«Уж правда, камена Москва!»: кем были носители древнего искусства сказания былин XVIII–XX веков и как они сохранили народную культуру
Истории об Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Алеше Поповиче, Садко и других героях русских былин дошли до нас только благодаря народным сказителям и чуть ли не чудом нашедшим их фольклористам. О том, кем были знатоки былин, почему они пользовались среди крестьян особым почетом и как среди богатырей затесался Чапаев, рассказывает Андрей Вдовенко.
Глухие места и предания старины глубокой
К XIX веку былины, или, как их называли в народе, «ста́рины», считались полностью утраченным жанром устного творчества. Отдельные «народные песни» публиковались в художественной обработке, а единственный сборник известных сказаний записал музыкант и сказитель Кирша Данилов с уральского завода Демидовых еще в 1740–1760-х годах. По всей стране — на Нижегородчине, Саратовщине и Алтае — было найдено не более 50 былин. Духовная культура и вера в чудесное рушились, а вместе с ними в прошлое уходило и сказительство.
Поэтому, когда Павел Рыбников в 1861 году опубликовал десятки текстов былин, услышанных им в Олонецкой губернии (ныне Республика Карелия), многие посчитали это чудом, а другие ему просто не поверили. Ссыльный студент, Рыбников работал чиновником в канцелярии олонецкого губернатора и в рабочих поездках в 1861–1867 годах составил огромный сборник старин. Он обнаружил эпическую традицию практически в первозданном виде. За это Олонецкий край и архангельское Поморье назвали «Исландией русского эпоса». Первый по-настоящему научный сбор фольклора в этих местах провел в начале 1870-х этнограф Александр Гильфердинг. А этнографические исследования Севера продолжаются до сих пор.
В том, что былины так хорошо сохранились на Обонежье, то есть по реке Онеге, и в других удаленных уголках страны (за Уралом и в казачьих станицах юга, но в гораздо меньшей степени), нет ничего удивительного. Здесь не было крепостного права, сюда медленнее проникала цивилизация и потому прочнее сохранялись древние устои народного общежительства. Именно в эти места уходили наиболее энергичные люди, унося с собой вековую память о «досюльных», то есть древних, героях.
Среди холодных озер и дремучих карельских лесов мужчины распевали былины у походных костров, в охотничьих избушках, на рыбацких тонях (местах ловли рыбы сетями) и в дорогах, а женщины — во время постов, когда мирские песни были запрещены.
При этом нельзя сказать, что это были совсем дикие места. Например, северные сказители жили не так уж далеко от Петербурга и, бывало, ездили по делам как в Северную столицу, так и в Москву.
Особенно ценились знатоки былин на промыслах. Осенью и зимой обонежцы уходили на несколько недель, а то и месяцев: на Белое море бить морского зверя, на озера ловить рыбу или в леса на заготовку древесины. Световой день, позволяющий работать, был короток, поэтому плохую погоду и свободное время промысловики коротали, слушая былины и сказки. Былинщик получал особый пай в таких крестьянских артелях: иногда его брали только за тем, чтобы он сказывал, пока другие работают (интересно, что позднее, в советские годы, в тех же целях промысловики брали с собой библиотекарей). Такой почет был и отголоском древних времен, когда сказитель на промысле играл ритуальную функцию: склонял духов — леших, водяных, домовых, банников — делать то, что выгодно людям. Например, отвлекал лесного божка от охраны зверья, и то попадалось в силки.
Открытие Рыбникова и работы Гильфердинга породили своеобразную моду на сказителей фольклора. Наиболее выдающихся из них стали приглашать в Петербург, Москву и другие города. Они выступали с концертами в ученых обществах, учебных заведениях, частных домах. Эти выступления вдохновили многих известных деятелей культуры: Владимира Стасова, Николая Некрасова, Илью Репина, Николая Римского-Корсакова, Михаила Мусоргского и других.
Суперзвезды стремительно угасающего искусства
Былина отличается от сказки тем, что это очень образная, сохраняющая множество архаизмов эпическая песня, которая, по мнению слагавших ее, описывает реально произошедшие события. В некотором роде былины действительно могли быть рассказами о прошлом, которые обросли мифическими подробностями.
Читайте подробнее
Старины были такой, пусть и не очень точной (Ермак в них, например, мог оборонять Киев), формой исторической памяти, распространенной по всей Руси. В них сохранились сведения об исчезнувших животных, полностью изменившихся ландшафтах и городах, которых сказители сами никогда не видели. Не случайно былины очень уважали в народе.
