Гроб, гроб, кладбище, призрак: 10 классиков черной литературы

«Только их не было и нет, / Лишь промелькнули тени по книгам, / Гофман был пьян, когда писал этот бред / Утром тени вернутся обратно в могилу», — пели двадцать лет назад метафизические панки из группы «Кооператив ништяк» на альбоме «25 Джонов Леннонов». «Их» — это героев черной фантастики, «литературы беспокойного присутствия», существ с изнанки мироздания, что дают о себе знать стуками из-за глухой стены, шорохами, скрипами, видениями в состоянии сонного паралича и дуновением нездешнего сквозняка, от которого на одно биение замирает сердце. Некоторые литераторы, говорят, были особенно чувствительны к этим знакам и успевали узнать у теней секреты их бесплотного бытия до того, как ветер не повлечет их обратно на кладбище.

Анна Радклиф (1764–1823)

Англичанка Анна Радклиф, выйдя замуж за журналиста и не имея детей, начала заниматься литературой просто для того, чтобы скоротать время, и вскоре стала самым высокооплачиваемым профессиональным писателем конца XVIII века.

Романы Радклиф полны коварных интриг, безжалостных злодейств, поруганной любви, потерянных родных и головокружительных сюжетных кульбитов. При этом, как ни удивительно, в книгах одной из родоначальниц готического жанра, который у большинства читателей ассоциируется с описанием сверхъестественных ужасов, не происходило ровным счетом ничего волшебного.

Радклиф любила использовать мистический антураж, отправляя героев на кладбище, в развалины замка посреди леса или заставляя провести ночь в анфиладе комнат, якобы населенной призраками, но все чудеса в ее книгах получают рациональное объяснение.

В романе «Итальянец, или Исповедальня кающихся, облаченных в черное», ставшем классикой готической прозы, встречается множество примет, характерных для творчества романтиков: запретная любовь, загадочный монах, предательство, яд и убийства. А вот чего мы там не увидим, так это магии и дьявола.

Во многом «Итальянец» стала реакцией на «Монаха», написанного годом ранее девятнадцатилетним англичанином Мэтью Луисом и поразившего воображение общественности (среди которой был сам маркиз де Сад) описаниями черной магии, изнасилований и сатанизма.

Для своего времени взгляды Радклиф были очень прогрессивны: она была рационалисткой и хотела, чтобы созданные ею героини становились не игрушкой в руках демонических сил, а такими же свободными и сильными, как мужские персонажи.

Мало кто из ее коллег-мужчин мог бы ее в этом поддержать. Направление, в котором начала развиваться готическая проза, разочаровало ее, и, как полагают, именно поэтому Радклиф не опубликовала после выхода «Итальянца» ни одной книги.

Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776–1822)

Совсем другим путем последовал в литературе родившийся десятилетием позже Радклиф немецкий сказочник Эрнст Гофман. Сверхъестественное в его прозе находится от человека на расстоянии вытянутой руки: достаточно заглянуть под куст бузины, чтобы встретить прелестную змейку и влюбиться в нее («Золотой горшок»), франкфуртские обыватели имеют мистических двойников, которые похищают друг друга и сражаются за сердце прекрасной принцессы («Повелитель блох»), а странный старик оказывается самим духом музыки, обреченным скитаться среди непосвященных («Кавалер Глюк»).

Всем романтикам свойственно было противопоставлять обыденную реальность и мир искусства, но в случае Гофмана это противоречие получалось особенно трагичным. Он обожал музыку настолько, что в честь Моцарта сменил одно из своих имен на Амадей, но вместо должности капельмейстера, о которой мечтал всю жизнь, вынужден был зарабатывать на государственной службе. Работая днем судебным чиновником, Гофман по ночам намеренно расшатывал себе нервы бессонницей и вином. Ужасы, которые после этого выходили у него из-под пера, иногда пугали даже его самого.

В родной стране он так и не получил при жизни признания критиков, предпочитавших ему более серьезных романтиков. Проза Гофмана всегда иронична, даже когда он всерьез старается напугать читателя, а мир стихий и духов, с которым сталкиваются его герои, уютен как стеклянный шар с падающим внутри снегом.

Из написанного Гофманом ближе всего к готической литературе ужасов роман «Эликсиры сатаны», хотя характерные для нее приемы гиперболизированы настолько, что книга порой превращается почти в пародию.

