Друг рыбака в ночном зоопарке. Как Фил Волокитин хотел сыграть нойз, а нашел трех полицейских и белый рояль

Автор Фил Волокитин

писатель, музыкант

Травелог из этой повести получился бы, но путеводитель — навряд ли. Уж слишком здесь много непонятного. Я не оправдываюсь. Просто подтверждаю, что нас с Тони Аццопарди действительно мотало по Англии, как кусок брюквы в посудомойке. Повторить такое путешествие невозможно, а главное, незачем. Поэтому в качестве путеводителя повесть моя никуда не годится.

Прискорбно, что таким же образом дела обстоят и с фактами. Иногда забываешь объяснить, что к чему, руководствуясь исключительно беглостью памяти. Понятно, что зачастую память подводит меня. И вместо фактов в голову лезет нелепое.

Вот, скажем, кто такой Брасергердл? Почему светский жулик пан Тадеуш называет моего друга Тони после продажи жен, а себя, в свою очередь, не смутившись ни разу, — Натаном Уайтхаусом?

Помните, в тот раз мы закончили разговором с типом из города Пенискиллен? Жаль, что мы никогда не узнаем, где это: вместо того, чтобы пригласить нас домой, ему зачем-то приспичило гнать нас как божьих овец на побережье Ирландского моря, во Флитвуд.

— Жаль, что я не горю желанием составить компанию, — с надрывом плакал уроженец Эннискиллена. — Рыба не попадается дважды на один и тот же крючок. Особенно, если дело происходит во Флитвуде. Там я родился, выжил, ослеп и не собираюсь возвращаться ни под каким соусом…

Я было испугался не на шутку, но Тони сказал, что у пенискилленского уроженца обычная боязнь городов с населением более четырехсот человек, ведь Флитвуд — всего лишь рыбно-промышленный сателлит коммерческого и пижонистого соседа, Блэкпула.

— Концерт вам будет хороший, — пообещал уроженец Пенискиллена на прощание. — Фамилия устроителя — Мак. Хи-хи-хи.

К известной группе Fleetwood Mac город Флитвуд не имеет никакого отношения, однако все почему-то об этом спрашивают. Мне показалось, что недоброжелательность и недоверие местного населения отчасти объясняются тем, что этот вопрос следует сразу же после «здрасьте»…

Расстояние между Блэкпулом и Флитвудом ничтожно. Городской трамвай доскрипит до Флитвуда за полчаса. Проверить это не удалось: Тони выкинули с подножки, не признав за местного англичанина. По крайней мере, я понял этот конфликт так. Еще бы, его лондонский акцент не сработал… Пришлось идти по променаду пешком, не особенно задумываясь о том, что попадется нам по дороге.

Несколько раз нас обгонял опасный, суперсовременный трамвай. Он был похож на экспресс дальнего следования.

Чтобы не попасть под острые, как бритва, колеса, мы с Тони Аццопарди были вынуждены глазеть по сторонам. И в результате я-таки ознакомился со знаменитым на весь мир променадом.

— Променад — люкозад… — рифмовал Тони Аццопарди. — Променад — сосиска…

Везде валялись бутылки из под пресловутого «Люкозада». Я жевал язык, чтобы поменьше хотелось пить, да еще чтобы и ненароком не рассмеяться…

Пейзажи так называемого променада — унылая, пожухлая слегка затронутая историческим пожаром деревянная набережная. Повсюду торчат буржуазные купальные беседки. На каждом углу игровые автоматы. Вокруг старухи в пенсне. Как только это убогое Монте-Карло заканчивается, начинается Флитвуд.

Если лицо Блэкпула — старухи, швыряющие монетки в гамблер, то Флитвуд олицетворяют несчастные моряки. От неправедной жизни, полной невзгод, они становятся придорожными привидениями. Моряк-привидение изображен при въезде в город.

В кафетерии рядом надпись: «Цена съеденной вами рыбы — матросская жизнь».

