Реальная смерть, символическая конспирология и воображаемое государство. Психоанализ пандемии от Александра Дугина и Жака Лакана

Порядки Лакана: Реальное, Символическое, Воображаемое

Картина психики, по Лакану (а заодно и онтологии в целом, так как для него никакой автономной онтологии, которая была бы целиком оторвана от презентаций и репрезентаций человеческой психики, просто не может быть), складывается из трех переплетенных между собой, но в целом самостоятельных уровней, или порядков, — Реального, Символического и Воображаемого.

Лакан сравнивает их с кольцами Борромео или с фигурой тора.

Читайте также

Danse Macabre. Как безумные танцы больных чумой стали триумфом нигилистически понятой свободы

Ангелы и ящеры. Александр Дугин — о мире после пандемии

Порядок Реального, по Лакану, есть ничто, или смерть. Она составляет центр, или ядро, психики. В фигуре тора ей соответствует внутренняя пустота. Соприкосновение с Реальным возможно только в одном случае: в необратимом акте смерти. Подозревая это, человеческая психика структурирует себя как многообразные стратегии бегства от Реального. Чтобы не сталкиваться с фактом смерти, человек придумывает другой порядок — мир, жизнь, чувства, эмоции, мысли, страсти, патологии, сны. Совокупно всё это создает второй порядок — порядок Символического.

Символическое, по Лакану, означает, что все элементы, относящиеся к этому порядку, указывают не на самих себя, а на что-то другое — часто на собственную противоположность, хотя и не обязательно. Область Символического — это зона бессознательного, которое организовано именно на принципе ускользания от любых идентичностей, от первого закона логики — формулы «А=А», через которую дает о себе знать Реальное, то есть смерть.

Любая истина есть смерть, тогда как зона бесконечных заблуждений — блужданий, латинское alūcinātus, alūcināri (от греческого ἀλύω — «бесцельно бродить», «бредить», «скитаться» и т. д.), — непрерывных смещений от одного к другому есть жизнь. Именно Символическое составляет всё содержание бессознательного и формирует ткань психической жизни.

В каком-то смысле можно сказать, что Символическое есть непрерывная ложь о Реальном, из которой созидается ткань нашего существования. В другом ракурсе — это бегство от смерти, которая рано или поздно нас настигает, помещая (возвращая?) в Реальное.

Может быть интересно

Дружеская борьба анальных шизоатлетов. Как психоанализ и философия пытаются определить друг друга

И наконец, третье кольцо Борромео, третий порядок — Воображаемое. Оно возникает на внешней стороне тора, где начинается поле внешней пустоты (в отличие от Реального, соответствующего внутренней пустоте). По Лакану, здесь деятельность Символического как непрерывного движения по сетям бессознательного, питающегося ужасом смерти, застывает. Всегда двусмысленные по своей природе символы, непременно указывающие на что-то другое, нежели они сами, убегая от себя, останавливают свое движение и отвердевают. Они как бы имитируют закон Реального — «А=А», «смерть есть смерть», но только не до Символического, а после него, с другой стороны Символического.

Символ превращается в вещь, субъекта, в любую идентичность, утрачивая свою динамическую бегущую сущность. Воображаемое — это «вторая смерть»: не та, что стоит у истоков движения Символического, а та, которая наступает, если частицы Символического, разогнавшись, вылетают на периферию бессознательного, пересекая его внешнюю границу. Там рождается рассудок. Согласно Лакану, чудовищ рождает не сон разума, но, напротив, прекращение его сна, то есть выход за пределы Символического. Разум — это оледеневшее Символическое. Оно называется Воображаемым потому, что еще менее реально, чем Символическое, так как еще больше удалено от Реального как истинного самотождества (смерти).

