Между тюрьмой и флотом: история инженера Владимира Костенко — в Цусиме, на верфи, в ГУЛАГе

Самородок из провинции

Миллионы людей знали его под другой фамилией.

«Он был молод, лет двадцати шести, среднего роста, не широк в плечах, но, по-видимому, крепок корпусом. Голова у него сидела прямо, а коротко подстриженные волосы на ней — ежиком — придавали ей характер какой-то настороженности. Говорил он чистым и приятным голосом, какой бывает у людей непьющих и некурящих, причем его мысли и слова были точны и четки, как чертеж. Необыкновенная внешняя деликатность, сопровождаемая какой-то внутренней внимательностью к другим, резко отличала его от остальных офицеров», — так писатель Алексей Новиков-Прибой охарактеризовал одного из главных персонажей своей «Цусимы» — инженера Васильева.

Многие читатели знаменитого романа и не знают, что настоящее имя Васильева было Владимир Полиевктович Костенко. Он был одним из самых одаренных российских судостроителей. И практически никто из первых читателей «Цусимы» не знал, что инженер Васильев в настоящее время сидит в челябинской тюрьме…

Жизненный путь Костенко начался 20 сентября 1881 года — он появился на свет в многодетной семье скромного земского врача, в селе Великие Будища (ныне Полтавская область на Украине). Окончив гимназию в Белгороде с золотой медалью, талантливый юноша поступил на кораблестроительное отделение Морского инженерного училища императора Николая I в Кронштадте. Этот выбор был не случаен: с самых ранних лет Володя проявлял горячий интерес ко всему, что было связано с морем и кораблями. А на тот момент профессия военного кораблестроителя была в Российской империи крайне востребована — в связи с тем, что государство участвовало в начавшейся во второй половине XIX века гонке морских вооружений.

В Петербурге одна за другой принимались всё более амбициозные программы пополнения флота, в рамках которых на российских и зарубежных верфях строились сотни самых разных кораблей: броненосцы, крейсеры разных классов, миноносцы, канонерские лодки, субмарины, военный транспорт.

Кто-то должен был все эти корабли проектировать и руководить их созданием.

Страсть к технике в их семье отличала не только Владимира — его младший брат Михаил впоследствии стал выдающимся электротехником. Владимир же, обучаясь на корабела, продемонстрировал недюжинный талант, свидетельством чего стала его дипломная работа. В ней он предложил передовой на тот момент проект быстроходного броненосного крейсера, который должен был превосходить по своим тактико-техническим характеристикам все аналогичные корабли зарубежных держав.

«Собрав за время летней практики 1903 г. данные о весах различных корабельных устройств, механизмов и вооружения, Костенко убедился, что, если заменить тяжелые огнетрубные котлы шотландского типа на легкие водотрубные, а также использовать более легкие вспомогательные механизмы, можно высвободить для усиления защиты и вооружения не менее 1200 т. Смело пойдя на увеличение главного калибра с 203-мм до 254-мм и доведя число 152-мм орудий с четырнадцати до шестнадцати, В. Костенко впервые в мировом кораблестроении применил линейно-возвышенное расположение орудийных башен. Это была новинка, которую американцы применили на дредноуте „Мичиган“ лишь в 1908 г. Благодаря такому размещению орудий дипломный крейсер В. Костенко имел бортовой залп из десяти 152-мм и четырех 254-мм снарядов, который по мощи превосходил бортовой залп японской „Асамы“ на 60%», — отмечает историк флота Сергей Сирый.

Дипломная работа начинающего инженера настолько впечатлила экзаменационную комиссию, что стены училища 23-летний Владимир покинул с золотой медалью и занесением на почетную доску.

Уцелевший в Цусиме

Вскоре молодого специалиста назначили на новейший эскадренный броненосец «Орел», которому в составе 2-й Тихоокеанской эскадры предстояло идти на Дальний Восток — сражаться с японцами. Костенко прекрасно знал этот корабль, поскольку был назначен помощником главного строителя броненосца. Из-за спешки с отправкой эскадры, которая по первоначальному плану должна была выручать блокированный японцами Порт-Артур, в поход «Орел» отправился фактически недостроенным.