При этом, хотя русский эпос дошел до нас именно через крестьян, сам жанр зародился в иной среде: среди скоморохов и других авторов, развлекавших аристократию и знать. На это указывают и воинственно-героические сюжеты, и точные описания княжеского и городского быта в текстах. Так что создавали былины в городах, а пели их изначально, чтобы вдохновляться в военных походах.
Но времена менялись. Скоморохи — шутники, музыканты, кукольники и вожаки медведей, что раньше выступали на народных игрищах и у знати, — с 1648 года из-за гонений, начатых с подачи церкви, стали уходить на окраины. И искусство старин сохранилось лишь среди простых людей.
Впрочем, сказитель был по-своему уникальным человеком в сельской среде. Общую канву сюжета старин более-менее знали все, а вот исполнять их могли немногие. Старинщик пел сочиненную задолго до него и отшлифованную многочисленными пересказчиками былину, притягивая внимание и развлекая окружающих. Притом одного знания текстов было недостаточно, сказитель — в первую очередь знаток фольклора, не только былин, но и сказок, песен, стихов, поговорок, примет, поверий. Он — мастер слова, человек артистичный, умный, одаренный, своеобразный интеллигент деревни.
Так, чтобы исполнять старины, нужно было не только на слух запоминать большие нерифмованные песни в несколько сотен строк, но и в целом хорошо знать эпос и правила былинного мира, уметь распевать и импровизировать. К примеру, у каждого из известных старинщиков был яркий индивидуальный стиль повествования, манера и репертуар, отточенные годами. Чтобы не повторяться, былины они каждый раз, по сути, пересочиняли заново, оставляя только типичные сюжетные части. В итоге только о Садко известно более 50 вариантов легенды.
Былинщики выполняли своеобразный социальный заказ: выживали только те сюжеты, которые нравились слушателям, — это так называемая цензура коллектива. Между сказителями могли возникать своеобразные поединки: кто лучше рассказывает, того и слушать будут чаще, больше просить «спеть старинку» и больше уважать. А вот плохого сказителя могли и побить.
Поэтому былинщик — значимая личность для русского фольклора. Некоторых из них помнили и после смерти.
Но этнографы поначалу не придавали фигуре старинщика должного значения. Так, первые собиратели фольклора даже не указывали имена сказителей, а тот же Рыбников не интересовался их биографиями. Первым былинщика в центр внимания поставил Александр Гильфердинг: он скомпоновал собранные былины не по сюжетам, а по рассказчикам, привел их краткие биографии и характеристики.
И надо сказать, сказители действительно были небанальными личностями: простые — крестьяне, рыбаки и рабочие, мужчины и женщины, — но при этом необычные, интересные, творческие люди. Мудрые, степенные, добрые, способные расположить к себе как образованную, так и неграмотную публику, они в то же время были свободными, гордыми и полными чувства достоинства. Например, не стеснялись приехавших академиков, несмотря на то, что не знали многого из того, что рассказывают.
«Это Волхово-то, что тако?» — спросил как-то Лагеев, прервавшись. И, узнав, что река Волхов существует на самом деле, удовлетворенно покивал головой: «Стало, правда, так оно все и есть!»
Балашов Д.М. Русский былинный эпос
«Вот я много пою о стольном Киеве, а сам-то Киев никогда и не видал. Очень бы хотелось побывать в Киеве».
Былинщик Иван Рябинин
При этом сказители сохраняли и замечательную непосредственность. Так, когда Луначарский отправил академиков, чтобы пригласить сказительницу Марию Кривополенову в Москву, та, нищенствовавшая на родине, всерьез обиделась, что тот не приехал сам. Несколько смягчилась она лишь потому, что прибыли за ней почтенные «седатые люди».
Вот некоторые из известных сказителей.
Кирша Данилов (1703–1776)
Обстоятельства жизни и даже имя первого собирателя русских былин долго были неизвестны.
Впервые имя Кирши появилось только во втором издании (1818) его «Древних российских стихотворений», в котором были не только старины, но также песни и сказки. Его назвал редактор книги — филолог Константин Калайдович со слов чиновника Андрея Якубовича. Якубович редактировал первое, очень урезанное издание сборника (1804) и составителя не указал. Рукопись к тому моменту не меньше 30, а то и больше лет хранилась у промышленников Демидовых, и ее титульный лист потерялся.