Главный герой романа, юноша Медард, был оставлен матерью в монастыре, родного отца он никогда не знал.

В обители, ставшей ему домом, хранится странная реликвия: бутылка вина, которую, согласно легенде, некогда обронил сам Сатана, но вовремя подобрал и спрятал святой Антоний, чтобы никому из смертных не довелось отведать дьявольского вина.

Несмотря на предостережения своего брата во Христе, Медард откупоривает бутылку и не только угощает вином приехавшего в монастырь графа, который не верит в монашеские басни, но и сам выпивает бокал сатанинского зелья.

После этого Медард впадает в дьявольскую экзальтацию. Стены монастыря становятся для него слишком тесны, и он уже подумывает бежать из них, но настоятель сам соглашается отпустить его в Рим. На пути в Вечный город ему уже скоро предстоит совершить первое прелюбодеяние и первое убийство, а в дальнейшем Медарду раскроются тайны его происхождения и его рода.

В кульминационной сцене романа, когда Медард исповедуется римскому приору во всех совершенных им злодеяниях, тот накладывает на него епитимью и произносит монолог о грехе, раскаянии и чудесах:

По всей вероятности, таковы были взгляды на устройство мироздания и у самого Гофмана.

Эдгар Аллан По (1809–1849)

Жизнь Эдгара Аллана По была не только короткой, но и не особенно счастливой. Отец покинул семью, когда ему был год, а вскоре от чахотки умерла и его мать. Отношения с отчимом у него не сложились. Его первая возлюбленная, Джейн Стенард (взрослая замужняя женщина, мать приятеля по колледжу), заболела менингитом, лишилась рассудка и умерла. Его двоюродная сестра Вирджиния, на которой он, несмотря на противодействие родственников, женился, когда ей шел тринадцатый год, двенадцать лет спустя скончалась от туберкулеза.

По здорово, запоями, пил, причем, кажется, не испытывал от алкоголя никакой радости, а просто сходил с ума и вел себя безобразно. Умер он глупее не придумаешь: его нашли в разорванной грязной одежде явно с чужого плеча и в тяжелом полуобморочном состоянии рядом с таверной, где (что было совершенно неудивительно для тех лет) располагался избирательный участок, и несколько дней спустя он скончался. Поговаривают, что По стал жертвой избирательной карусели, на которой опустившимся горожанам платили алкоголем за то, что они по несколько раз опускали в урну свой бюллетень, но достоверно загадка его смерти не раскрыта до сих пор.

Именно неспособности противостоять черной тяге к спиртному посвящен один из лучших его рассказов, «Черный кот». Рассказчик с детства отличался покладистым характером, а больше всего на свете он любил разных животных. Эту же любовь разделяла его жена, и дома у них жило много зверушек, из которых рассказчик особенно выделял черного, без единого белого пятнышка, кота Плутона.

Под воздействием «дьявольского соблазна» характер его начал изменяться, и, вернувшись однажды ночью домой в подпитии, он вырезал оцарапавшему его коту глаз.

Совершая всё более жестокие поступки, герой не хочет нести за них ответственность, перекладывая всю вину на алкоголь, и в конце концов несет страшное мистическое наказание.

Похож на него по структуре и другой знаменитый рассказ По «Сердце-обличитель», где рассказчик, страдающий от аномальной обостренности восприятия, решает убить старика, с которым он делит жилье, потому что не может выносить вида его глаза: «голубоватого, подернутого пленкой». Он не испытывает к старику никаких злых чувств и не желает завладеть его богатствами. Всё, что невыносимо ему в старике, — это только взгляд его больного глаза, от которого кровь стынет в жилах. Убив своего соседа и расчленив его тело, он прячет куски трупа под полом. Полицейские уезжают, ничего не заподозрив, но протагонист продолжает всё сильнее сходить с ума, потому что не может избавиться от бьющегося в ушах стука стариковского сердца, который, кажется ему, продолжает звучать из-под половиц.

Короткие, написанные без единой лишней детали, рассказы Эдгара Аллана По, наилучшими иллюстрациями к которым видятся гравюры Обри Бердслея, еще долго после его смерти будут будоражить умы поклонников черной прозы и послужат источником вдохновения для создателей литературы декаданса.