Многочисленные недоделки пришлось устранять прямо в дороге — и на плечи Костенко легла уйма работы. Он с честью справился со своими обязанностями, предложив множество дельных советов о том, как лучше всего подготовить корабль к бою. И эти советы пригодились: «Орел» оказался единственным из пяти самых сильных броненосцев эскадры, который пережил дневное сражение с японцами при Цусиме 27 мая (14 мая по старому стилю) 1905 года.

Встреча с японским флотом под началом адмирала Хэйхатиро Того оказалась для эскадры Зиновия Рожественского фатальной — ее буквально смело с поверхности воды. Значительное количество попаданий пришлось и по «Орлу». Корабль получил ужасающие повреждения: по оценке самого Костенко, в «Орел» попали 144 снаряда 305-мм, 203-мм и 152-мм калибров. Это вполне сопоставимо с количеством попаданий по его собратьям-близнецам «Князю Суворову», «Императору Александру III» и «Бородину». Но если они погибли (причем «Александр» и «Бородино» перед затоплением перевернулись кверху килем), то «Орел» уцелел. Плавучая развалина, в которую превратилось красивое и величественное судно, удержалась на поверхности воды, сохранила, в отличие от своих собратьев, остойчивость и не перевернулась. Это произошло благодаря тому, что на этапе постройки броненосца Костенко снабдил «Орла» особой системой быстрого выравнивания крена и дифферента. На следующий день после сражения 27 мая разбитый «Орел» и еще три русских корабля ввиду полнейшей бесперспективности дальнейшего сопротивления были сданы японцам — и Костенко вместе с прочими уцелевшими членами экипажа оказался в плену.

Еще в походе он начал делать наброски своей книги «На „Орле“ в Цусиме», в которой постарался обобщить опыт этого похода и сражения. Матрос и будущий писатель Алексей Новиков, с которым Костенко, невзирая на сословно-кастовые перегородки, подружился, свидетельствует, что тот заранее смотрел на перспективы похода очень мрачно. Молодой инженер точно фиксировал многочисленные ошибки, допущенные адмиралом Рожественским, — и его печальные прогнозы сбылись. Но что мог сделать скромный корабельный инженер?

«Во время похода эскадры я неоднократно слышал вольные рассуждения Васильева о морской тактике и стратегии. И каждый раз он удивлял меня своими неопровержимыми доказательствами, критикуя боевые задачи эскадры. От него я научился думать иначе. Иногда передо мною возникал вопрос: что было бы, если бы вместо Рожественского эскадрой командовал этот молодой человек? И мне казалось, что он не наделал бы таких глупостей», — рассуждал Новиков.

Кстати, многое для своей будущей «Цусимы» он почерпнул из книги Костенко — до такой степени, что дочь Владимира Полиевктовича впоследствии усматривала в некоторых отрывках из творения Новикова явный плагиат.

Вернувшись на родину из плена в 1906 году, Владимир Полиевктович оказался под арестом. Подозрения в его адрес возникли не в последнюю очередь из-за Рожественского, давшего неблагоприятный отзыв о Костенко: мол, смутьян, потенциальный бунтовщик.

При обыске в квартире Владимира нашли сделанные им для себя записи и обвинили в «написании противоправительственного сочинения, но не распространенного». В Петербург приехал Полиевкт Иванович Костенко, бросившийся хлопотать за сына. Во время посещения жандармского управления помощник прокурора Аккурти сказал Костенко-старшему:

«В своем сочинении сын ваш дурно отзывается о правительстве и упоминает о каком-то военном союзе…».

В итоге отец внес за сына залог в триста рублей — и того освободили.

Общаясь в Петербурге с флотскими офицерами и начальством судостроительных заводов, Костенко, по его словам, убедился, что там распространились «самые превратные представления» о причинах разгрома.

«Под влиянием утверждений Рожественского на флоте определилось стремление сваливать причину цусимского поражения на неудовлетворительное качество наших новых броненосцев, которые вышли из постройки с большой перегрузкой, недостаточной начальной остойчивостью, плохой конструкцией броневой защиты и склонностью к пожарам от действия фугасных снарядов», — отмечал молодой инженер.

Сам же он в объяснениях причин поражения развернул перед начальством обратную картину:

«Не качество наших кораблей привело к разгрому эскадры, а неумение командующего целесообразно использовать боевые свойства лучших кораблей и предоставление противнику всей инициативы в бою».