Впрочем, кроме имени, которое означает «Кирилл Данилович» — так именовали себя представители непривилегированных сословий, — о Кирше долгое время не было известно больше ничего. Исследователи предполагали, что он либо казак, либо рабочий Нижнетагильского завода, либо один из скоморохов.
Может быть интересно
Дрочило, Черт и Кулотка. Необычные древнерусские имена: откуда они взялись и что означали
Реальность оказалась намного интереснее. По последним архивным находкам, Кирша был ссыльным скоморохом из Сибири, который нелегально поселился под именем умершего тезки — государственного крестьянина, молотового Невьянского завода Демидовых (ныне Свердловская область). Дело в том, что тогда тысячи людей, воспользовавшись неразберихой в документообороте, приписывались рабочими к создававшимся заводам. Когда это обнаружилось, решили оставить на работах тех, кто был полезен. Кирша оказался одним из таких: он получил квалификацию молотового мастера в выделке железа.
Сказитель, несмотря на любовь к спиртному, пользовался благосклонностью Акинфия Демидова и его приказчиков. Возможно, потому, что веселил промышленника: Кирша носил прозвище Бобоша — то есть потешник, скоморох. По заданию Прокофия Демидова, сына Акинфия, он и составил первый сборник известных ему сказаний.
Династия Рябининых
Когда Павел Рыбников впервые услышал былину, он спросил, кто лучший певец в округе, и ему указали на Трофима Рябинина (1791–1885). Тот поведал чиновнику более 20 старин об Илье Муромце, князе Владимире, Вольге и Микуле, ставших классикой русского фольклора.
Вот как описывал Рябинина Рыбников: «старик среднего роста, крепкого сложения, с небольшой седою бородой и желтыми волосами. В его суровом взгляде, осанке, поклоне, поступи, во всей его наружности с первого взгляда были заметны спокойная сила и сдержанность».
Трофим родился в 1791 году в деревне Гарницы, близ Кижей, рано осиротел. Он вырос у знатока былин Ильи Елустафьева, а затем работал у дяди, который также любил старины. Перенимал Трофим искусство и у других сказителей. В молодости былинщик много работал на рыбных промыслах, пахал землю. Не имея почти ничего за душой, он смог встать на ноги и построить крепкое хозяйство, чем очень гордился.
Интересна история, как однажды Рябинин отказался дать взятку кому-то из чиновников, и тот, проезжая мимо его деревни, бросился на сказителя с кулаками. Крестьянин отстранил чиновника со словами: «Ты, ваше благородие, это оставь: я по этим делам никому еще должон не оставался».
В 1871 году Рябинина посетил Гильфердинг. Сделав новые записи былин, ученый пригласил старинщика выступить в Русском географическом обществе в Петербурге (забавно, что Рябинин к тому моменту как минимум дважды бывал в столице с ладожской рыбой). На выступлении присутствовал Мусоргский, он записал мелодии двух былин и использовал их потом в опере «Борис Годунов». После этого визита сложилась традиция приглашать сказителей на выступления. Рябинин же стал одним из первых крестьян, представленных к медали «За полезное».
Трофим стал родоначальником целой династии кижских сказителей. Из четырех его сыновей двое погибли в армии, а двое — Иван и Гаврила — жили с отцом. Талант и любовь к старинам перенял Иван (1844–1908). Долгое время он не был известен широкой публике, но потом, как и отец, стал выступать со старинами в Петербурге, а позднее и в Москве. Фрагменты его выступлений даже записали на фонограф — это была первая аудиозапись былины. Позднее Иван Рябинин выступал и за границей, а награду «За усердие» ему вручил лично Николай II. Но каждый раз после гастролей, приносивших весьма хороший доход, он возвращался на родину, не стремясь к славе.
«Небольшого роста, одетый в поддевку старинного покроя, с тихой вдумчивой речью и неторопливыми движениями, он производит впечатление спокойного и рассудительного человека. Принадлежа к приверженцам „старой веры“, Иван Трофимович ревниво оберегает ее догматы: он вина не пьет, не курит, строго блюдет все посты, во время которых питается только капустой да квасом, и является в дом, куда его приглашают петь, не иначе, как со своим стаканом в кармане. Если прибавить к этому, что дома наш певец счастливый семьянин, а в поле и на рыбном промысле — неутомимый работник, то станет понятной та умилительная простота и душевная уравновешенность, которые сказываются сразу, при первом знакомстве с ним, и невольно вызывают симпатию и внимание к его невзрачной, худощавой фигуре».