Да, Флитвуд поистине морской город. Он же родина печально известного лакричного драже «Друг рыбака». Легко догадаться, что в регулярно меняющемся английском языке эти два слова являются гей-позывными.

В клубе «Мотороллер» всё было забросано этикетками и недожеванным табаком. Табачные жвачки были перемешаны с окурками. На полу валялась расколотая трубка из пенки. В углу готовился взлететь предоставленный сам себе гидрокальян.

— Свиньи, — возмущенно сказал я по окончании ужасного концерта, на котором присутствовали все, кто встретился нам по пути, и даже — возможно, по дьявольскому совпадению — вагоновожатый трамвая, из которого нас высадили. Что-то в этом пожилом сердитом мужчине было не так. Он ел печенье горстями и смеялся. Печенье было волшебным и на тридцать процентов состояло из пересушенной конопли.

Поспорив с Тони о мужских развлечениях, вагоновожатый пару раз упомянул футбольный клуб «Челси».

— Челси, — забубнил он дружелюбно, а потом вдруг начал разговаривать в тренировочные штаны. — Челси-пелси… Хотите «Друг рыбака»?

— Мы не друзья рыбаку, — вежливо отказался Тони Аццопарди.

— Хорошо. Тогда выпьем по маленькой.

Я с подозрением отхлебнул пива со вкусом стаффордширского пудинга.

— А хотите, поедем куда-нибудь? На трамвае! Хотите?

— Хотим, но только не в Блэкпул, — попросил Тони. — Мы никогда не возвращаемся туда, где этого парня могут выследить.

Он показал на мою испуганную физиономию. Водитель взглянул на меня с уважением:

— Блэкпул нам не понадобится! — таинственным шепотом сказал он.

Родным городом водителя оказался Престон — конечная станция трамвая с противоположной стороны, еще один сателлит Блэкпула. Это дыра почище иного шахтерского городка. Разве что только к шахтерам она не имеет отношения. И это даже не рыбацкая деревня, как Флитвуд. Это пустое место с суперсовременным вокзалом и супермаркетом «Теско».

Ранним туманным утром нас повезли по променаду на трамвае. Трамвай был переполненным и загаженным — вероятно, рыбаки торопились на работу. Унылый вид их напоминал об устрицах без панциря. Тони поспешил признаться в этом самому безобидному на вид рыбаку — мрачному очкастому битлу с укулеле.

В результате нас снова ссадили с трамвая, да еще и сунув пару раз в дыню. Жаль, что после мордобоя водитель перестал нас узнавать.

Это было и трейлером, и, если хотите, тизером дальнейшего путешествия.

Выйдя из трамвая, я начал звонить по всем известным мне телефонам. Я умолял о временном пристанище. Просил у всех, кого мог поднять с постели…

Сперва я нарвался на суровую даму.

После разговоров с водителем у меня начало получаться говорить как блатной, и дама повесила трубку. Во второй раз трубку сняла девочка.

— Идите к Фесу, — сказала девочка, по манкунианской привычке сглатывая все согласные. — Это автор песни Don’t Take Away my takeaway («Не забирай мой забирай» в вольном подстрочнике). Я однажды поставила на него в бинго. Думаю, она станет заставкой на телевидении. А может, получит «Грэмми». Году, так скажем, к тридцать шестому, не раньше….

Памяти Феса Паркера

Лауреата премии «Грэмми» тридцать шестого года звали мистер Паркер. Кличка была собачья — Фес. Он открыл дверь на шестой раз и долго, пристально нас рассматривал. В руках он мял «Друга рыбака». Тони вытащил найденный на дороге нож для обрезки сигар и приготовился защищаться.

— Вас ноги не держат, — мягко возразил Фес Паркер, отводя в сторону лезвие, похожее на обкусанный ноготь.

Тогда Тони достал из кармана зажигалку с пришпандоренным к ней спортивным патроном. При виде огнестрельного оружия я заволновался. Вдруг и нам прилетит?

— Ничего, — хладнокровно сказал Тони, — пусть некоторые думают, прежде чем доставать порочный салмиак, не успев как следует познакомиться.

