только теснота была такая, что стоять можно было только боком. Но я как-то справился. В конце концов, устав, присел, задев жопой батарею. Приятный сюрприз. Батареи уже были горячими.
Виктора Цоя из меня, конечно, не получилось. Но жар тем не менее был.
Бабка с ресепшена сказала, что справился я довольно быстро. Настолько, что она недоверчиво отправилась проверять. Потом даже ругалась. Оказалось, перестарался, извел много угля. Я обиженно стоял, а сам думал: неужели не заплатят?
Зарплата ракией
Получил я целый карман левов, но мелочью. В придачу дали красивый пескоструйный стакан. Через секунду он был полон сливовицы. Точнее, ракии. Поначалу я в этих вещах не особенно разбирался.
Для меня получить зарплату ракией было неожиданно, но тем не менее это пришлось кстати.
Главное, я устроился в той же гостинице. Было четыре утра. Я очень нервничал и намеревался отоспаться. Перед тем как лечь, я развесил всё то трогательное хеллоуиновское барахло, что купил в Афинах, и чуть не прослезился. Спать расхотелось. Я включил телевизор и залип в нем часа на полтора.
«Планета Фолк»
Телевизор был старый и зелено-рыжий. Настроен он был на канал под названием «Планета Фолк». Если попытаться переключить канал, то внутренности телевизора начинали дымиться. По экрану ползли тараканы. (После я часто смотрел этот канал в сети, где бы ни был: настолько ему удалось меня зацепить.)
Многие выбирают болгарскую музыку и сравнивают ее с героином, пришедшим на смену всем остальным кайфам. Питер Мёрфи, например. С точки зрения солирующего саксофониста скажу так: размер чудовищный, звук не очень. Но действительно вштыривает.
Главное там, насколько я понимаю, все-таки дрочибельный девичий типаж. Действительно, бабы все красавицы. Как и во всей Болгарии. Точнее, как повезет. Если не повезет, то это будет сексапильно одетая баба-яга с выпавшими зубами.
В эту предхеллоуинскую ночь звездой телеэкрана была дама по имени Жужа Бабсон.
Не очень баба-яга. Типаж Людмилы Зыкиной. Не очень дрочибельный. Впрочем, кому как.
Глядя на Жужу Бабсон, я выпил ракии. Ракия потрясла меня больше. Честно говоря, ничего вкуснее я в жизни не пил. И, допив стакан до дна, я решил остаться в Болгарии навсегда.
«Планета Фолк» (продолжение)
Ближе к утру на канале «Планета Фолк» уже рекламировали какой-то шикарный гидроотель — особняк со столовой, напоминающей монастырскую трапезную. Расположен он был так, что аж горная речка струилась сквозь комнаты. Жужа Бабсон уступила место Сарке Безменовой. Она пела и кормила белок с руки.
Кто-то топал на манер ежика вокруг кровати, в темноте было не понять кто. Диван трещал подо мной от любого движения. Пол был каменный, покрытый дырявым советским линолеумом. От него шел могильный хлад. Уличный трамвай дребезжал. Окна выходили на светофор.
Укрывшись одеялом, я понял, что зря я так сильно топил. Было жарко даже без одеяла. Вдобавок прилетели комары.
Да, при попытке проветрить комнату между стекол я обнаружил дохлого бекаса.
Брежнев запретил Хеллоуин
«Какая красивая страна», — ликовал я с утра, забыв о том, что вся ночь прошла в режиме ужаса. Утро бездомного — это всегда маленький ломтик счастья. Просыпаешься и радуешься буквально всему. Холод, дубак, ночные преследования — всё это прекращается с первым лучом солнца.
Распахнув настежь окошко, я от радости чуть было не вывалился на улицу вместе с куском стены.
Передо мной открывался пейзаж, напоминающий о цыганской романтике. Я вышел на улицу, сожалея, что на голове нет шляпы.
Ошметки объявлений, невероятные старорежимные автомобили. И ни одного дома выше пятого этажа. Если свернуть, то улицы напоминали львовские. Года сорокового, а может, и раньше.
Я присел и довольно сильно от всего закайфовал. Мне и правда нравилось все: три машины, ездящие туда-сюда, названия улиц (Царя Симеона, царя еще какого-то…).
Почву под ногами я почувствовал от кофе. Боже мой, что за кофе! Он был ужасно терпкий, немного гидролизный. Но я всё равно выпил. А главное, сходил в туалет. Под кофе имел разговор с каким-то Карабасом Барабасом, во время которого выяснилось следующее. Хеллоуин — это болгарский национальный праздник, с акробатами и лилипутами. Турки пытались вытравить всю память о нем. Потом пришел Брежнев и запретил празднование Хеллоуина окончательно. А сейчас всё можно, вот так.
Акробаты и лилипуты
От нечего делать я решил погулять по городу осмысленно. Почему бы не поглядеть на акробатов и лилипутов, решил я. Тем более в Хеллоуин.
Но ни тех ни других я не нашел. Лишь какой-то мрачный сыч ходил по канату. Все вокруг говорили, что он грузин. Я даже не стал смотреть, как он свалится со своего каната. Для болгарина он был слишком ловок. Грузины меня не интересовали.
Может быть интересно
Позже я нашел на тротуаре рыболовные крючки. Что с ними делать, пока не решил. Зато в голове сразу всплыло: «С папой на рыбалку».
Памятник со зверскими глазами
Если выйти с этой Пиратской улицы и попасть в центр через улицу Царя Симеона, то шоссе уже не покажется таким страшным, как ночью. По дороге попадаются бани, мечети и горячие источники, обложенные кирпичом. Одним словом, красиво.
