Любимец муз, небес посланник: интервью с великолепным Леонидом Котельниковым aka fake_trailers

— Расскажи, пожалуйста, о своей малой родине — о городе Жуковском, куда совершают паломничества твои многочисленные поклонники. В чем магия этого населенного пункта и что собой представляет жуковское эзотерическое подполье?

— Жуковский — один из редких надмосковных городов, возможно, даже единственный. Центральное место в нем занимаю не я, поскольку город изобилует интересными людьми, такими как Ромбикс или бомж, который ездит на велосипеде с моторчиком по помойкам и ни с кем не общается. В Жуковском очень любопытная флора и фауна. Даже если бы я не жил там с самого детства, но приехал бы туда сейчас в правильном расположении духа, изучил бы архитектуру и сам строй города, посетил бы выставку в замечательной галерее «Пятый дом», тогда я бы там и остался.

— Что за «Пятый дом»?

— Есть у нас такая художественная галерея, она находится в пятом по счету доме, который был построен в Жуковском, выросшем когда-то из деревни Стаханово. Это очень интересное архитектурное произведение. Сейчас оно, как и многие другие чудесные здания, забито магазинами, на которые столь щедр Жуковский: «Красное и белое», Fleur la Fleur или магазин «Колбасыр», где сидения выполнены в виде сыра. В отличие от чего-то поистине тонкого, прекрасного и обладающего обширными и интересными формами или, наоборот, чего-то максимально китчевого, какого-то орлиного гнезда, заполненного говном, Жуковский соединяет несоединимое, дает возможность для коллажной сборки самого себя в моменте здесь и сейчас.

— Насколько я понимаю, твоя матушка живет в том же городе (в Жуковском). Удалось ли ей чему-нибудь тебя научить?

— Она с самого детства пыталась внедрить в меня всевозможные классические образцы — как в бытийном, так и в творческом плане. Например, старалась сделать из меня музыканта. Я много времени провел в музыкальной школе, где играл на фортепиано, пел в хоре, занимался сольфеджио. А еще она стирает целлофановые пакеты.

— Долго ли ты ходил в музыкальную школу?

— Я не доходил год или вроде того до получения диплома. В какой-то момент из меня поперли разные интересные вещи, которые не стыковывались с пребыванием в таком приличном учреждении.

— И как ты все это выдержал?

— У меня была прекрасная учительница по фортепиано. Где-то половину занятия она мучала меня, чтобы я хоть что-нибудь исполнил на этом замечательном инструменте. Я был единственным в музыкальной школе человеком, который не мог исполнить ни одного произведения без нот, потому что у меня не хватало на это памяти. Слова, фамилии, имена улетучиваются из моей головы довольно быстро — в отличие от эпизодов, которые меня шокировали. Они остаются у меня в голове в виде коуб-видеороликов, не кубиков даже, а 3D-слепков: я могу крутить их в разные стороны и отчетливо видеть мелкие детали, которые не мог разглядеть глазами, когда воспринимал это в реальности.

— Это особенность твоей памяти с детства?

— Да, но ввиду разных обстоятельств она развивалась таким образом, что мне стало трудно запоминать, скажем, цифры. С другой стороны, через цифры я запоминаю женские имена. Например, Анна — это цифра два, потому что в этом имени две буквы — «а» и «н»; в таком случае, Инна — это три. Мне проще запомнить имя, если оно имеет числовое значение. Обычно я не слушаю даже, как человек представляется, и последние полтора года никому не жму руку.

Но вернемся в музыкальную школу, в класс фортепиано. Я приношу своей учительнице кассету «Скутер», а рядом с ней находится другой ученик, постарше меня, который говорит, что «Скутер» — полнейшее говно, стоит только посмотреть на текст композиции «How much is the fish?» — мол, почем рыбка? В отличие от той учительницы по фортепиано, которая обучала мою маму и била ее палкой по пальцам, моя учительница была прекраснейшей женщиной: она могла половину занятия слушать мои рассказы о том, как я проходил мимо помоек и видел там фигурки неизвестных мне супергероев, которыми я хотел бы обладать, но на тот момент копаться в этих замечательных бесплатных ларьках мне не разрешалось.

— «Скутер» учительницу впечатлил?

— Она сказала, что это довольно простая и приятная музыка, ничего особенного, типа почему бы и не послушать такое? То есть дело не в том, понравился ей «Скутер» или не понравился, а в том, что она могла отойти от своей точки зрения и принять то, что маленький Ёня (без буквы «л», поскольку я ее не выговаривал) вдохновляется этой кассеткой.

— В итоге базовый классический фундамент был тобой усвоен.

— Важно отметить, что в детстве я мог читать по нескольку книжек в день, но, к сожалению, в основном это были книги из серии детективов «Черный кот». Единственное, что я из них запомнил: если вдруг я попаду в заложники и меня заставят писать кому-то письмо, то можно попросить стакан апельсинового сока и написать секретное послание. Адресат почует характерный запах, пройдется утюгом и увидит написанное, потому что некий химический элемент, содержащийся в апельсине, при нагревании приобретает черный окрас.