Но нет, Фес Паркер знакомиться не спешил:

— Комнаты заселены, кровати застелены, кофе подан на чистой клеенке. Это точно вы? Если это не вы, то я, пожалуй, подумаю…

— Где туалет? — перебил его Тони.

Из туалета я робко попросил разрешения воспользоваться интернетом.

— Мой компьютер — ублюдочное старье, — небрежно отказал Паркер и, нарушая логическую связь, похвастался: — Он запускается от дискеты…

Обследовав машину, я с восхищением обнаружил вертикальный ввод и жмякающую грушу. Груша была вместо мыши. Ей-то я и воспользовался, чтобы отправить домой письмо: «Помогите».

Побулькивая, оно ушло на дно интернета. Я слышал, как это произошло. После этого оставалось только выругаться и уйти спать.

Тони надолго задержался в туалете. Когда он разбудил меня своим появлением, на красивом кирпичном английском дворе уже стояло раннее туманное утро.

Спали мы под стеганым одеялом. От одеяла веяло не теплом, а промозглой Британией. Над ухом свистали морские бури, которые наш хозяин любезно включал на DVD. То ли так ему лучше спалось, то ли казалось естественнее.

В добавление ко всему DVD-плеер он включать не умел. Тут я оказался в роли мальчика Пети, который заводит барину патефон, а затем остается при нем навсегда, вдруг почувствовав себя нужным.

Такое отношение к жизни возмутило Тони. Он привел в пример набившую оскомину притчу о нищем, которому дали удочку. Но я предположил, что мистер Паркер окажется талантливым нищим, и оказался прав. Скоро он уже смотрел наш вчерашний концерт с трех экранов и одобрительно ухал. Сейчас он напоминал охранника оживленного офиса.

— Превосходно, — бормотал он, — вы «Рамонес» будущего, пацаны!

Мы переглянулись и застеснялись.

— Тебя я буду звать Букаракис. А тебя — Флор.

Флор приосанился.

— В завершение вечера мы посмотрим «Декалог», — продолжал Фес Паркер. — Не бойся, старина, — добавил он в сторону Тони, — это всего лишь телевизионная версия.

Известно, что телевидение английские старики обожают. В сущности, под телевизионным соусом им можно продать любой подтухший блокбастер. «Властелин колец» здесь идет нарезанным на тридцатиминутные куски и сопровождается ханжеским комментарием… Что уж тут говорить о «Декалоге». Он ведь изначально нарезан на десять кусков!

Мы досмотрели почти до конца. Надо сказать, что это была даже не телевизионная версия, а детская, телепузечная, но в остальном мне понравилось. Вот только орешки со вкусом лидских тефтелей, которыми старик предусмотрительно набил нам карманы, провоцировали жажду. Тони хлестал воду как конь, бегая в туалет, и нахлестался до того, что у него заклинило пуговицу на ширинке…

В три часа ночи Фесу Паркеру приспичило поговорить о планах.

— Итак, — начал деликатный разговор старикашка, — вы опоздали на самолет в Индию и хотели бы здесь остаться? Я правильно понимаю?

Тони исподтишка показал мне выдернутый из стены шуруп, намекая, мол, у старика таких в голове не хватает.

Я посчитал в голове дни, оставшиеся до следующего концерта, и позвенел английскими копейками. До следующего концерта оставалось дней десять. Два пенса и бумажный фунт категорически отказались звенеть.

— Предпочитаю остаться, — уверенно сказал я, когда наконец собрался с мыслями. — Если, конечно, хватит матрасов. Снифф ужасно храпит….

Приятно, что начитанный Мистер Паркер оценил скандинавскую шутку. И хорошо, что матрасов оказалось предостаточно.

Следующая неделя была просто невыносимой. Досуг был скрашен осенним безумием и больше ничем. Я чувствовал нервное опустошение. Да еще и район, в котором жил Фес Паркер, назывался оригинально — Пустошью…

Лишь бы не сойти с ума, я набирал этот текст ради заработка. Чтобы курсор не скакал, пришлось прижиматься к нему, как к стакану.

