Сильные женщины — да, феминизм — нет. О чем писала и во что верила Дорис Лессинг, обладательница Нобелевской премии по литературе, которая променяла коммунизм на суфизм

Пожилая дама с трудом выходит из черного лондонского кеба. Длинные седые волосы собраны в небрежный пучок, с шеи свисает бордовый шарф. Она аккуратно ступает на землю, ставит пакеты, смотрит в камеру:

— Что вы снимаете?

— Вас! Вы слышали новости? — спрашивает голос за кадром.

Женщина выглядит растерянной, кажется, что ей хочется как можно скорее попасть домой, но мешают люди с камерами. Рядом стоит мужчина, ее сын, в руках у него артишок.

— Вы получили Нобелевскую премию по литературе!

— Иисусе, — женщина вздыхает, прикрывает глаза и опускает голову.

Видео с не самой типичной реакцией на такую новость — яркая иллюстрация того, какой была писательница и где она все эти лавры видала.

Через год Лессинг назовет получение премии «чертовой катастрофой»: после свалившейся на нее известности, в череде бесконечных интервью-фотосессий, у нее не оставалось времени на главное — писать.

Дорис Лессинг была панком от литературы. Она жила так, как считала нужным, писала что хотела и сокрушала авторитеты. После страстного увлечения коммунизмом и разочарования в нем Лессинг отказалась от цельных идеологических систем и всё подвергала сомнению. Лишь суфизм, древнее мистическое течение ислама, дал ей возможность заниматься духовным развитием, не отказываясь от свободы и критического мышления.

«Подружка черномазых»

«Меня сразу причислили к предателям, белый суд вынес вердикт — nigga lover, подружка черномазых», — рассказывала Лессинг о реакции соотечественников, живущих в Южной Родезии, на ее дебют — роман «Трава поет».

Англичанка Дорис Тэйлор родилась в Персии (современный Иран). Когда девочке было пять лет, семья переехала в британскую колонию в Южной Родезии (сегодня территория Зимбабве). Свое детство и юность в Африке Лессинг описывала как коктейль из огромных доз боли и крупиц удовольствия. В 1949 году тридцатилетняя Дорис с рукописью романа в чемодане и трехлетним сыном на руках приезжает в Лондон. За плечами — брошенная в 14 лет школа, работа няней, телефонным оператором, стенографисткой, секретарем; замужество и двое детей, развод, участие в коммунистическом «Левом книжном клубе», второй брак с его руководителем Готфридом Лессингом, фамилию которого Дорис оставит и после разрыва. Это, на минуточку, конец 1940-х, время, когда вершиной успеха для женщины была роль рачительной домохозяйки в большой семье.

Дебютный роман молодой писательницы «Трава поет» — правдивое, без прикрас, описание жизни в колониальном поселке, пропитанной угнетением и насилием, — стал сенсацией сразу после публикации.

Социальная проза Лессинг сильна тем, что это не агитки с разделением на плохих и хороших. В ее произведениях сложные, незаурядные натуры попадают в непростые обстоятельства, в которых ломаются даже крепкие характеры.

Опостылевшая жизнь на ферме, нищета, ненависть главной героини к неудачливому мужу оказали на нее дегуманизирующее влияние и переплавились в расизм: Мэри относится к чернокожим сотрудникам как к животным. В городе девушка вела активную общественную жизнь и занималась любимым делом — но пожертвовала всем, вышла замуж за малознакомого человека и переехала на ферму только из-за надоевших шуточек на тему «тебе 30 — а ты всё еще одинока». Мэри позволяет себе отыгрываться на слугах-африканцах лишь потому, что в социальной иерархии они находятся на самой низкой ступени и никак не могут себя защитить. Уже в первом романе Лессинг мастерски показывает, как тесно переплетаются личное и политическое.

«Моя мать не любила жизнь в буше, терпеть не могла Африку и мечтала об Англии. Она была жестока с чернокожей прислугой, кричала на них, если на столе лежали не те ложки, — а они, возможно, вообще впервые видели эти предметы и понятия не имели, зачем нужны столовые приборы», — рассказывала Лессинг в интервью.

Среди британцев Южной Родезии лишь коммунисты публично осуждали жестокость по отношению к африканцам и выступали за улучшение условий их жизни в колониях. Марксистская утопия обещала равенство рас и классов, это не могло не привлечь пассионарную девушку, с детства наблюдавшую дискриминацию и унижение.

Лессинг была активным членом местной подпольной Рабочей партии и публично критиковала существующий порядок вещей, за что в 1955 году была лишена права въезда в Родезию и Южную Африку.

Крах утопии

Через двенадцать лет после литературного дебюта Лессинг выходит ее роман «Золотая тетрадь», за который, как считают исследователи, писательнице и присудили Нобелевскую премию. До этого она опубликовала несколько сборников рассказов, три части автобиографической серии «Дети насилия» и нон-фикшн «В погоне за англичанами».

«Золотая тетрадь» — сложно организованный, не старающийся быть удобным и читабельным текст, где традиционное повествование от третьего лица монтируется с отрывками из дневников главной героини, писательницы Анны Вульф.

