Делай меня точно. История евгеники в Древней Греции, США и России

Государство вместо естественного отбора

Хотя термин «евгеника» появился сравнительно поздно, идея немного подтолкнуть эволюцию соблазняла человечество веками. Уже древние греки были хорошо знакомы с принципами и позитивной евгеники (создание условий для воспроизводства наиболее одаренного потомства), и негативной (ограничение размножения «неполноценных» особей). Платон в трактате «Государство» предлагал и конкретный рецепт:

«Лучшие мужчины должны большей частью соединяться с лучшими женщинами, а худшие с самыми худшими.

Потомство лучших мужчин и женщин следует воспитывать, а потомство худших — нет.

Но что это так делается, никто не должен знать, кроме самих правителей, чтобы не вносить разлада».

Да и спартанская традиция сбрасывать неудачных младенцев со скалы — негативная евгеника в чистом виде (правда, археологи все чаще поговаривают, что это миф и спартанцы ничего такого не делали).

Идеи Платона продолжает Кампанелла. В «Городе солнца» он пишет, что странно, «заботясь усердно об улучшении пород собак и лошадей, пренебрегать породой человеческой», поэтому «деторождение и наблюдение за тем, чтобы сочетание мужчин и женщин давало наилучшее потомство», — право и обязанность государства. За подбор наилучших комбинаций, по версии Кампанеллы, должны были отвечать специальные чиновники:

«Когда же все, и мужчины и женщины, обнажаются, то начальники определяют, кто способен и кто вял к совокуплению и какие мужчины и женщины по строению своего тела более подходят друг другу.

Женщины статные и красивые соединяются только со статными и крепкими мужами; полные же — с худыми, а худые — с полными, дабы они хорошо и с пользою уравновешивали друг друга».

Но по-настоящему массовый всплеск интереса к евгенике возник с появлением дарвиновской теории. Сам Дарвин про селекцию людей, правда, высказывался с осторожностью; зато этой идеей увлекся его двоюродный брат Фрэнсис Гальтон (которому мы и обязаны термином «евгеника»). Почти как Кампанелла и Платон, он предлагал, чтобы специальные коллегии экспертов оценивали наследственные качества каждого человека. И если показатели недостаточно хороши, общество берет таких людей на содержание с одним условием: чтобы они не занимались сексом и не размножались.

Читайте также

Генетический супермаркет: как евгеника из табу превратилась в либеральную повестку

Справедливости ради, Гальтон ничего не писал об уничтожении «неполноценного» потомства. А вот его последователи — вполне. В работе немецкого врача Альфреда Плётца «Ценность нашей расы и защита слабых. Опыт расовой гигиены» (1895) об этом говорится уже прямым текстом: при рождении неполноценного или слабого ребенка специальная медицинская комиссия должна подготовить для него легкую смерть (например, с помощью морфия).

«Родители, воспитанные в строгом уважении к интересам расы, не слишком долго будут предаваться скорби, но радостно и со свежими силами предпримут вторую попытку, если комитет по воспроизводству позволит им это сделать после предыдущей неудачи», — невозмутимо замечает Плётц.

Кроме того, уничтожению должны подлежать все дети, рожденные от матерей старше 45 и отцов старше 50 лет, и всё последующее потомство женщин, рожавших более шести раз.

Не стоит думать, что такие радикальные идеи озвучивали редкие маргиналы. Наоборот, уже на рубеже веков евгеника становится массово популярной во всем западном мире, в том числе на государственном уровне. Откуда такой интерес именно в это время? Во-первых, на волне дарвиновской теории идея улучшить человечество впервые показалась достижимой и очень соблазнительной.

Во-вторых, в обществе нарастала тревога: с развитием здравоохранения, гигиены и с улучшением уровня жизни естественный отбор, казалось, перестал работать. А значит, государство должно взять эту функцию на себя, иначе население стремительно выродится и скатится обратно в варварство. Сторонники евгеники всерьез считали, что речь идет уже не об утопическом улучшении человечества — а буквально о его спасении.

Советская евгеника: секс отдельно, дети отдельно

Советскую Россию мода на евгенику тоже не обошла: в 1920 году в Москве открылось Русское евгеническое общество. Его создатель — профессор Николай Кольцов, легендарный биолог, основатель Института экспериментальной биологии, один из пионеров русской генетики. Свои взгляды на вопрос он изложил в статье «Улучшение человеческой породы»:

«Наука об улучшении пород животных называется зоотехнией; наука об улучшении человеческой породы, обычно называемая евгеникой, может быть названа также антропотехнией, так как она является не более как отделом зоотехнии. Порода всякого вида животных, в том числе и человека, может быть изменена сознательно, путем подбора таких производителей, которые дадут наиболее желательную комбинацию признаков у потомства».