Тони Аццопарди предавался счастливому ничегонеделанию. Фес, в принципе, тоже, и после пары дополнительных телевизионных «Декалогов» Тони взвыл. Тогда мистер Паркер невозмутимо предложил ему поработать садовником.

Тони взялся за работу с радостью, достойной лучшего применения, а я от работы садовника отказался.

— Ты умрешь со скуки, — предупредил Фес Паркер. — В этой пустоши все умирают. Но дело ваше… мне всё одно…

Щедро поливая люпины слезами, Тони жег меня ненавидящим взглядом через окно. Люпины скрестили соцветия… Футболка превратилась в жмаканый капустный лист…

Я никак не реагировал. Пусть знает в следующий раз, как бросать друга в беде.

На пятый день Тони предложил сбежать.

— Разве мы не предоставлены сами себе, — спрашиваю иронически, — разве мы не получаем еду каждый день? Разве мы не подключены к круглосуточному интернету?

— Этого в избытке, — согласился Тони Аццопарди, — но у меня есть совесть и любовь к путешествиям. А еще я хочу нормальной еды. Я голоден так, что проломил бы голову старинному игрушечному бегемотику на серванте. Говорят, его голова полна конфет… Видел рекламу по телевизору?

Пожалуй, мы объедали старика. Пайки становились всё меньше и меньше. Банки мармита на два дня едва хватало, чтобы насытиться. О пирушках не шло и речи. «Друг старика», в который мы переименовали «Друга рыбака», тоже подходил к концу…

На шестой день я поддался настроению Тони и решил сделать пробную вылазку на свободу. Тони бился об заклад, что я вернусь обратно. Даже если мне будут предлагать бесплатный билет на самолет — всё равно вернусь. Старик, дескать, контролирует авиарейсы, и вообще…

Так, собственно и вышло.

География Престона

Главная улица Престона представляет собой пасмурный неосвещенный парк. А настоящий парк, указанный на карте в свою очередь оказался миниатюрным, хотя и всамделишним зоосадом.

Я немного постоял перед зоосадом в задумчивости. В воздухе пахло джунглями. В трубном кряканье обезьян предугадывалась тревожная, но манящая нотка. Калитка была открыта… несмотря на позднюю ночь… настежь…. Я прошел внутрь и зашагал вперед. А у клетки с дикобразами задумался. Вряд ли мое пребывание на территории зоопарка можно назвать легитимным. Запросто можно получить ASBO и распрощаться с надеждой на повторное посещение Престона.

В общем, я вернулся назад, запер калитку на камушек и рассеялся в темноте. Куда угодно, лишь бы подальше от старикашки. Крики обезьян растревожили что-то глубинное. Догадки насчет старика приходили в голову одна страшнее другой.

Поблудив по окрестностям Престона и не найдя даже фонаря, под которым можно свернуть папиросу, я окончательно убедился в том, что мистер Фес Паркер — дьявол во плоти. Пытаясь отыскать вокзал и вернувшись к поместью посреди Пустоши, догадался: кружит меня дьявол, кружит….

В отчаянии я сделал попытку поймать такси. Встал поперек дороги… На худой конец, думаю, может быть, полицейская машина остановится, спасет Тони и отвезет нас куда-нибудь. Но все автомобили старательно огибали меня. Полицейские машины — и те испуганно сворачивали.

Жаль что я не додумался покричать: «Ау!» Вот бы была потеха.

В конце концов получилось сесть на ночной автобус. Он так долго кружил меня по частным владениям местных жителей, что я завел беседу с полной застенчивой поварихой… Ей я помог купить билет, в разговоре я казался себе остроумным, а главное, у меня наконец выстроился манкунианский акцент.

В конце меня ждало разочарование. Повариха оказалась черным котом с головой в белую пятнышку. Глаза кота-поварихи надменно светились.

Слуги дьявола на чертовой мельнице! Автобус оказался иллюзией.