Терапия Лакана основана на том, что, действуя в этой топологии колец Борромео, каждое из которых является необходимым свойством человека, следует снять по возможности искусственное напряжение между полностью ложным и искусственным Воображаемым и частично ложным, но органичным и живым Символическим, позволяя Символическому кружиться по своим бредовым траекториям как только ему заблагорассудится. Нет ничего более бредового, чем разум, а бессознательное куда более разумно, чем он. Однако в полной картине эта разумность бессознательного есть лишь осознанно избранная стратегия добровольно избранного (перед страхом Реального как истины смерти) безумия.

Репетиция смерти: столкновение с Реальным

Теперь применим схему Лакана к ситуации пандемии, в которой оказалось человечество. Прежде всего мы видим, что сама болезнь и масштабность тех мер, которые были приняты для борьбы с ней, включая практически полное уничтожение мировой экономики и политики глобальной открытости, являются прямым вторжением Реального, то есть смерти, от которого человеческая цивилизация увернуться не смогла.

Кстати, здесь, разумеется, возникает вопрос: почему от других форм массовых смертей (от иных заболеваний, наркотиков, абортов, самоубийств, автокатастроф и т. д.) мы успешно ускользали, не слишком акцентируя Реальное, а вот тут, в случае COVID-19, Реальное настигло нас? На этот вопрос возможны различные ответы, но сам он уже породил множество теорий заговора и даже целое течение «коронавирусных негационистов», отрицающих размах и опасность эпидемии, а подчас и само ее наличие.

С позиции психоанализа важнее всего сам факт: пандемия коронавируса была расшифрована человечеством как встреча с Реальным — и именно это фундаментально.

Теоретически аналогичное по размаху и даже более масштабное происшествие могло бы быть сразу помещено в Символическое и привычно оценено как нечто не совпадающее с самим собой — нечто не принципиальное, вроде технического сбоя или маргинальной флуктуации. Но человечество решилось столкнуться с Реальным и посмотреть смерти в глаза. Это решение и есть COVID-19. Здесь последовательность обратная: не COVID-19 заставил общество повернуться к внутренней пустоте тора, но само решение сделать это вызвало к жизни COVID-19.

Иными словами, мы вспомнили о смерти. Это воспоминание заставило цивилизацию замереть, застыть. Всё перестало работать. Остановились поезда на вокзалах. Прилипли к взлетным полосам самолеты. Закрылись таможни и границы. Люди заперлись в своих жилищах, покидая их лишь украдкой и перебежками. Цивилизация в целом стала играть роль трупа. Движение сменилось неподвижностью. В этом Реальное эпидемии. Пандемия стала планетарной репетицией смерти.

И снова бросается в глаза несообразие: нельзя сказать, что столбец с количеством смертей в сводках эпидемии поражает воображение — их относительно немного. Но… смерть не является статистической величиной. Достаточно одной — твоей. И вся статистика рушится, если ты оказываешься в этом столбце. Остальное теряет смысл.

Читайте также

Что такое современный психоанализ? Философ Александр Смулянский — об истерическом чтении и первом насильнике как новом члене семьи

Другое дело, что мы очень редко опознаем в этом столбце самих себя, там находятся другие. Но смерть другого — это еще не смерть, а лишь символ смерти. Следовательно, она относится к иному порядку — к Символическому. И, по законам Символического, чужая смерть значит именно то, что ты еще жив, то есть в каком-то смысле она и обозначает (символизирует) твою жизнь. Поэтому к любой статистике смертей мы можем отнестись двояко: либо с позиции Реального, либо с позиции Символического. В случае нынешней пандемии мы в большинстве своем явно предпочитаем считать это вторжением Реального. Поэтому количество смертей ни в чем нас не убеждает, но если мы читаем в цифрах свою смерть, значит, мы уже предпочли истину.

Подготовка к Новому Средневековью

Но, конечно, самое главное начинается тогда, когда COVID-19 попадает в область Символического. Теперь он должен означать нечто сущностно отличное от Реального, то есть всё что угодно, только не смерть. И вот тут-то раскрывается весь потенциал фантазии и сопутствующей клинической диагностики. Пробуждаются древние архетипы danse macabre, богов чумы, танцев Святого Витта, что усиливается образом маски чумного доктора и самим названием вируса — «корона».