Костенко поручили подготовить записку для Морского технического комитета «О роли броненосцев типа „Бородино“ в Цусимском бою». После просмотра записки глава комитета Ксаверий Ратник пожелал, чтобы Костенко сделал доклад для всего руководящего и командного состава флота с участием ответственных работников кораблестроительной части. Этот доклад прозвучал в конференц-зале петербургского Адмиралтейства в присутствии почти сотни моряков и судостроителей.

Сорвавшееся покушение

Вскоре Владимир получил новое назначение: помощником главного строителя эскадренного броненосца «Андрей Первозванный». В конструкцию броненосца пришлось спешно вносить изменения, продиктованные печальным цусимским опытом, — и Костенко в этом деле оказался незаменимым. А летом 1907-го его направили в Великобританию, где талантливый специалист надзирал за достройкой в городе Барроу заказанного для русского флота броненосного крейсера «Рюрик». Разумеется, флотское начальство не могло знать, что Костенко живет двойной жизнью — и вторая его жизнь была связана с участием в подпольной организации.

Революционером Костенко стал не под влиянием господствовавшей тогда моды (считалось, что ни один по-настоящему думающий человек не может быть сторонником «прогнившего режима»), а по высоким идейным соображениям. Будучи технологом до мозга костей, он оценивал тогдашний государственный строй России с точки зрения эффективности — и находил его выродившимся, не подлежавшим «ремонту». Костенко размышлял следующим образом:

«Мы все ждали поражения и тяжелых потерь, но никто не мог допустить такого контраста в судьбе двух сражавшихся в смертельной схватке флотов. И только теперь разбитая эскадра внезапно постигла, какое беспримерное преступление было совершено над ней теми, кто столь безрассудно бросил ее в пропасть, несмотря на все предостережения. Да, старая, дряхлая и выродившаяся царская монархия, верившая в покровительство божественного провидения, в своей слепоте ждала чуда и получила Цусиму. Это именно ей нанес удар адмирал Того! Это на нее падает весь позор беспримерного поражения! Цусимская катастрофа явилась своего рода гранью между двумя периодами русской истории. Это был последний и наиболее убедительный урок, доказывавший полную несостоятельность правительственной системы крепостнического и бюрократического абсолютизма».

Ад Цусимы, из которого он чудом вышел живым, укрепил Владимира в мысли, что речь идет не об отдельной частной неудаче, а о системной гнилости государственного режима, который срочно нужно менять.

И он вступил в ряды знаменитой Партии социалистов-революционеров (эсеров). Подпольная кличка его была Цицерон. На протяжении нескольких лет Костенко умудрялся совмещать напряженную работу кораблестроителя с подпольной деятельностью. Позже он рассказывал, что сумел создать обширную революционную организацию из матросов экипажа «Рюрика», в которую вошли около двухсот человек.

«По его инициативе и под его руководством началась революционная пропаганда среди матросов строящегося крейсера. Пропагандистами были: бывший пехотный офицер Варшамов, бывший матрос с эскадры адм. Рожественского Затертый (под этим псевдонимом скрывался Алексей Новиков, подвергнувшийся из-за подозрений в революционной деятельности полицейским преследованиям и бежавший из России. — Прим. авт.) и член Российской социал-демократической партии рабочий Петр (псевдоним). Костенко весною 1908 г. известил центральный комитет, что на корабле есть несколько десятков матросов-революционеров и что среди них есть люди с террористическим настроением, готовые убить царя на предстоявшем, по возвращении „Рюрика“ в Россию, царском смотру», — писал в мемуарах знаменитый эсер-террорист Борис Савинков.

В 1908-м Костенко организовал встречу эсеровских лидеров Бориса Савинкова, Евно Азефа и Петра Карповича с несколькими матросами «Рюрика». В ходе встречи речь шла об организации покушения на Николая II, который, как ожидалось, должен был посетить крейсер после его прихода в Россию. Первоначальный план состоял в том, чтобы тайком провести в Глазго на борт крейсера кого-либо из членов боевой организации эсеров — чтобы тот, скрываясь в каком-либо безлюдном помещении, проделал на корабле путь до России.

Предполагалось, что террорист-одиночка взорвет взятой с собой бомбой адмиральскую каюту «Рюрика» — в тот момент, когда туда войдет царь. Эту идею, однако, пришлось отбросить, поскольку ее признали слишком трудной к исполнению.