Очнулся я в постели, в холодном поту. Мистер Паркер с озабоченным видом накладывал компресс. Тони пожимал плечами

Когда определилась дата следующего концерта, а Тони исчиркал палочками носовой платок, считая дни до автобуса, старик заволновался:

— Если автобус ваш не придет, то fuck this gig. Правильно? Вы тут как в гостиничных номерах!

— А можно ключ от номера?— догадался спросить Тони.

— Ключ и одновременно выход, — туманно ответил Фес Паркер. — Это моя собака.

Маленький тойтерьер Феса Паркера, смахивающий на игрушку, обычно лаял. Но в этот раз он предпочел промолчать.

Вторая собака, похожая на рестлера по имени Джайант Хэйстекс, положила огромные лапы мне на спину…

— Твои штуки? — закричал Тони. Его бил нервяк.

К субботе я почувствовал полный раздрай.

— Его собаки, — заметил Тони, — они не лают.

Тойтерьер Феса Паркера не подавал признаков жизни. Кажется, его убило почтой, выпавшей из специальной щели. «Джайант Хэйстекс» еще со вчера ушел побродить и возвращаться не собирался.

Похоронив тойтерьера в цветочном горшке, мистер Паркер погрустнел и заметно состарился. Теперь он напоминал финского Бармалея.

— Буду носить темные очки всю свою жизнь, — сказал он.

Натянув темные очки на нос, он слушал госпелы, всё больше позорные — типа Ник-Кейвовского Into My Arms, который Тони переименовал в «песню про анус».

— Пью я на кровные, заработанные. — твердил Фес, — Один мой хит исполнялся шесть раз на студенческом спектакле…

— «Не забирай мой забирай»? — лениво спросил я.

— Нет, другое…

Перед автобусом мы доели мармит и поспорили за первенство в чемпионате по шашкам. Победитель получал право собрать с пола рассыпанный M&Ms без вмешательства проигравшего.

В конце концов, мы засиделись до зова судьбы — звонка в дверь. Он прозвучал буднично, но я запоздало понял, что будильничек наш прозвонил, причем довольно тревожно.

На пороге стояла незнакомая дама. Она была одета в пальто и ботинки с логотипом «Эфенди». Это была Паркеровская мама. Зонтик ее напоминал косу «кельтский узел».

— Фес.. — начала она.

— Дядя Фес, — поправил Фес Паркер.

— Дядя Фес прекрасно справляется с отсутствием гостеприимства у нашего брата, — хихикнула она. — Знаете, ребята, вам следует уезжать и немедленно…

— А нет ли денег? — перебил Тони, — Желательно в долг.

Дама порылась в карманах и вытащила аляповатую безделушку.

— Вот, возьмите, — сказала она, — Пускай она принесет вам удачу.

Увы, удачи безделушка нам не принесла. Мы опоздали на автобус и ночевали, прислонившись спинами к калитке Престонского зоопарка.

Город-сад

За окном было темно. Улица была усеяна пышными хлопьями снега.

Одетый в пакет-маечку человек ежился. На лице его блестели карандашные полосы пополам с блестками.

— Снег, — удивился я. — Неужели снег?

— Пухопад, — успокоил меня он, — в здешних местах случается. Утки теряют шубку. А потом набирают ее заново…

Я никогда о таком не слышал и забеспокоился еще больше.

— Чертовы утки, — подтвердил Тони, — когда я был здесь в шестьдесят втором году…

Мне не нравилась его настороженная интонация. Курить трубку мира с ними обоими я отказался.

— Желаете передвигаться на такси? — спросил встречающий, старательно отплевываясь от кислого, как зарин, дыма. — Или на электричке?

— Одолжите денег, — перебил Тони с отчаянной нотой в голосе, — Мы уже две недели без средств к существованию.

В ответ удивились:

— Хотите себе что-то купить?

— Много чего, — пошутил Тони. — Например, рояль. Или какую-нибудь другую рухлядь. Однако гораздо важнее сейчас для нас просто поесть…

И тут по закону подлости мы увидели белый с мраморной инкрустацией рояль, стоящий поперек улицы, а рядом — трех озадаченных полицейских. Такое бывает, когда жителям большого города лень выносить вещи на помойку.