Литературовед Евгений Ляцкий об Иване Рябинине
Искусство сказительства Иван Трофимович Рябинин передал своему пасынку Ивану Герасимовичу Андрееву (1873–1926) (в литературе остался как Рябинин-Андреев). Впервые фольклористы встретились с ним в 1921 году, когда ученые из Института слова поехали в этнографическую экспедицию, чтобы прояснить особенности исполнения былин. Сначала они хотели позвать отчима Ивана, но тот уже давно умер. К тому моменту Ивану Андрееву исполнилось 48 лет, а за его плечами было несколько лет работы на Ижорском заводе в Колпине, под Петербургом, и семь месяцев на фронтах Первой мировой.
Последним известным былинщиком из династии Рябининых стал средний сын Ивана Трофимовича Петр (1905–1953). Он, в отличие от других Рябининых, с молодости был окружен вниманием ученых, выступал, получил орден «Знак Почета» и был принят в Союз писателей СССР. В молодой советской стране вообще очень интересовались народным творчеством, в том числе для пропаганды. Во многом поэтому Петр Рябинин стал одним из создателей так называемых новин — эпических произведений в стиле былин на сюжеты советской жизни, например о Чапаеве. Однако после войны интерес Петра Рябинина к фольклору угас. Он жил в Петрозаводске, не мог найти себе занятия, работал сторожем на кладбище, выпивал, хотел издать сборник былин и умер в 48 лет.
Василий Петрович Щеголёнок (1817–1894)
Василия Щеголёнка открыли миру еще Рыбников и Гильфердинг.
Родился старинщик в деревне Боярщина Кижской области. Кроме сказительства он занимался сапожным ремеслом, так как был слишком слаб для крестьянской работы. И тот, и другой навыки Василий еще в детстве перенял у своего безногого дяди Тимофея.
Щеголёнок обладал феноменальной памятью и, хотя был неграмотным, любил ходить по монастырям и слушать чтение божественных книг. Это отразилось на его былинном репертуаре.
В 1871 году по приглашению Гильфердинга Щеголёнок выступил в Санкт-Петербурге, а чуть позднее в Москве. Еще с ним встречался Лев Толстой, который записал от сказителя несколько сюжетов. Потом на их основе писатель создал шесть рассказов, например «Чем люди живы», «Три старца» и «Корней Васильев».
Со слов Щеголёнка было записано более 20 старин. Найди его этнографы раньше, наверняка Василий Петрович смог бы поведать и больше. Но в старости память стала его подводить: сказитель мог соединять несколько разнородных сюжетов при исполнении, а иногда и вовсе путал имена богатырей. Тем не менее именно его варианты былин многие фольклористы считали эталонными.
Ирина Андреевна Федосова (1831–1899)
Ирина Андреевна, настоящий кладезь русского фольклора, родилась в деревне Лисицыно, в большой крестьянской семье. С малых лет она работала, молодой девушкой 13 лет прожила с 60-летним вдовцом, а после его смерти вышла замуж опять и оказалась в самом унизительном положении младшей невестки в новой семье. В 1865 году ей удалось уговорить мужа переехать подальше от сварливого деверя, в Петрозаводск.
Еще с юности Федосова стала подпевать женщинам на свадьбах, а в Петрозаводске ее талант обнаружили фольклористы, записавшие со слов сказительницы около 30 тысяч стихов — больше «Илиады»! В репертуаре Федосовой были самые разные произведения: былины, духовные и обрядовые стихи, песни и пословицы. Но прославилась она как лучшая в Заонежье вопленица, то есть мастерица обрядовых причитаний, воев, голошений: по умершему, по рекруту, по выдаваемой замуж невесте. Из них исследователь Елпидифор Барсов собрал три тома. Образованная публика широко познакомилась с причитаниями и плачами именно на примере Федосовой. С ее плачей даже списаны несколько стихов в поэме «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова.
Свою известность сказительница использовала, но не для себя. Так, она, сама неграмотная, на заработанные на концертах деньги построила в родной деревне школу, притом просила учителя: «Девочек больше учи», ведь даже грамотность для женщин в Российской империи, особенно на селе, не считалась обязательной.
Последние три года Ирина Андреевна жила в Москве в богатом доме фольклориста Тертия Филиппова. Почувствовав себя плохо, она настояла на том, чтобы вернуться на родину, где и скончалась.