Тогда застрелить царя вызвался один из членов команды «Рюрика» — машинист Герасим Авдеев, искренне увлеченный идеей свержения самодержавия. Он в экзальтации писал Савинкову:

«Я только теперь начал понимать, что такое я. Я никогда не был и никогда не буду работником-пропагандистом… Я теперь глубоко, серьезно подумавши, представляю себе выполнение порученной мне задачи. Вот это действительно радость… Я говорю, что я пушка, которую заряди да выпали из нее, а на корабле мне говорят: иди, трепли языком… Приходится, в силу необходимости покориться. А как покориться? Я чувствую, что я закалил пружину и теперь эту пружину приходится сильно гнуть, боюсь, как бы не сломать ее… А может быть… Нет, одна минута разрешит более целых месяцев. Тогда лучше видно…»

Также выразил желание принять участие в убийстве самодержца и другой матрос «Рюрика» — вестовой Каптелович… И Авдеев, и Каптелович получили револьверы.

«В октябре в Кронштадте состоялся высочайший смотр „Рюрику“. И Авдеев, и Каптелович встретились с царем лицом к лицу. Ни один из них не выстрелил. Я считаю несправедливым заподозрить Авдеева в недостатке мужества. Слишком быстро и слишком напряженно пришлось переживать ему все колебания террора. Нет ничего удивительного, что „пружина“ сломалась», — подводил итог Савинков.

Что интересно, участвуя в подготовке покушения на императора, Костенко был искренне озабочен боеготовностью флота, который, как он был уверен, вскоре понадобится обновленной России, сбросившей царский режим. А способности кораблестроителя он проявлял исключительные. Показателен случай.

В 1909 году Владимир Полиевктович посетил завод в Белфасте, где строились гигантские трансатлантические лайнеры «Олимпик» и «Титаник». Ознакомившись с их моделями и чертежами, Костенко заявил директору фирмы «Харленд энд Вулф», что в конструкцию лайнеров вкрались крупные недостатки — и они могут погибнуть даже от одной небольшой пробоины в корпусе.

Слова Костенко сочли «бестактностью» и во внимание не приняли.

«В первый же рейс опасения Костенко подтвердились: „Титаник“ от столкновения с ледяной горой получил сравнительно ничтожное повреждение, но вследствие упомянутых конструктивных недостатков через два часа потонул», — констатировал знаменитый кораблестроитель Алексей Крылов.

Вернувшись из Англии, Владимир Полиевктович 23 марта 1910 года оказался арестован вторично. На сей раз полиция собрала достаточно данных (главной уликой стала найденная в квартире Костенко пачка антиправительственных прокламаций) для того, чтобы инженера осудили на шесть лет каторги. Бунтаря посадили в предварительное заключение в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Там он с разрешения тюремного начальства обвенчался 27 июня 1911 года в крепостной церкви со своей невестой Софией Михайловной Волковой. Спас Костенко Алексей Николаевич Крылов, занимавший тогда ключевой пост в системе российского кораблестроения. Крылов работал над проектом исключительной важности — созданием для восстанавливаемого после войны с японцами русского флота новейших линейных кораблей-дредноутов. Крылов нуждался в одаренных помощниках и принялся хлопотать о смягчении участи Костенко.

Выступая перед судом, Крылов отметил талантливость Костенко и высокое качество его работы при строительстве «Рюрика». Один из судей его перебил:

«Мы судим Костенко не за то, что он хороший инженер, а за то, что он революционер; что вы по этому поводу можете сказать? Не выражал ли он вам своих революционных взглядов?»

На что Крылов незамедлительно отметил:

«Я — генерал, председатель Морского технического комитета, Костенко — младший производитель работ; воинская дисциплина не позволяет ни мне, ни ему вести какие-либо неслужебные беседы».

В итоге Костенко приговорили к шести годам каторги. Тогда по просьбе Крылова морской министр Иван Григорович попросил царя о смягчении приговора для Костенко, ссылаясь на то, что Владимир Полиевктович очень ценен для страны и имеет боевые награды.

Помилование удалось выпросить, но Костенко уволили с государственной службы на флоте.

По рекомендации Григоровича и Крылова Костенко был принят на должность начальника технической судостроительной конторы Общества Николаевских заводов и верфей «Наваль». Здесь он надзирал за строительством для Черноморского флота линкоров «Императрица Екатерина Великая» и «Император Николай I». Работая над черноморскими дредноутами, Костенко внес в их конструкцию ряд усовершенствований, позволивших улучшить котлы, башни главного калибра и другие механизмы. Одновременно он приступил к разработке линкоров следующего поколения, вооруженных невиданным прежде в российском флоте 406-мм калибром. Костенко подготовил четыре варианта таких кораблей — с разной скоростью, водоизмещением, с двух- и трехорудийными башнями главного калибра.