Мы восстанавливаем картины внутреннего Средневековья, когда многие механизмы Символического были более контрастны и откровенны, и выхватываем в ситуации возможность свободно рассуждать, спорить и грезить о вещах, которые в других ситуациях стараемся даже не называть. Эпидемия создает условия чрезвычайной ситуации, которые стимулируют работу бессознательного, резко освежая его механизмы.

Сам факт обрушения мировых экономик и закрытие государств и обществ уже представляет собой прыжок в Средневековье — к забытым и ставшим неизвестными и экзотическими локальностям. Люди пускаются в увлекательное путешествие по своим квартирам, довольно быстро превращая обыденные и быстро надоедающие пространства в декорацию из Mad Max. В изоляции мы воображаем, что переживаем катастрофу и готовимся к Новому Средневековью, которое уже начинается, постепенно проявляясь за стенами домов. Государство напоминает о том, что оно — Левиафан, тысячеглавое, наблюдающее за всеми, жестокое, карающее чудовище. А в съехавших с ума от изоляции соседях мы всё чаще подозреваем тайно пестуемую волю к заражению или убийству.

Превращаясь в маньяков, мы начинаем подозревать в этом других.

Фейк-ньюс как инструмент спасения жизни

Столкновение с Реальным становится импульсом для развернутой бессознательной мифологии, прежде всего призванной описать само это происшествие, но так как сфера Символического — это область лжи, то эффективнее всего действуют заведомо бредовые сценарии — в духе теории заговора.

Это и есть главный источник вала фейк-ньюс, связанных с COVID-19: необходимо назначить ответственного за это событие и с помощью этой фигуры снять нарастающее — фундаментальное — напряжение.

Отсюда берет начало теория о том, что пандемия есть искусственно организованная и тщательно спланированная диверсия по сокращению числа населения Земли, установлению глобального контроля за человечеством и пришествию новой планетарной диктатуры. Если факты пока не находятся на высоте такого озарения, можно отложить момент самого решающего события и истолковать всё происходящее сегодня как его подготовку мировыми злодеями (сегодня на первую роль в этом качестве выдвинулся основатель Microsoft Билл Гейтс, финансирующий ВОЗ, заявивший полгода назад о чрезмерном числе живущих на Земле людей и активно продвигающий проект всеобщей вакцинации).

В любом случае пандемия делает очевидным существование Мирового Правительства, которое твердо намерено отбросить все демократические и либеральные формальности и перейти к открытой фазе — к мировой тирании, цифровому рабству и прямому тоталитаризму, в котором дигитальные технологии (в частности, вживление чипов) неразрывно переплетутся с биоконтролем. Так Символическое ставит между собой и Реальным надежный заслон в форме теории заговора и тем самым спасается от… да, да, именно… спасается от смерти: ведь столкновение с Реальным и есть смерть. А любой способ включения работы Символического и есть спасение. Бессознательное есть ироничная антитеза смерти, то есть ложь.

Гигиеническая одержимость

Символическое отвечает на вызов COVID-19 развертыванием обширного и многомерного медицинско-санитарного гигиенического дискурса. Внезапно человечество осознало себя экспертом в области медицины, и социальные сети, телепрограммы и все линии коммуникаций — вплоть до обычных бесед закрытых в изоляции людей — взорвались от гигиенической тематики. Все отныне знают, что необходимо мыть руки не менее одной минуты и обязательно с мылом, что надо в общественных местах соблюдать дистанцию и носить маски, что следует промывать и дезинфицировать купленные в магазине или доставленные каким-то иным образом (например, с помощью дронов) продукты, какими средствами надо пользоваться, что надо принимать и т. д.