Амброз Бирс (1842 — предположительно 1914)

Биография американского писателя и журналиста Амброза Бирса обрывается столь эффектно, как если бы он продумывал собственное исчезновение в качестве финала к одному из своих рассказов. Семидесятилетним стариком, потерявшим жену и обоих сыновей, он отправился в раздираемую гражданской войной Мексику и присоединился в качестве репортера к армии Панчо Вильи. «Что касается меня, то я отправляюсь отсюда завтра в неизвестном направлении» — такими словами завершил он последнее письмо к другу, после чего бесследно исчез. Обстоятельства смерти Бирса до сих пор остаются неразгаданной тайной и популярным среди фантастов сюжетом.

Полвека назад он сражался в американской Гражданской войне на стороне северян, был тяжело ранен в голову, демобилизован в чине майора, остановился на профессии журналиста, переменив множество занятий, и заработал своей фирменной желчностью прозвище Bitter Bierce.

Бирс много писал и классических страшных историй, где люди сталкиваются с призраками, ожившей статуэткой змеи и даже бесплотным чудовищем, но сердцевиной его творчества, обеспечившей ему литературное бессмертие, стали рассказы о войне.

Абсурдность и жестокость происходящего на войне сближает их с историями о встречах человека со сверхъестественным, которые тоже не заканчиваются ничем хорошим.

В одном из лучших произведений Бирса — коротком и запредельно жутком рассказе «Чикамога» — мальчик лет шести, сын богатого плантатора, охваченный пробудившимся в нем отважным духом предков, «многих поколений первооткрывателей и покорителей», отправляется на прогулку в лес. На поляне он встречает множество уродливых и неуклюжих существ, ползущих через лес по-пластунски и на четвереньках.

Это солдаты армии южан, искалеченные в последней битве, но ребенок не понимает происходящего, и встреча со взрослыми людьми, ползающими по какой-то причине как младенцы, остается для него только веселым происшествием, как когда дома, на плантации, негры становились на четвереньки, чтобы его позабавить. Мальчик даже пытается оседлать одного из солдат, но тот его яростно сбрасывает, показав лицо, на котором недостает нижней челюсти:

Для того, что встретится ему дальше во время этой прогулки, слов в человеческом языке уже не существует, и в ответ ребенок сможет издать только «бессвязные, непередаваемые звуки, нечто среднее между лопотаньем обезьяны и кулдыканьем индюка, — жуткие, нечеловеческие, дикие звуки, язык самого дьявола».

Генри Джеймс (1843–1916)

Писатель Генри Джеймс, брат знаменитого психолога Уильяма Джеймса, до тридцати лет жил в Соединенных Штатах, а на четвертом десятке переехал в Европу и незадолго до смерти принял британское гражданство. Жизнь на стыке двух культур позволила ему сделать отношения Нового и Старого света лейтмотивом чрезвычайного плодовитого (двадцать романов и свыше сотни рассказов) творчества. Среди других характерных черт его прозы критики выделяли глубокий психологизм и предвосхищение модернистской эстетики: в частности, ему удалось вплотную приблизиться к технике «потока сознания».

Повесть «Поворот винта» стала самым известным его произведением, была экранизирована более десяти раз и послужила литературной основой для одноименной оперы Бенджамина Бриттена. Эта книга начинается в духе классической готической новеллы о привидениях: компания, собравшаяся в ночь перед Рождеством у камина, разговоры о призраках и герой, предлагающий прочесть рукопись о таинственных и жутких событиях, которую ему якобы отправила двадцать лет назад по почте реально существовавшая женщина.

Главная героиня рукописи, девочка Флора, оставшись сиротой, живет на попечении своего дяди в загородной усадьбе. Ее брат Майлс недавно был отчислен из школы за совершение поступка столь отвратительного, что администрация не решается сообщить о нем в письме.

Вскоре девушка с расстроенным воображением и нервами начинает видеть страшные видения: мужчину и женщину.

Из разговоров с экономкой девушка делает вывод, что призрачной парой могли оказаться жившие раньше в усадьбе и здесь же умершие слуга и горничная, отличавшиеся изрядным распутством и, возможно, причастные к растлению ее брата.

Но существовали ли эти призраки на самом деле или они были только плодом воображения бедной Флоры? Автор не дает ответа на этот вопрос, оставляя его на усмотрение читателя.

Сохранив все внешние атрибуты готической истории, Джеймс превратил ее в изящную вариацию на тему особенностей человеческого восприятия и перекинул от нее мостик к современному психологическому хоррору. В конце концов, порождения нашего собственного сознания могут оказаться куда страшнее проделок любого злого духа.