Тогда же Владимир Полиевктович придумал классическую схему защиты корпуса военных кораблей от вражеских торпед. Разработанная Костенко система защиты предусматривала в подводной части корабля многочисленные мелкие помещения, отгороженные друг от друга крепкими переборками: принимая взрыв торпеды, они должны были гасить взрывную волну и ограничивать распространение забортной воды.

Новатор-заводостроитель

С Николаевым жизнь Костенко была связана до 1922 года. Тут он встретил события революции и Гражданской войны, тут же успел поработать над восстановлением впавших в запустение верфей с возвышавшимися на них многочисленными недостроенными кораблями. Осенью 1920-го умерла от скоротечной чахотки его жена, оставив супруга с тремя малолетними детьми на руках. В 1922 году Владимир Полиевктович женился на Ксении Александровне Меранвиль де Сент-Клер.

Молодому советскому государству таланты Костенко тоже оказались нужны. С 1922 по 1924 год он занимает крупный пост в промышленности Украинской ССР, затем становится членом правления «Судотреста», а в 1928-м попадает под репрессии.

Его обвинили во «вредительстве», которое заключалось в перерасходе сметной стоимости транспортных судов, и приговорили к расстрелу. В глазах новых властей Костенко был дважды подозрителен: во-первых, бывший царский офицер, во-вторых, член партии эсеров, которых большевики тогда воспринимали как лютых врагов. Впоследствии Владимир Полиевктович рассказывал своей дочери Наталье:

«Обычно приговор приводят в исполнение на рассвете. На девятый день после объявленного мне приговора (расстрел) в 5 часов утра загремел замок моей одиночной камеры и мне приказали: „Собирайтесь“. Вели меня по длинному тюремному коридору. Я знал, что, если в конце коридора поведут налево — расстрел, направо — возможны какие-либо изменения судьбы. У несправедливо осужденного теплится надежда на чудо — высшую Божественную помощь».

Костенко отвели направо и зачитали новый приговор: «Ссылка на десять лет в Соловецкий лагерь особого назначения». Чувства человека, который только что стоял перед лицом смерти, но остался жив, конечно, неописуемы…

«В Соловки его отправляли в вагоне с самыми отпетыми уголовниками. Они быстро и ловко украли у инженера все теплые вещи и еду. Очень характерно для Владимира Полиевктовича, что, обнаружив это, он не дал им понять, что подозревает их в краже. Костенко начал в тактичной форме интересоваться их судьбами, расспрашивал, по каким статьям они осуждены и о сроках наказания. Постепенно перешел на рассказ о своей судьбе, о Петропавловской крепости и Цусимском сражении, проявляя при этом большое участие к своим слушателям. Вернувшись на свое место, он нашел все свои вещи возвращенными», — передает Наталья Владимировна рассказ отца.

С учетом талантов и способностей Костенко его не оставили на положении простого лагерника. И, находясь в заключении, он работал над проектами реконструкции и модернизации николаевских судостроительных заводов. К этой работе Костенко привлекли в харьковском Гипромаше — и 30 ноября 1929 года инженера перевели с Соловков в Харьков для отбывания срока заключения в особых бюро при ОГПУ.

В октябре 1930-го Костенко перебросили в Ленинград. Там, опять же работая в огэпэушной шарашке, он подготовил «План реконструкции Ленинградских судостроительных верфей». Цель плана — довести объемы строительства судов на ленинградских верфях до максимума.

После досрочного освобождения в 1931 году Костенко — главный инженер предприятия «Проектверфь». Историк Сирый отмечает:

«Костенко оказался настоящей находкой для „Проектверфи“. 1 сентября 1931 г. его назначают главным инженером этой организации, которая с 1 мая 1936 г. преобразовывается в ГСПИ-2. Это назначение совпало с обострением международной обстановки на дальневосточных границах СССР. В связи с этим для усиления промышленно-экономической базы Дальневосточного края 10 августа 1931 г. правительство СССР приняло решение построить судостроительный завод универсального профиля на берегу Амура неподалеку от Хабаровска. Для окончательного принятия решения о месте постройки завода 17 февраля 1932 г. нарком тяжелой промышленности Г.К. Орджоникидзе приказал руководству „Проектверфи“ немедленно выехать на Дальний Восток, чтобы ознакомиться с положением дел на месте».