Кольцов добавлял, что это, пожалуй, единственный путь как-то облагородить человеческую природу: к идеалистическим идеям улучшить человека через повышение его культурного уровня он относился довольно скептически. (Конечно, такие взгляды шли вразрез с теорией исторического материализма и ее главным принципом «бытие определяет сознание» — что вскоре станет лишним поводом для разгрома советской генетики, а с ней за компанию и евгеники.)

Правда, Кольцов признавал, что на практике реализовать «антропотехнию» проблематично:

«Мы не можем заставить Нежданову выйти замуж за Шаляпина только для того, чтобы посмотреть, каковы у нас будут дети».

Зато проект такой реализации вскоре предложил другой советский генетик, Александр Серебровский. В статье «Антропогенетика и евгеника в социалистическом обществе» (1929) он критиковал евгенические идеи западных коллег за излишнюю мягкость:

«Как бесплодная дева, буржуазная евгеника может мечтать лишь о том, что вот красивые и умные мужчины будут выбирать себе в жены красивых и умных женщин и будут у них красивые и умные дети. Но этот лозунг является совершенно бессмысленным и ненаучным.

Если умный будет выбирать себе умную жену, то оставшийся дурак женится на оставшейся дуре, и еще вопрос, кто из них наплодит больше потомства».

В советском же государстве зачатие должно происходить только в результате искусственного осеменения спермой лучших производителей. При этом Серебровский не отрицал любви, сексуального влечения и прочих иррациональных проявлений человеческой природы: просто, писал он, всё это должно быть отделено от деторождения. Пусть влюбленные сколько угодно занимаются сексом в свое удовольствие, это их личное дело; а вот дети — дело общественное, и тут нельзя полагаться на случай.

Технологии, резонно замечал Серебровский, уже есть и многократно опробованы в животноводстве. Всего-то и надо — разрушить в мужчинах дурацкое буржуазное желание воспитывать только своих детей, а в женщинах — мещанский предрассудок «рожать от любимого человека»:

«Наоборот, необходимо будет внушить, что срыв этого сложного плана есть поступок антиобщественный, аморальный».

По меркам 1920-х идея не выглядела слишком радикально. Так, еще за три года до статьи Серебровского популярный поэт и драматург С. Третьяков опубликовал пьесу «Хочу ребенка» с очень «евгеническим» сюжетом (ее собирался ставить Мейерхольд, но процесс затянулся, а потом и евгеника, и сам Мейерхольд оказались в опале).

Главная героиня, большевичка Милда, решает завести ребенка, но подходит к этому прагматично, без мещанских идей о любви и браке, и просто выбирает в своем окружении лучшего «производителя».

Избранник, «стопроцентный пролетарий» Яков, поначалу смущается (тем более что он влюблен в другую), но потом уступает доводам Милды. Финальная сцена — врачебная комиссия проводит конкурс детей, чтобы определить лучшего ребенка из родившихся в прошлом году. Конкурс выигрывают сразу двое младенцев: оба рождены от пролетария Якова, один Милдой, а второй — его возлюбленной. Все счастливы.

Впрочем, на фоне того, что происходило под знаменами евгеники в других странах, эти идеи выглядят даже трогательно. Советские евгенисты оказались гораздо гуманнее западных коллег. Их идеи были хоть и радикальны, но находились в рамках позитивной евгеники: о принудительной стерилизации и других инструментах евгеники негативной и сам Кольцов, и его коллеги всегда отзывались резко отрицательно, да и расовую теорию к своим идеям никогда не приплетали. Но так было далеко не везде.

Чикаго — новая Спарта

Все мы прекрасно знаем, чем идеи о чистоте генофонда обернулись в нацистской Германии — само слово «евгеника» теперь прочно ассоциируется с Третьим рейхом. А между тем Германия была далеко не единственной и не первой страной, где принципы негативной евгеники стали государственной политикой.

…В ноябре 1915 года женщина по имени Анна Боллингер родила в чикагском госпитале ребенка с осложнениями. Главный врач и убежденный евгенист Гарри Хайзельден, осмотрев младенца, пришел к выводу: операция, конечно, могла бы его спасти, вот только он не стоит спасения, слишком уж болезненный. Так он и заявил родителям. Через пять дней ребенок, не получив медицинской помощи, умер.

На суде доктор нисколько не отпирался, а прямо заявил:

«Я совершил бы бо́льшее преступление, если бы оставил этого младенца в живых, ведь это ошибка природы. Я точно знаю, что он вырос бы дефективным!»

И хотя следствие доказало, что Хайзельден мог предотвратить гибель ребенка (он этого и не отрицал), врача оправдали.