Граф де Лотреамон (1846–1870)

Двадцатидвухлетний французский поэт Изидор Дюкасс взял псевдоним граф де Лотреамон в честь персонажа готического романа Эжена Сю, надменного и горделивого богохульника. Именно эти качества он доведет до предела в образе своего Мальдорора: самого яркого романтического героя и самого радикального богоборца из всех протагонистов, когда-либо созданных мировой литературой.

Живя на деньги отца в парижских меблирашках, Дюкасс делил время между чтением в библиотеках философов и романтиков и написанием «Песен Мальдорора»: сотен бесконечно поэтичных страниц, полных чернейшей меланхолии, ненависти и желчного юмора. В возрасте двадцати четырех лет он скончался от неизвестной болезни, так и не увидев своего творения изданным. Из шести песен при его жизни была напечатана только первая. Взглянув на остальные, издатель испугался судебных обвинений в распространении богохульств и непристойностей.

Мальдорор — главный и сильнейший враг Демиурга — родился на свет глухим, но однажды обратил взор к небесам и узрел Творца, который, сидя на позолоченном троне из человеческого кала, пожирает своих детей. При виде этого зрелища он издал крик столь ужасный, что обрел после этого слух.

Превратившись в гигантского спрута, каждое из восьми ужасающих щупалец которого с легкостью могло бы охватить планету, Мальдорор вступает в бой с Творцом. Ему не удастся одолеть Творца в схватке, и, израненный, он скроется в своей пещере, но и Демиург не осмеливается туда войти:

Мальдорор извлекает из своего неисчерпаемого рудника огромные, величиною с гору, глыбы вшей, затем разрубает их топором на куски и темной ночью разбрасывает по городским улицам.

Мальдорор не убивает животных («ибо других живых существ: ни лошадь, ни собаку, не трогал, слышите? Не трогал никогда!»), но его ненависть к человеку как существу, сотворенному по образу и подобию Божьему, не знает себе равных. Всё, что ждет наивных юношей, доверившихся величайшему богоборцу, — быть зашитыми в мешок и забитыми до смерти как бешеная собака. Закономерный итог для тех, кто оказался достаточно глуп, чтобы поверить, что в таком мире, как наш, могут существовать справедливость и дружба.

Opus magnum Лотреамона годами пылился в ящике стола у издателя, пока не был извлечен на свет созданного Демиургом омерзительного мира, чтобы вдохновлять французских символистов, сюрреалистов, гностиков, декадентов и других печальных бунтарей против Бога и господина.

Если вы не прочли «Песен Мальдорора» в шестнадцать лет, у вас не было юности.

Артур Мэкен (1863–1947)

Среди поклонников английского прозаика Артура Мэкена, чья фамилия в русских переводах зачастую неправильно транскрибировалась как Мэйчен, были столь разные люди, как Алистер Кроули, подчеркивавший их магическую достоверность, Артур Конан Дойл, Оскар Уайльд и Хорхе Луис Борхес, называвший его предтечей магического реализма.

В начале Первой мировой войны зарабатывавший себе на жизнь журналистикой Мэкен стал создателем грандиозной газетной мистификации. Он опубликовал короткий очерк «Лучники», согласно которому во время битвы при Монсе в августе 1914 года немцы узрели в тумане солдат Генриха V, стрелявших в их сторону, и это зрелище повергло их в ужас и заставило отступить. Несмотря на то что история была полностью придумана Мэкеном, множество воевавших на фронте солдат начали писать ему о том, что тоже видели в тумане «ангелов Монса».

Не были ли и другие его истории о магии и зловещих чудесах лишь средством развлечь читателя, который только по недомыслию может поверить в реальность потусторонних сил? Участие Мэкена в герметическом Ордене Золотой Зари заставляет предположить, что к своему творчеству он относился гораздо серьезнее.

В самом известном произведении Мэкена — повести «Великий бог Пан» — доктор-экспериментатор проводит операцию на мозге деревенской девушки Мэри, удаляя из него часть, предохраняющую нас от восприятия сверхъестественной реальности. Одного взгляда на этот сокрытый от глаз обычного человека мир ей оказывается достаточно, чтобы бесповоротно лишиться рассудка.