Оказавшись на Дальнем Востоке, Костенко немедленно приступил к поиску участка для завода. При этом Владимир Полиевктович вступил в спор с руководством «Проектверфи». Он отверг вариант размещения, предложенный начальством, и предложил свой — близ села Пермского, в районе Малого и Большого Силинских озер. Одно из этих озер Костенко намеревался превратить во внутренний закрытый бассейн, а другое — в большой рейд для достройки кораблей в стороне от амурского фарватера. По его мысли, постройка кораблей должна была осуществляться на горизонтальных стапелях в закрытых сухих утепленных доках, находящихся выше горизонта акватории реки. Это была по тем временам новаторская схема, прежде не применявшаяся в мировом судостроении. В Наркомате тяжелой промышленности сначала одобрили вариант Костенко, но через месяц начальство «Проектверфи» выступило против этого плана. Их спор рассматривался 16 октября 1932 года на заседании государственного Совета труда и обороны — в присутствии Иосифа Сталина. Костенко выступил с горячим и аргументированным докладом — и «вождь народов» одобрил его позицию.

По факту Костенко удалось отстоять свой план постройки принципиально новых судостроительных заводов.

«На институт „Проектверфь“ возлагалась огромная работа. За считаные месяцы проектировщики должны были разработать уникальные стапеля, на которых в Ленинграде и Николаеве планировалась постройка первых советских линкоров типа „Советский Союз“. Для ремонта этих гигантов предназначались судоремонтные базы с сухими доками на Балтийском, Черном и Белом морях, одна достроечно-судоремонтная база проектировалась для Советской Гавани: в ней должны были достраиваться и ремонтироваться корабли завода в Комсомольске-на-Амуре. Полностью реконструировался „Дальзавод“ во Владивостоке с восстановлением сухих доков, а также ряд ленинградских и николаевских заводов. К этой сложнейшей и ответственейшей работе Владимир Полиевктович приступил в полном расцвете своего инженерного таланта. К своим пятидесяти годам он имел за плечами опыт работы, которым, наверное, не мог бы похвастаться ни один кораблестроитель в мире, и огромный опыт общения с людьми: он умел находить общий язык с рабочим и адмиралом, с рядовым конструктором и руководителем промышленности», — отмечает Сирый.

В пыточной камере

Разработанный Костенко проект завода на Амуре впоследствии изучали в Японии, Западной Европе и США и внедряли у себя многие из его находок. Завод заработал в 1941 году, став большим подспорьем государству, вступившему в Великую Отечественную войну. Создателя же этого уникального предприятия родина отблагодарила очередным арестом и тюрьмой. Дело в том, что в конце 1930-х Костенко поручили разработать проект другого судостроительного завода — на сей раз в Северодвинске. Он рьяно взялся за работу, а 25 февраля 1941 года за ним пришли чекисты. Знаменитого инженера обвинили в том, что он якобы преднамеренно выбрал площадку для строительства завода в Северодвинске на болотистом месте, что, дескать, повлекло за собой большой перерасход средств при выполнении осушительных работ.

Арест для него не стал неожиданностью.

«Уже работая на свободе, Владимир Полиевктович всегда ощущал стремление ГПУ усмотреть фактор вредительства в его крупных замыслах — новом типе судостроительных заводов и выборе площадки и генеральном плане завода. Так, уже в 1935 г. в семье Владимир Полиевктович говорил: „Опять фабрикуют на меня дело“; через некоторое время: „Наверно, меня скоро арестуют“», — сообщает Наталья Владимировна.

Следователь внушал ему на допросах:

«Вы преднамеренно выбрали площадку для Северодвинского судостроительного завода на болоте — это вредительство».

Костенко парировал:

«Петр Великий был первым вредителем, ведь он построил город на болоте, а я только завод. Будущая война докажет, что стратегически мною выбрано место абсолютно правильно».

В ответ на недоумение следователя — о какой войне может идти речь, ведь Молотов заключил договор с Риббентропом, — Костенко твердо отвечал, что война с Германией неизбежна.