Я миновал последовательность сталинских зданий. С опаской прошел мимо русской церкви. Стемнело достаточно быстро, прямо на глазах.
Уже совсем в темноте я напоролся на какого-то царя с фарфоровыми глазами. Это и был царь Симеон.
Ну и рожа, решил я и сплюнул. Памятник нахмурился.
На всякий случай обошел его стороной. Памятник следил за мной, не отвлекаясь.
Собор Александра Невского был похож на хомяка, ставшего на дыбы. А вот памятник льву издалека мне понравился. Правильно я сделал, что сел рядом с ним. Выпив со львом, я сразу же нашел двадцать левов. Бумажка застряла на дереве. Видно, ее унесло ветром. А может быть, из машины деньгами кидались — свадьба рядом была.
Мистер Бин
Во вторую ночь кидать уголь в топку пришлось с конкурентами.
Моим конкурентом был крепкий дед лет лет семидесяти. Он был затянут в кислый зипун и носил синие ватные шаровары. Дед очень долго готовился к тому, чтобы поднять лопату, и в результате сделал всё через жопу. Настоящий мистер Бин. Записывать последовательность его действий я не стал. И так было ясно, что Петерманн прав.
Топили мы уже не в три часа ночи, а в десять вечера. Но и провозились до полдвенадцатого.
Приближалась Ночь всех святых, поэтому я постарался скорее закончить. Стакан ракии я не получил. Впрочем, у меня и так с собой было.
Ночь всех святых
Хеллоуин наступил. Следовало срочно понять, что я привез с собой из Афин. Может, от чего-то избавиться? Нет. Череп на прыгающих ножках скрасил мое существование. Серпантин вытравил из души все горести.
В дверь постучали. В дверях стоял кочегар. Я радостно помахал ему черепом и напшикал вокруг серпантином. Кочегар сурово пресек мои пшики и дал мне три полиэтиленовых пакета. Он был суров, но чувствовалось, что пришел не наказывать.
Я боялся открывать пакеты, словно еще на что-то надеялся. Мой алкоголь подходил к концу. Наконец я открыл первый пакет. Там была еда — долгожданная болгарская.
Чокнувшись с Жужей Бабсон, я принялся закусывать пайком из дедушкиных пакетов.
В первом свертке предсказуемо обнаружился фаршированный перец, болгарский, конечно. Начинен он был, однако, не фаршем, а печеной фасолью, то есть скорее нафасолен, а не нафарширован. Ничего вкуснее в жизни не ел, решил я, разворачивая второй пакет.
Там ждало разочарование — консервная банка. «Наденица с боб» — было на ней написано. Не склоняется, дошло до меня.
Под «Наденица с боб» моя ракия закончилась. По поводу третьего дедушкина пакета я сверкал энтузиазмом больше всего. Он был в форме бутылки. Внезапно пластик. На этикетке было написано «таратор». Я выпил — оказалась окрошка.
Утро после Хеллоуина
Утром мой специалист по углекиданию затащил меня в кажущийся криминальным полуподвал. На вывеске было написано «Баничарня». Наверное, выпивать в Болгарии принято с утра, а не перед сном. Непривычно, но я всё же устранил во рту вкус вчерашней окрошки.
Банички, баничарня, думал я. Что за банички? Оказалось, просто сдобная булка.
Странно, до чего милы и обаятельны здесь люди, хоть и не особенно говорливы. Поначалу мы только кивали друг другу. Иногда дед кряхтел. Разговаривал по-болгарски редко.
Впоследствии болгарские евроинтеграторы успокоили меня: мы всё сделали правильно. Я не заставлял этнического дедушку понимать русский язык. А он, соответственно, не называл меня Алешей.
Мы расстались друзьями.
Болгарские заработки
Дед наверняка намеревался просидеть в баничарне весь день. У меня были другие планы.
Решив стать первым великим болгарским джазовым саксофонистом, я раскрыл чехол и натянул на шею гайтан. Конечно, я не ожидал, что монетки потекут ручьем, но всё же на третий час начал беспокоиться.
Я сыграл Straight No Chaser в вольной последовательности аккордов и вышел на популярную немецкую песню Hier kommt Alex. Потом, забывшись, гонял бибоповые гаммы, чтобы у болгар не было сомнений в том, что я умею играть. Наконец, принялся за самое тоскливое в моем репертуаре — весь BYG-шный альбом Артура Джонса.
За всё это время кто-то со вздохом наградил меня зажигалкой. Кроме того, в чехол упали дырявые датские эре. Толку от них — разве только на шею надеть.
Денег оставалось совсем немного. Я всё мял и мял в руках зажигалку. Наконец сломал кремень и выкинул.
«Гушанска боза»
Я пошел в супермаркет. Их было два — «Билла» и «Лидл». Так же, как в Киеве, к слову.
— «Киндер-пингви», — орал в одном из них длинный школьник с лицом динозавра, — «Киндер пингви»!
Рядом со сладостями красовался целый алкогольный стенд с надписью «Боза гушанска»! Литровая бутылка бозы, чем бы она ни была, стоила меньше соломинок для коктейля. Меньше спичечного коробка на кассе!
В «Билле» я взял ракию и дополнительный керогаз.
Потом пошел пешком в аэропорт, где, помаявшись примерно дня полтора, улетел в Берлин за пять евро.
Всё это время я пил «Гушанску бозу» — сгущенку с примесью денатурата. Ничего ужаснее в жизни не пил.
— Ну как там? — бросил мне Петерманн.
— Всё в ажуре, — грустно сказал я. Тут я понял, что не хотел возвращаться.
— Извини? — переспросил Петерманн.
— Хочу еще раз в Болгарию, — повторил я.