В четырех тетрадях героиня пытается зафиксировать разные куски своей распадающейся идентичности: в черной рассказывает о периоде жизни в Южной Родезии, в красной — об участии в коммунистической партии Великобритании, желтая представляет собой набросок романа (завязкой сюжета служит эпизод болезненного расставания), а в синей она описывает свои переживания и сны.

Лессинг показывает жизнь героини в максимальном количестве измерений: материнство, любовники, партийная деятельность, секс, творчество, телесность. Одна из глав — дневниковая запись, где Анна фиксирует всё, что происходит с ней за сутки — в первый день менструального цикла. Героиня идет на работу в редакцию, занимается обычными делами, участвует в беседах о будущем коммунизма — и испытывает перманентный страх, что от нее может плохо пахнуть или она не успеет вовремя подмыться.

Женщины у Лессинг существуют в широком социальном контексте: считающиеся традиционно «девичьими» темы телесности, секса, материнства, романтических привязанностей находятся в этой иерархии в одном ряду с вопросами экономики, политики, истории.

Все они части огромной вселенной человеческой жизни — женской жизни, раз уж биология определяет правила социальной игры.

Пытаясь справиться с писательским блоком, окончательно отказаться от коммунизма, быть независимой от мужчин, которые причиняют одну лишь боль, Анна падает в пропасть — она находится на пороге полного ментального краха, но всеми силами цепляется за реальность и сражается с подступающим безумием.

Однако в романе распадается на куски не только «я» героини, но и окружающий мир, недавно переживший Вторую мировую войну и всё еще испытывающий на себе ее разрушительные последствия. Коммунистический проект, даривший надежду на спасение, обернулся очередным провалом: новости из Советского Союза о сталинских репрессиях и лагерях не оставляют в этом сомнений.

Идеологии не работают, догмы оказываются не избавлением от страданий, но оружием для жестокого истребления несогласных.

Черную и синюю тетради Анны заполняют вырезки из газет с заметками о войнах, пытках, вспышках насилия в Африке, США и Советском Союзе. Примириться с этим миром невозможно. Выхода, кажется, нет.

Знакомство с суфизмом

«Я пытаюсь понять, как быть и что делать, но вместо этого запутываюсь еще больше. Мой внутренний мир, моя жизнь перевернуты вверх дном. Я читала всё подряд: буддизм, йога и т. д., — и у меня случилось такое перенасыщение, что я поклялась себе никогда больше не открывать ни одной книги. К счастью, это обещание я нарушила — иначе так и не познакомилась бы с вами. Кажется, к тому, о чем вы пишете, меня вело всё ранее прочитанное».

Это отрывок из письма Лессинг Идрису Шаху, адепту суфийской традиции, с которым она начала общаться после прочтения его книги «Суфии» в 1964 году. Лессинг примкнула к новому лагерю и отдавалась его идеям со всей страстностью своей натуры, о чем свидетельствует ее война с востоковедом и исследователем персидской культуры Лоуренсом Элвеллом-Саттоном. Он утверждал, что книги Шаха не более чем попытка представить Западу упрощенную и извращенную версию останков суфизма с целью повторить успех тех, кто чуть раньше по похожей схеме экспортировал йогу и дзен-буддизм. Элвелл-Саттон критиковал читателей того самого «наивного Запада», готовых с радостью внимать всему, на что вешается ярлык «ориентальной мудрости». Ученый подчеркивал, что претензия Шаха быть экспертом в восточной философии на основании его афганского происхождения абсурдна, потому что он вырос и получил образование в Англии.

В ответ Лессинг обвинила оппонента в невежестве и перечислила все регалии и литературные успехи Шаха, а также авторитетных людей, признавших его труды по суфизму. В статье для Vogue Лессинг назвала это учение «древним путем к современной свободе», потому что оно призывает «понять, почему мы верим в то, во что верим, исследовать базис идей, которые кажутся нам самоочевидными».

В суфизме выделяют три вида знания. Первый из них, в западной культуре считающийся единственным легитимным способом постижения сущего, — рационализм, который работает при сборе фактов и информации для выведения умозаключений. Ко второму относится знание эмоциональное, сюда включаются любые экзистенциальные и мистические переживания и открытия.

А третий вид — истинное знание, постичь которое можно только через духовную работу над собой. Оно простирается поверх рационализма и эмоционализма, позволяет рассмотреть мир во всей его целостности, не разделяя и не сужая области видимого, что неизбежно в случае первых двух путей. Лессинг особенно ценила суфизм за то, что в нем нет противопоставления эмоционального и рационального, искусств и науки, и сама такая идея признаётся абсурдной.

Суфизм и космическая фантастика

Прозу Лессинг сравнивают с суфийскими притчами: как и их авторы, писательница в своих сюжетах разрушает ожидания и удивляет парадоксальными сочетаниями. Ее истории могут происходить в привычном мире, но в нем вдруг появляется что-то мистическое и тревожно-необычное.