Более того: после суда Хайзельден стал суперзвездой. В прессе разворачивались дискуссии в его поддержку, он ездил в туры с публичными выступлениями, а в 1917 году даже снялся в фильме «Черный аист». Там он играет самого себя: мудрого доктора, который советует роженице не спасать больного ребенка. Она отказывается, и ей снится сон: ребенок вырастает, больной физически и психически, становится преступником, производит на свет такое же «дефективное» потомство и в конце концов возвращается в клинику убить тех, кто «обрек его на жизнь».

Проснувшись, роженица принимает совет доктора и оставляет ребенка умирать; его душа вылетает из тела и попадает в объятия Иисуса, который уже ждет на пороге.

Настоящая агитка негативной евгеники длиной в полтора часа, которая долгие годы шла в кинотеатрах.

Пример для Гитлера

Еще активнее в жизнь внедрялся другой способ негативной евгеники — стерилизация. Первый закон о принудительной стерилизации приняли еще в 1907 году в штате Индиана; со временем аналогичные поправки в свое законодательство внесли еще 32 штата. В некоторых штатах закон действовал вплоть до 1970-х годов; за это время в США успели принудительно стерилизовать более 60 000 человек (треть — в Калифорнии, где были особенно суровые законы).

Впрочем, сторонникам евгеники и этих мер казалось недостаточно: «Если бы в Соединенных Штатах эти законы применялись бы в большей мере, в течение столетия наши тюрьмы, сумасшедшие дома и психиатрические клиники были бы полностью очищены», — высказывался на этот счет один из участников конгресса по вопросам евгеники в Нью-Йорке.

Кто подвергался принудительной стерилизации? Изначально — люди, страдающие психическими заболеваниями (даже если не было никаких доказательств, что они передаются по наследству), слабоумные и люди с физическими недостатками — слепые, глухие, эпилептики.

Но некоторые штаты трактовали закон гораздо шире: там стерилизовали и тех, кого считали маргиналами или «преступниками против нравственности» (например, гомосексуалов или «неразборчивых в связях женщин», забеременевших вне брака).

«Слабоумие» тоже оценивали очень вольно. Так, в Северной Каролине стерилизовали всех, чей IQ был ниже 70. При этом IQ-тесты были крайне неточными и иногда включали, например, задания на эрудицию — так что в «слабоумных» легко записывали необразованных бедняков.

Власти всё чаще рассматривали стерилизацию как отличный способ не дать размножаться беднейшим слоям населения. Бедных женщин (как правило, из этнических меньшинств) иногда стерилизовали не просто без «медицинских показаний», но даже без их ведома.

Женщина из племени навахо рассказывает: однажды у нее заболел живот, и она пришла в местную клинику «для коренных народов». Врачи сказали, что ей нужно срочно вырезать аппендицит, и дали подписать какие-то бумаги — она думала, что это согласие на операцию. Аппендицит ей действительно вырезали, но заодно стерилизовали. Узнала она об этом только через несколько лет, когда обратилась к врачу после безуспешных попыток забеременеть.

Это была стандартная схема: таким же образом в одном из городов штата Миссисипи в 1960-х стерилизовали 60% темнокожих женщин, обращавшихся в местный госпиталь. Но и этим негативная евгеника не ограничивалась.

Законы многих штатов под страхом уголовного наказания запрещали вступать в браки целым категориям людей: где-то «идиотам и сумасшедшим», где-то «эпилептикам и имбецилам», где-то «заядлым пьяницам».

Некоторые энтузиасты ратовали даже за запреты союзов между бедняками. Что уж говорить про межрасовые браки, если в 1920-х сам президент страны Калвин Кулидж заявлял, что «нордическая раса ухудшается, если смешивается с другими».

Может быть интересно

История многомужества: евгеника, экономика и свободная любовь

Собственно, нацистская Германия училась именно у США. Еще в первой половине 1930-х американские ученые активно сотрудничали с коллегами из Третьего рейха, а Фонд Рокфеллера финансировал немецкие евгенические программы (в том числе ту, в которой принимал участие доктор Менгеле — накануне своей карьеры в Аушвице). Вернувшись в 1934 году из поездки в Германию, один из американских евгенистов с гордостью хвастался коллегам, что «наша работа играет значительную роль в формировании образа мыслей группы интеллектуалов, стоящих за Гитлером».

А сам Гитлер написал восторженное письмо другому американскому идеологу евгеники, автору книги «Конец великой расы» Мэдисону Гранту, где назвал его работу «своей Библией».

В этой книге Грант, помимо прочего, пропагандировал устранение из генофонда «бесполезных расовых типов» и рекомендовал сегрегацию нежелательных рас в специальных районах проживания, под строгим надзором. Похоже, Гитлер действительно читал ее очень внимательно.