Началась настоящая обсессия медициной — гигиеническая одержимость. В ней Лакан ясно идентифицировал бы способ бегства от Реального, новый и наделенный гигантской свежей силой фантазм. Таблетки, гигиена и особая забота о физическом организме становятся приоритетным синтаксисом Символического, диктуемым COVID-19.

Реальное (коронавирус) подстерегает нас повсюду — извне и изнутри. И тут в полной мере взрывается тысячами оттенков сама фигура вируса: он невидим, неслышим, не поддается опознанию, избегает средств тестирования, выдает себя за что-то другое, маскируется под иные заболевания — ОРВИ, бронхит или другие хронические болезни. Вирус имеет тот же статус, что и само Реальное, — подлинное столкновение с ним лицом к лицу может означать только смерть. Во всех остальных случаях он прячется, маскируется, иногда осознанно не проявляет присутствия, чтобы стать еще более фатальным, разить неожиданно и безжалостно.

Некоторые комментаторы в России уже сравнивают COVID-19 с фашизмом.

В коллективном бессознательном после Второй мировой войны фашизм, собственно, и приобрел сходный статус: как такового его не было, но борьба с ним приобрела характер одержимости.

Так, в ответ на несуществующий фашизм возникло множество антифашистских организаций, движений и фондов, паразитирующих на работе Символического.

Формула «COVID-19 = новый фашизм» чрезвычайно заманчива для Символического: в этом случае вирусу придается моральное измерение, а борьба с ним становится новой формой героизма, планетарным Движением Сопротивления. Отсюда идея придать Всемирной организации здравоохранения новый, чрезвычайный, сверхнациональный политический статус: так как полем битвы стала медицина, то пары враг/друг, фашист/антифашист помещаются отныне в это поле.

Может быть интересно

Раненые затворники. Как коронавирус породил первую пандемию сетевой паники

Любая информация об устройстве человеческого организма и процессах, в нем протекающих, внезапно приобрела огромную ценность. Ранее здоровьем интересовались либо больные и ухаживающие за ними, либо пожилые люди. Теперь же устройство бронхов или воздействие бактерий на стенки сосудов стали объектом тотального интереса. Так люди начали истерически знакомиться с анатомией — причем прежде всего в свете различных патологий и отклонений, которые так или иначе связаны с вирусом. И здесь Символическое нашло себе новую территорию для развертывания своих стратегий — один орган указывает на другой, а один симптом становится указанием на что-то, напрямую с ним не связанное.

Я сам был удивлен однажды, когда, в ходе редкого в моем случае обращения к офтальмологу, он, консультируя меня по поводу рези в глазах при конъюнктивите, привычно заметил: «Все глазные проблемы связаны, как известно, с желудком, ведь в эмбрионе глаз растет из желудка напрямую и эта связь неразрывна в дальнейшем». В пандемии подобные истины становятся по-настоящему затребованы в глобальном масштабе.

Воображаемое в пандемии: возвращение Левиафана

Можно было бы продолжать исследовать влияние коронавируса на сферу Символического в самых разных направлениях, но мы перейдем к Воображаемому. Воображаемое вступает на территорию эпидемии в форме политики. Если наука — прежде всего медицинская — полностью захвачена областью Символического и растворена в ней, то политику получившее могущественный импульс столкновения со смертью общество не способно столь же успешно освоить с помощью стратегий ускользающего делирия.

И тут мы сталкиваемся с третьим кольцом Борромео. Его выражением является карантин. Карантин, изоляция и введение чрезвычайного положения кладут конец взрыву Символического, ставят ему внешнюю границу. Бессознательное стремглав бежит от Реального и останавливается, только когда достигает новой (второй) неподвижности — в Воображаемом. Это и есть психоаналитическое содержание изоляции.