«Я не согласился с обвинениями во вредительстве и ко мне применили методы физического воздействия… Например, меня посадили в клетку, такую что нельзя было повернуть ни тело, ни голову. Выставили в ней на холод в одной рубашке и еще капали на темя холодную воду. Опасаясь переохлаждения сосудов головного мозга, я занялся дифференциальным исчислением, пока не потерял сознания… В одиночной камере ленинградской тюрьмы продолжал находиться и когда Германия напала на СССР…» — рассказывал впоследствии инженер.

Вскоре после начала войны заключенного Костенко эвакуировали из Ленинграда в Златоустовскую тюрьму, где он просидел в одиночной камере до 10 июня 1942 года. Он вспоминал, как к нему в камеру вошел следователь и произнес:

«Владимир Полиевктович, из Москвы пришло распоряжение срочно заняться вашим делом».

Заключенный мрачно ответил:

«А меня уже мое дело не интересует. Вы видите, в каком безнадежном физическом состоянии я нахожусь и лежу».

Костенко направили в госпиталь, где его подлечили, подкормили, вручили железнодорожный билет до Москвы и дали немного денег на дорогу. Он высказывал такое предположение о причинах освобождения:

«Правительству в 1942 году срочно понадобились точные сведения о техническом состоянии всех судостроительных заводов. Шла война, черноморские и балтийские порты были отрезаны, а Белое море и его „горло“ — зимой в общем проходимо для транспортов… Созданный при площадке завода в Северодвинске искусственный порт оказался в состоянии принимать транспорты с грузом „ленд-лиза“ из Англии и США. Порт выполнял эту работу в течение всей войны, начиная с навигации 1942 г. Вот тогда подтвердилась правильность выбора площадки завода, о которой говорил следователю на допросе в ленинградской тюрьме еще до начала Отечественной войны».

Прибыв в Москву, Владимир Полиевктович сразу явился в приемную к наркому судостроительной промышленности Ивану Носенко, где неприятно поразил всех своей внешностью.

«Внешний вид его был ужасным. Бритый наголо арестант с кровоизлиянием глаза, ноги обтянуты портянками, переплетенными веревочками, и настолько отекшие, что вместо обуви на них одеты галоши. Видимо, его „импозантный“ вид привлек общее внимание. В приемной зашептались. Секретарша его узнала. Потрясенный министр тут же определил Костенко в столовую для ответственных работников министерства, выдал ему ордер на одежду, небольшую сумму денег и поселил в гостиницу „Савой“», — пишет Наталья Владимировна.

Уже 18 июня он был назначен заместителем начальника учреждения ГСПИ-2, эвакуированного в Омск. А в начале 1943 года его поразил инсульт, от которого он долго и мучительно оправлялся. В 1944-м Костенко руководил реэвакуацией ГСПИ-2 из Омска в Ленинград. Наконец-то, на старости лет для него наступило время относительно спокойного существования. Весной 1945 года власти вспомнили о его заслугах при строительстве судостроительного завода на Амуре — и Владимир Полиевктович был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Клеймо бывшего заключенного и прежние судимости всё же осложняли ему жизнь.

«В 1943 г. академик А.Н. Крылов и руководитель ГСПИ-2 ходатайствовали о присвоении В.П. Костенко ученой степени доктора технических наук без защиты диссертации. В апреле 1944 г. ЦНИИ им. А.Н. Крылова рассмотрел представленные документы и обратился в ВАК с ходатайством об этом. Далее дело по непонятным причинам застопорилось в инстанциях, и ученую степень так и не присвоили», — сообщает дочь.

Точно так же «стопорилась» и публикация научных трудов Владимира Полиевктовича.

В 1950 году он стал одним из лауреатов Сталинской (Государственной) премии — за его труд по созданию советских судостроительных предприятий. Первоначально его, как репрессированного, не хотели включать в список лауреатов — но вмешался лично Сталин, распорядившийся вписать туда Костенко.

1 октября 1953 года Костенко в связи с преклонным возрастом, ведь ему на тот момент исполнилось уже 72 года, перешел на работу по сокращенному графику на должность главного технолога по судостроению в ГСПИ-2. 14 января 1956 года пожилой инженер скончался в Ленинграде. Его могилу можно найти на Серафимовском кладбище. В наследие потомкам остались работающие заводы и свыше девяноста научных работ — по гидродинамике, живучести кораблей и организации судостроительного производства. Владимир Полиевктович был посмертно реабилитирован Военной коллегией Верховного Суда СССР 16 ноября 1964 года…