А что же позитивная евгеника? Ее тоже пытались развивать, иногда довольно причудливыми методами. Так, на сельскохозяйственных ярмарках наряду с конкурсами племенных быков и кур-несушек стали проводить нечто похожее, но с людьми. Началось всё с конкурсов «Лучший ребенок», но позже уже целые семьи соревновались, у кого из них лучшие гены.

Процедура мало чем отличалась от выставок племенного скота: семьи проходили полное медицинское обследование, сдавали анализы крови и мочи, комиссия оценивала их физические параметры, внешность, состояние зубов, родословную, а также психическую уравновешенность и «социально одобряемые» черты характера. По каждому показателю выставлялись оценки, которые потом суммировались. Такие конкурсы проводились в США почти вплоть до Второй мировой войны.

Разумеется, когда стало известно, как идеи расовой гигиены реализовали нацисты, евгенику стало стыдно даже упоминать в приличном обществе. Многочисленные институты и общества евгеники спешно закрылись или переименовались, а былые адепты сделали вид, что даже слова такого никогда не слышали. Между тем на практике евгенические законы в некоторых штатах действовали и через несколько десятилетий после падения Третьего рейха.

Последние оплоты негативной евгеники

Пример США не был чем-то исключительным. Евгенические законы о принудительной стерилизации действовали и во многих европейских странах — в Норвегии, Дании, Финляндии, в одном из кантонов Швейцарии. Удивительно, что европейским чемпионом по этому показателю (после Германии, конечно) стала Швеция — страна, которая гордится своими либеральными свободами и социальными гарантиями.

С другой стороны, именно Швеция была родиной первого в мире государственного Института расовой биологии (открылся в 1921 году), программа которого звучала так:

«Задача расовой гигиены состоит в защите народов от их опаснейших внутренних врагов. Никакие жертвы, ведущие к этой цели, не могут быть признаны слишком большими».

Закон о стерилизации существовал в Швеции с 1935-го по 1976 год, и за это время в стране с населением около 10 миллионов было стерилизовано 60 000 человек — в основном женщин. Причем широкая общественность узнала о масштабах трагедии только в 1990-х, после крупного журналистского расследования.

В Швеции стерилизации подвергались не только люди с генетическими заболеваниями, но и те, кому диагностировали «трудности в обучении» (в первую редакцию закона входила еще расовая неполноценность, но после Нюрнбергского процесса сохранять такую формулировку стало как-то неловко).

Официально процедура была добровольной: жертвы сами подписывали документы о согласии. Но, по их рассказам, этому всегда предшествовал шантаж: например, угрозы отнять детей или лишить социальной защиты.

Одна из жертв вспоминала, что ей диагностировали «трудности в обучении», потому что у нее не было очков и она не могла разглядеть то, что учительница писала на доске (на очки у семьи денег не было, а признаться она стеснялась). В 17 лет девушку поместили в заведение для умственно отсталых, вызвали в кабинет директора и заставили подписать согласие на стерилизацию. Это была многократно отработанная схема: девушек с «трудностями в обучении» отправляли в специализированные «заведения» и угрожали, что продержат там всю жизнь, если те не согласятся на процедуру.

Еще хуже дело обстояло в Японии, где введенный в 1948 году закон о евгенической защите отменили только в 1996-м. Согласно этому документу, принудительной стерилизации могли подвергнуть любую женщину, если у нее, ее партнеров или родственников до четвертой степени родства (кузены, двоюродные деды и бабки) обнаружены генетические мутации. На практике закон трактовался еще шире: поводом для стерилизации могли стать не только шизофрения или эпилепсия, но даже альбинизм и «ненормальное сексуальное желание».

Согласия пациентки, даже формального, не требовалось: лечащему врачу достаточно было подать заявку в соответствующий комитет. Всего принудительной стерилизации подверглись 16,5 тысячи человек, и еще 8 тысяч — условно-добровольной, совершенной под давлением. Япония стала последней из «западных» стран, где применялась негативная евгеника. Недавно правозащитникам даже удалось добиться от правительства компенсаций жертвам принудительной стерилизации — тем из них, кто еще жив.

Сегодня перед человечеством открылись такие возможности, которые и во сне не могли привидеться адептам евгеники: вместо довольно сомнительных с точки зрения результата (не говоря уж об этике) экспериментов по «скрещиванию» лучших представителей вида достаточно немного подредактировать геном. Впрочем, главная проблема никуда не делась. Лучше всего ее в свое время сформулировал советский генетик Николай Тимофеев-Ресовский:

«Свиновод совершенно знает, чего он хочет от своих свиней и в каком направлении ему хочется улучшить свое свинство.

Это же знает и скотовод о своем рогатом скоте. А скажите, пожалуйста, кто знает, как и в каком направлении нужно улучшать человечество? Свиньи не могут улучшать свою породу. Каждая свинья думает, что она лучшая свинья. Это же наблюдается часто и в пределах человечества».