Символическое настолько напугано Реальным, что готово убежать от него на бесконечное расстояние. Но так оно может выйти за внешние границы тора и рассеяться во втором (внешнем) ничто. Поэтому оно должно быть ограничено в своем движении, должно обрести момент статики, вступить в стадию зеркала. Когда младенец эпидемии достигает условно шестимесячного возраста, он оказывается фасцинирован зеркалом — то есть своим отражением. Так отражением ужаса убегающего от Реального Символического становится граница Воображаемого, воплощаемая в политически устанавливаемом режиме изоляции.

Государство (как приоритетный инструмент Воображаемого, то есть застывшего бреда) строго осаживает Символическое: стоп! Дальше ни с места! И Символическое оказывается в условиях планетарного локдауна. Да, это удар по Символическому, но одновременно это ответ на мольбу самого Символического, которое хочет, чтобы его остановили.

Стремительное бегство от смерти должно быть остановлено репрезентацией смерти, причем в какой-то момент не символической, то есть скрывающей под собой всё еще имеющуюся жизнь, а более внушительной и однозначной. Так коронавирус находит свое новое воплощение — в зеркале Воображаемого. И вот тут государство, которое в условиях более или менее успешного либерализма почти утратило свою зловещую репрессивную роль, вновь возвращается как приоритетный носитель Воображаемого.

Ужас перед чумой останавливается только ее зеркальным отражением, то есть Левиафаном. Государство и есть коронавирус, чума и смерть. И проявляется это в период эпидемии в том, что оно фактически превращает людей в трупы, заточенные в гробницы своих жилищ.

Государство становится единственной инстанцией, которая владеет диспозитивом жизни и смерти (здравоохранение, полицейские меры, обеспечивающие локдаун, и т. д.) и распределяет их по своему усмотрению. Политика становится инструментом укрощения Символического (как общества и его галлюцинаций), возвращая государство к его изначальной функции, откровенно обрисованной Левиафаном Гоббса: цель государства в том, чтобы смертельно запугивать граждан и внушать им ужас. Ровно та же цель и у коронавируса. То есть государство, стремительно восстановившее свой почти утраченный карающий потенциал, вспыхивает как обновленное, освеженное Воображаемое как раз под воздействием взорванного изнутри Символического. Оно столь ярко обнаруживает свои антиобщественные (антинародные) черты именно потому, что этого хочет Символическое, которое предчувствует угрозу вылететь за границы тора.

Карантин и изоляция, а также другие запретительные меры государства, в лакановской топике, представляют собой заново пробужденный и совершенно необходимый элемент психического. Конечно, Символическое с негодованием восклицает, что оно возмущено такими репрессиями, но поскольку Символическое лжет всегда (а символ как не то же самое, как ложная идентификация, по Лакану, и есть квант фундаментальной лжи), то и в этом случае оно, на самом деле, как и всегда, провоцирует Воображаемое на новую акцентуацию резких и контрастных ребер. То есть оно (Символическое) хочет быть наказанным и помещенным в гроб (темницу, локдаун). Но, конечно же, эту волю оно оформляет двояко: и как согласие с политикой карантина, и как возмущение его неправомочностью и (нелегитимной) брутальностью. Можно сказать, что это разделительная черта: одни воспринимают так, другие — иначе, но в Символическом всякое разделение есть связывание.

Кольца Борромео в пандемии

Первое приближение к лакановскому анализу пандемии приводит нас к следующим начальным выводам:

• реакция на эпидемию коронавируса говорит о моменте столкновения с Реальным, о том, что его заметили и на него обратили внимание;
• Символическое, получившее новый свежий импульс ужаса от столкновения со смертью, пришло в движение и вызвало к жизни множество новых ручьев и рек по-разному артикулированного бреда, мгновенно образовавшего герменевтический океан разнообразных и противоречивых диагнозов;
• Воображаемое на противоположном конце от Реального также получило перезагрузку, и из почти стертого анахронического института государство снова обрело образ и содержание смертельно опасного и могущественного репрессивного монстра.