Читайте также
Земля, вода и обрывки слов. Как восстанавливают тексты берестяных грамот
Мария Дмитриевна Кривополенова (1843–1924)
Жизнь этой сказительницы родом из глухой пинежской (ныне район в Архангельской области) деревни Усть-Ежуга была нелегкой. В 24 года она вышла замуж. Муж пил, проворовался и был отправлен в арестантскую роту. В итоге Мария, которую за небольшой рост прозвали Махоней, жила с дочерью одна в крайней нищете, а когда на старости лет осталась вдовой, вынуждена была просить милостыню по деревням. Жертвовали ей охотно, так как за хлеб Кривополенова расплачивалась своими старинами.
В 1900 году Кривополенову встретил собиратель фольклора Александр Григорьев. Он записал за ней былины, исторические песни, духовные стихи, баллады, скоморошины. Сказительница стала известна в научных кругах, а Григорьев даже назвал ее лучшей из тех, с кем ему удалось встретиться. Но в жизни Кривополеновой эта встреча ничего не изменила.
В 1915 году женщина вновь встретилась с фольклористами — на этот раз с эстрадной артисткой Ольгой Озаровской. Ту привлекло в Кривополеновой не столько знание былин, сколько артистичность. К тому моменту концерты сказителей стали уже традицией, и Озоровская пригласила Кривополенову в Москву. Так «пинежская бабушка» стала популярной, проехав с гастролями по многим российским городам: от Архангельска до Харькова.
«Трогательное и подкупающее в пользу исполнительницы впечатление производило то увлечение в мимике и интонациях голоса, с которым она исполняла свои песни. Язвительный тон и переход в суровость речей царя Ивана в былине о Грозном она с большой экспрессией изображала лицом и голосом. При пении веселых скомороший она положительно сияла, расплываясь в улыбку, лукаво поглядывая на партнершу, г-жу Озаровскую, и помахивала платочком».
Корреспондент газеты «Саратовский вестник» о выступлениях Кривополеновой
Интересный эпизод случился, когда сказительница впервые оказалась в Москве. Мария Дмитриевна удивилась не толпам людей и столичной суете, а тому, что «уж правда, камена Москва, дома камены, земля камена». С удовольствием посмотрела она на могилы Ивана Грозного и его второй жены Марии Темрюковны, про свадьбу которых знала веселую скоморошину. А увидев дом Малюты Скуратова, сказительница не удержалась и, топнув ногой, запела посреди улицы старину.
После успешных гастролей Мария вернулась на родину. Когда деньги закончились, семья зятя (дочь ее к тому времени уже умерла) снова выгнала ее за подаянием. Но в 1920 году о «пинежской бабушке» вспомнило молодое Советское государство. Луначарский назначил ей академическую пенсию, а в 1921-м пригласил снова выступить в Москве. Гостя у наркома, Кривополенова выпила рюмку и попросила «убрать стыдобу» — портрет Айседоры Дункан.
Матвей Михайлович Коргуев (1883–1943)
Карел по матери, Матвей Коргуев родился в зажиточном беломорском селе Кереть (Карелия), но в семь лет лишился отца и мотался по миру. Он был подпаском, поваром на судне, подрабатывал на строительстве Мурманской железной дороги, прокладывал телеграф, валил лес, промышлял на тонях, стал опытным рыбаком. И везде впитывал он народное творчество.
Будучи неграмотным, Коргуев обладал превосходной памятью — один раз услышав историю, он запоминал ее на всю жизнь. Уже в молодости он стал известным сказочником и получал в промысловых артелях особый пай за свое мастерство. В его репертуаре были чуть ли не любые жанры: от былин и сказок до лубочных повестей и анекдотов. Он также знал карельский язык, умел петь руны.
Впервые с фольклористами Матвей Михайлович встретился в 1934 году, поведав Александру Нечаеву 115 сказок. Его, лишь однажды бывавшего в крупном городе — Архангельске, пригласили выступить в Петрозаводске, Ленинграде, Москве, он стал знаменитым. В 1938 году Коргуева приняли в Союз писателей, наградили «Знаком Почета», а земляки избрали его депутатом Верховного Совета республики. Под впечатлением от новин Петра Рябинина захваченный с головой общественной жизнью Коргуев также сочинил сказку о Чапаеве.
Но новины не были народным творчеством и, реже исполняемые больше одного раза, признания не снискали. Чуждые устному эпосу, они только ускорили его кончину. Эпоха сказительства уходила в прошлое и почти исчезла к 1950–1960-м годам. Тем не менее былины продолжают существовать: этнографы записывают их и в XXI веке.