Раймонд не мог, однако, предположить, что у душевнобольной Мэри родится дочь, Элен, которой с самого детства будут сопутствовать загадочные и страшные события. Живший по соседству маленький мальчик встречает Элен со «странным голым человеком» в лесу, после чего вскоре заболевает неизлечимым слабоумием.

Вырастая во взрослую женщину, Элен продолжает разрушать жизни всех, с кем она соприкасается, вызывая в лондонском свете эпидемию страшных и бессмысленных самоубийств.

Ее отцом был сам языческий бог Пан, и через нее он продолжает являться людям.

Когда и сама Элен умрет, ее тело распадется, претерпевая кошмарные метаморфозы.

Чудовищным перевоплощением закончится и история героя рассказа Мэкена «Белый порошок», получившего в результате ошибки аптекаря вместо лекарства от переутомления эссенцию, из которой в древности приготовляли вино шабаша, Vinum Sabbati. Пробуждение в переусердствовавшем студенте примордиальных сил столь же далеко от эротических картин шабаша как свободного праздника плоти, как вторгшийся в Викторианскую Англию Пан от шкодливого фавна, играющего на свирели. С каждым глотком этого эликсира несчастный удаляется всё дальше от человеческого образа мыслей и человеческого облика по направлению к черным, бесформенным тварям, сотканным из первоматерии.

Будучи валлийцем и по крови, и по духу, Мэкен замечательно чувствовал кельтскую мистику своего родного края, но не испытывал на ее счет никаких иллюзий. Царство дохристианских сил природы в его прозе ужасно, безжалостно и античеловечно. В конце концов, именно с легкой руки Мэкена фейри начали изображаться в массовой культуре не как изящные викторианские создания, а как живущий по соседству с людьми коварный и злой маленький народец.

Густав Майринк (1868–1932)

В 1902 году тридцатичетырехлетний пражский банкир Густав Майринк был арестован по обвинению в использовании колдовства в коммерческой деятельности. Два с половиной месяца спустя его отпустили, доказать обвинение не удалось. Однако деловая репутация Майринка уже была подорвана безвозвратно, и, чтобы прокормить семью, он вынужден был заняться переводами и сочинительством.

Тринадцать лет спустя из-под его пера выйдет знаменитый роман «Голем», одно из самых значительных произведений литературы экспрессионизма, полное еврейской мистики, сновидений и любовно описанных лабиринтов пражских улиц.

Всё действие «Голема» происходит на границе между сном и явью. «Я не сплю и не бодрствую, и в полусне в моем сознании смешивается пережитое с прочитанным и слышанным, словно стекаются струи разной окраски и ясности», — говорит рассказчик в самом начале романа.

После того как он перепутал свою шляпу с чужой, на подкладке которой было написано имя ее владельца — Атанасиус (Athanasios — греч. «бессмертный») Пернат, рассказчику начинают сниться необычные сны. В них он становится тем самым Пернатом: камнерезом из еврейского квартала Праги. Пытаясь разыскать владельца шляпы, рассказчик понимает, что события, увиденные им во снах, действительно произошли много лет назад.

Нетрудно заметить, что основная идея романа отсылает не столько к иудейскому мировоззрению, сколько к восточным религиям: собственно, именно с чтения рассказчиком жизнеописания Будды Гаутамы и начинается текст.

Связаны идущей через столетия нитью и герои последнего романа Майринка «Ангел западного окна» — легендарный алхимик Джон Ди и его потомок, несколько веков спустя читающий оставленную легендарным предком рукопись. Из-за чрезвычайно сложного символизма романа, богатого алхимическими и тантрическими аллегориями, роман не получил успеха при жизни автора, но был по той же причине по достоинству оценен эзотериками второй половины ХХ века.

Алджернон Блэквуд (1869–1951)

Англичанин Алджернон Блэквуд в молодости увлекался теософией и оккультизмом, состоял в Ордене Золотой Зари, путешествовал по Кавказу и Египту, странствовал целое лето по канадским лесам и работал репортером в Нью-Йорке, где чуть не расстался с жизнью. Старость он встретит респектабельным кавалером Ордена Британской империи и ведущим программы с рассказами о привидениях на ВВС.

Среди сотен его произведений есть эзотерический роман «Кентавр», множество историй о призраках и собрание детективных повестей о сыщике-экстрасенсе, распутывающем сверхъестественные истории, под названием «Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса».