— Нужна ваша помощь, — потребовал фараон.

Тони тут же вскочил на рояль и сыграл «Ланкаширского тореадора».

— Ты и вправду умеешь играть? — удивился полицейский.

— Да. Бетховена с Моцартом.

С этими словами Тони зашелся на крышке рояля в чечетке. Скулы его нервно ходили. Но он наслаждался конфликтной ситуацией. Я же закрыл лицо руками и прикусил до крови язык…

— Будешь играть у нас на Грин-роуд, — пригрозил полицейский и протянул руку, чтобы помочь Тони спуститься.

— До конца дней своих, — уточнил второй.

К такому общению с полицейскими я не привык. Я успокоился только после того, как оба полицейских убедили в том, что предложение было шуткой.

В общем, Тони экспроприировал рояль. Потом я, обливаясь потом, толкал его по хорошо асфальтированной мостовой, а он наиграл несколько элементарных песенок.

А полицейский, стесняясь, выпросил контрамарку. Мероприятие было закрытым. Жаль, что ему отказали.

Харри Мерри

С нашим новым компаньоном Харри Мерри я уже был когда-то знаком.

Честно говоря, он мне нравился от раза к разу всё больше и больше.

Знаете, есть такой сорт людей, которые ни к чему не подмешиваются. Представьте, что вам надо замесить тесто. Вы добавляете в муку сахар, соль, воду и яйцо. И представьте на секунду, что яйцо не размешивается. Вы трете его ложкой, венчиком, сердитесь, уговариваете, а оно не размешивается, сохраняя первозданный вид, — и совершенно, надо сказать, не сочетается с тестом.

Таким яйцом был Харри Мерри.

Однажды мы играли концерт в голландской деревне гомосексуалов, и в какой-то момент я понял, что не могу провести остаток жизни без этих прекрасных людей. То же самое творилось и с Харри.

— Неужели вы никогда никого не любили? — спрашивает он с надрывом. — Оставьте нас здесь навсегда!

Второй случай произошел в чопорном Копенгагене. Концерт устраивал некто Андерс Арентофт. Не знаю почему, но рядом с этим Андерсом на тот момент всегда находился его папа — отвязный, дерзкий, безупречно выглядящий старый копенгагенский хрен с бесовскими манерами.

— Здравствуйте, Андерс Арентофт, — церемонно протянул Андерсу руку Харри Мерри.

— Привет, Гарри, — с американским акцентом сказал тот. — А это мой папа.

Папа Андерса скалился от удовольствия.

— Здравствуйте, папа Андерса Арентофта, — церемонно и нервно продолжил знакомство Харри Мерри, которого с тех пор начали называть «черный дворецкий».

Ладно. Концерт сулил выгоду. Говоря точней, вместо живых денег нам пообещали предупреждать все наши желания — вплоть до наиглупейших. Такое случается. Как видите, это прокатило с роялем.

После трех пинт копченого пива наши желания закончились. И мы лениво наблюдали за тем, как Харри Мерри требует женщин, пони и адвоката.

Выступление его было прекрасным. За спиной трепетал задник — полотнище с единорогами. Пони там, к слову сказать, тоже были…

Что же касается нашего выступления, то оно удалось не хуже. Если не считать того, что при заносе рояля на четвертый этаж все вдруг оказались белоручками. Поэтому Тони принял решение сломать его, не заходя внутрь.

Откланиваясь, я обратил внимание на всё тех же полицейских, сидевших в засаде. Им предстояло откатывать сломанный инструмент к черту на рога. Впрочем, тот маленький, вежливый собрался с силами и показал мне три пальца вверх, загибая их по очереди — на языке жестов манкунианцев это означает, что жизнь прекрасна.

Сломанный рояль так и остался в клубе. Я сказал, что не могу поступить иначе. И полицейские пощадили мое самолюбие. Говорят, он и по сей день там.

Присоединиться к клубу