В романе «Пятый ребенок» главные герои Гарриет и Дэвид, вопреки господствовавшим в Англии 1960–80-х нигилизму и культу свободной любви, хотят построить традиционную многодетную семью. Они женятся, покупают большой дом. За шесть лет брака Гарриет рожает одного за другим четырех детей, и пара решает остановиться. Но всего через несколько месяцев случается незапланированная беременность, которая проходит тяжело.

Женщина истощена и понимает, что с пятым ребенком что-то не то: он уже берет от нее слишком много. И вот на свет появляется еще один человек, словно пришедший из пещерных времен и силой ворвавшийся в тело главной героини, а через него — в мир.

Он выглядит странно и ведет себя непонятно, но никаких диагнозов врачи ему поставить не могут — формально малыш здоров. Ребенок жесток, опасен, и в конечном итоге идиллия рушится — хотя, казалось бы, что может быть страшного в очередном «пополнении» для людей, так когда-то мечтавших о большой многодетной семье?

Исследователи выделяют в творчестве Лессинг три фазы: коммунистическую, психологическую и суфийскую. Под влиянием суфизма писательница отошла от реализма и обратилась к новому для нее жанру в серии из пяти романов «Канопус в Аргосе: Архивы». Лессинг подчеркивала, что это не столько научная, сколько космическая фантастика — space fiction. Мы не находим у нее подробных описаний технологий будущего — акцент сделан на взаимоотношениях миров и персонажей, стоящих на разных ступенях развития, и проблемах, которые при этом контакте неизбежно возникают. Лессинг остается собой и глубоко погружается в психологию и психику героев, а фантастический сеттинг помогает ей по-новому рассуждать об эволюции, инаковости, противостоянии и насилии.

В первой книге серии «Шикаста» нам рассказывают историю планеты, которая очень напоминает Землю.

Лессинг смешивает сюжеты из Ветхого и Нового Заветов, теорию Дарвина и суфийский подход к нравственности — и показывает, как уголок Вселенной, у которого были все шансы стать местом всеобщего счастья, скатывается на самое дно: тамошняя цивилизация развязывает войны и уничтожает природу.

Лессинг создает единый мир, где сны, переживания, духовные поиски не менее важны, чем формальный сюжет. «Нет никакого „или — или“, есть только „и, и, и, и, и, и“», — говорила она в одном из интервью. И в фантастических произведениях, и в «Золотой тетради» реальность незаметно перетекает в сны и обратно, жизнь неотделима от ментальных процессов.

Путь к свободе

Лессинг не любила, когда «Золотую тетрадь» называли «феминистским романом», и в предисловии к очередному переизданию объяснила почему. Да, героини много размышляют о своем положении в обществе, об ограничениях, с которыми сталкиваются, об отношениях с мужчинами. «Объективная», написанная с позиции автора часть романа называется «Свободные женщины», и в этом есть ирония, потому что Анна и ее подруга Молли, характеризующие себя так, постоянно ставят саму возможность свободы под сомнение. Однако определение «феминистский» неизбежно сужает смысл авторского послания, и это не устраивает Лессинг.

«Золотая тетрадь» — роман и о расизме, и о коммунизме, и о ментальных заболеваниях, и о понятии «нормы», и о многом другом. Лессинг упорно открещивалась от ярлыка «феминистка» и по отношению к ней самой.

Как и любая доктрина, феминизм сужает угол обзора. Через идеологические линзы мир выглядит как «правильное» и «неправильное», соответствующее догме и нет. В поздних интервью Лессинг критиковала радикальный феминизм и политкорректность, потому что, на ее взгляд, они стали новыми догматами, ограничивающими свободу мысли и высказывания. Суфизм же утверждал, что увидеть и воспринять сущее во всей его полноте и целостности возможно. В своем творчестве Лессинг стремилась именно к этому — описать мир, не сужая его и не подгоняя ни под какие идеалистические рамки, не ограничивая собственное знание рационализмом или эмоционализмом. И процесс создания текста был для нее способом подключиться к источнику такого знания.

«Невозможно писать что-то, думая о том, в каком идеологическом ключе будут толковать твое произведение, творчество так не работает. Мы пишем не из головы, а откуда-то из солнечного сплетения, это совсем другой процесс.

Если всё обдумывать, то у тебя получится памфлет коммуниста или госпел христианина. Это не будет литературой», — рассуждала Лессинг.

Империи не существует

В 1992 году 73-летней Дорис Лессинг предложили титул Дамы Британской империи. Та ответила:

«Спасибо Вам за оказанную честь, я очень тронута. Но я спрашиваю себя: а где же находится эта Британская империя? Очевидно, ее нет. <…>

Есть что-то абсурдное в том, чтобы раздавать титулы несуществующей Империи.

И еще кое-что. В молодости я изо всех сил боролась с Британской империей там, где тогда находилась, — в старой Южной Родезии. Наверное, неправильно принимать в старости почести от институции, с которой прежде боролся.

Хотя… Как приятно было бы стать почетной Дамой! Но Дамой чего? Дамой Британии? Дамой Британских островов? Дамой Британского Содружества? Дамой…? Не важно.

Простите меня за мою дерзость. Мне жаль, мне действительно очень жаль».