В рассказе Блэквуда «Ивы» два приятеля, отправившись в путешествие на лодке по Дунаю, оказываются в месте, где вышедшая из берегов река образует топь со множеством островков, поросших ивовыми деревьями.

На одном из таких островов путешественники решают заночевать, и этот выбор погружает их в пространство, где место рациональных законов реальности занимают темные языческие силы.

Выхода с острова нет, лодка оказывается продырявленной, а все попытки одного из компаньонов найти происходящему логичное объяснение натыкаются на угрюмые смешки приятеля.

Завеса между мирами протерлась, и теперь через нее проглядывают страшные существа, для которых судьба человеческих империй и земных континентов — не более чем прах.

Это ощущение неизмеримой тонкости пленки, отделяющей мир людей от сверхъестественной реальности, сделало Блэквуда популярным автором среди писателей ужасов: Говард Лавкрафт называл «Ивы» произведением «без единой фальшивой ноты», а оммаж этому рассказу нетрудно обнаружить в «Книгах Крови» Клайва Баркера.

Говард Филиппс Лавкрафт (1890–1937)

Слабым и болезненным мальчиком, пережившим недавно смерть бабушки, шестилетний Говард Филиппс начал видеть ночные кошмары. В этих снах твари с перепончатыми крыльями брали его на руки и возносили на воздух. Кто бы мог предположить, что когда этот мальчик вырастет, тварями из мира мрачнейших видений, что посещают человека в лихорадочном липком бреду, он населит тысячи страниц своей прозы.

Пересказывать историю жизни Лавкрафта нет смысла. Всем, кто хоть немного интересовался творчеством Говарда Филиппса, ее обстоятельства (нищета, публикации в грошовых журнальчиках, немыслимый объем переписки, составившей около 100 000 посланий к друзьям и коллегам) и так известны, а остальных мы можем отослать к биографии, написанной Лайоном Спрэгом де Кампом. Не станем мы и ударяться в психоаналитические интерпретации его произведений, хотя об эротических коннотациях асексуальной на первый взгляд прозы Лавкрафта (слизь, щупальца, ощерившиеся зубастые пасти) писал еще Стивен Кинг.

Нет никаких сомнений, что Лавкрафт не был одаренным стилистом, а вот малоприятным ксенофобом — был, да еще каким. Его сектанты, намеревающиеся пробудить хтоническое зло — отражение ужаса белого американца перед заполоняющими страну ордами мигрантов с чуждыми верованиями и культурой, а в рассказе о Великой Расе Йит (чрезвычайно высокоразвитых конусах, подчинивших себе пространство и время) нет-нет да мелькнут утверждения вроде тех, что общественно-политический строй на планете мудрых конусов называется социал-фашизмом, а слабых представителей этой расы уничтожают немедленно после обнаружения дефекта.

В оправдание автора скажем, что Лавкрафт ненавидел не только мигрантов, но и вообще всех людей, а также самого себя и собственное творчество.

Дремлющее под толщей воды божество, которое вторгается в кошмарные сны особенно чутких людей и доводит до исступления верящих в его скорое пробуждение сектантов, после чего они беснуются в диких оргиях и приносят человеческие жертвы омерзительному идолу. Рыбацкий городок, жители которого на протяжении поколений спаривались с живущими под водой человеколягушками, пока сами не начали вырождаться в серокожих и злобных амфибий. Циклопические руины городов древних рас, живших за миллионы лет до появления человечества и во столько же раз превосходивших его могуществом. Чёрный Козел Лесов с Тысячью Младых. Грибы с Юггота.

Все эти образы вам должны быть знакомы, даже если вы не прочли ни единой страницы из рассказов Лавкрафта, ведь даже восемьдесят лет спустя после смерти писателя на плодах его фантазии продолжают паразитировать бесчисленные писатели, игроделы и режиссеры. Из прозаиков ХХ века только Толкин мог бы посоперничать с ним в плане того, как игрой воображения можно создать для человечества новый миф. Не меньше фантастов подпали под обаяние его прозы и представители модной философской школы спекулятивного реализма, очарованные ужасностью, бесчеловечностью и непознаваемостью лавкрафтианского мира.

Осмелимся предположить, что этим ореолом посмертной славы Лавкрафт обязан тому, что именно он сумел ближе всех подобраться к разгадке кошмарной тайны устройства мироздания, центром которого в неимоверной гордыне мы себя возомнили.