— Любопытно, что то же самое относится и к молоку. В частности, есть довольно известная история о том, как Владимир Ильич Ленин ел вылепленные из хлеба чернильницы. Он молоком писал послания на волю, а когда это замечал жандарм, Владимир Ильич съедал все письменные принадлежности. «Зачем вы кушаете чернильницу?», — спрашивал жандарм. А Ленин ему отвечал: «Так надо, смерд».

— Сейчас о чернилах часто говорят в контексте грибов. Например, чернила делают из навозника чернильного, а производные разных древесных грибов можно использовать в качестве бумаги.

— Также можно собирать бересту́ или берёсту, как ее исконно звали на Руси, и писать на ней стихи навозниками.

— А можно вместо этого залезть на вершину дерева, сидеть там и смотреть с высоты вниз.

— Надо заметить, что в концепцию классического воспитания серия «Черный кот» и публиковавшаяся в ней Александра Маринина укладывается плохо. Хотя Маринина, безусловно, хорошая писательница и, что гораздо важнее, приятный человек. Ты классическую музыку-то в итоге полюбил?

— Из-за того, что мои занятия были подневольными, я начал фантазировать о том, как на экзамене встану, сниму штаны и просто поссу на всех этих серых, далеких людей, пришедших послушать своих детей. Мне всегда хотелось сделать что-то по-детски радикальное и глупое, но я никогда не мог решиться на это и просто играл по нотам какое-то произведение, за что получал потом семь рублей на пачку сухариков «Три корочки» с семгой и сыром — вот где ненадоедающая классика! Касаемо музыки: меня в те времена очень увлекала композиция Шнитке «Эти свободные бабочки», но в целом я обо всю эту классику скорее обжегся.

— Даже несмотря на то, что учительница была хорошая?

— Да, ее занятия были некой передержкой для меня. Я вынужден был туда ходить, а она должна была заставлять меня хоть что-то играть. Еще моя учительница по сольфеджио носила замечательные усы, а в ее кабинете висела известная картина — «Московский дворик» Поленова Василия. Пару лет назад я нашел эту картину на помойке рядом со своей музыкальной школой, и теперь она висит у меня на кухне.

— Напоминает типичный путь молодого радикала, контркультурщика, авангардиста, которого вынуждают всасывать вековую мудрость культуры, но не объясняют, зачем. Он следует ритуалам, но в то же время абстрагируется от происходящего и стремится в другие пространства — к группе «Скутер», грибам-навозникам.

— К группе «Хай-Фай».

— Тебе «Хай-Фай» уже тогда нравились?

— Тогда мимо проходило, но недавно я скачал их дискографию, и мне очень доставило — это и музыкально, и насыщено смыслом. Не скажу, что это какое-то великое полотно мастера, писанное золотым пером, но среди старой танцевальной музыки «Хай-Фай» выделяются и темами песен, и обработкой вокала, и общей потусторонней гармонией…

— Мне кажется, это общая черта эстрады конца 1990-х годов, которая росла еще на старых дрожжах. В ней было какое-то новаторство, следование текущему моменту, но при этом сохранялся профессионализм из предыдущей эпохи. Группа «Блестящие», твой любимый Шура, Сергей Пенкин — все это совершенно несопоставимо с тем, что мы слышим сегодня.

— Этот список имен напомнил мне афишу, висящую в Жуковском во Дворце культуры. Пенкин и Моисеев с удовольствием приезжают к нам в город и радуют каких-то беззубых бабушек, в воображении разжевывающих булочку в «Сабвее», а на практике вкушающих манную кашу. Я ходил к директрисе Дворца культуры, хотел пробить концерт Александра Маточкина и ленинградского ансамбля старинной крестьянской музыки. Директриса — тоже пожилая бабушка, с первого взгляда она показалась мне адекватной и приятной, но на деле все было не совсем так. Когда я шел к ней, меня смутил длинных холл, завешанный «Пенкиными» с автографами, адресованными непосредственно этой директрисе. Оказалось, что она может предоставить за внушительную сумму денег один небольшой зал, где стоит какой-то крутой рояль, который нельзя трогать, и нет электричества. Тогда у меня щелкнуло в голове: в этом зале нужно сделать концерт нойз-артиста Хруста, который, к сожалению, недавно вставил себе передние зубы. Было бы классно, если бы он там немного пошумел-похрустел, представил какие-нибудь интересные номера с этим роялем, а потом бы все разбежались через окна в разные стороны. Реализовывать я бы это не стал, а вообразить такое в голове и порадоваться — дело хорошее. В последние минуты моего сидения в кабинете этой директрисы я понимал, что ничего не выйдет и представлял, как нассу на забор Дворца культуры и пойду по своим делам.

— Отличная идея, но давай вернемся к духовным влияниям на твою личность. Что было определяющим для твоего творчества на раннем этапе, кроме фигурок на помойке, усов учительницы по сольфеджио и обоссанного забора Дома культуры?

— Сложный вопрос, потому что какие-то непрошеные паттерны воспоминаний впиваются мне в мозг, из них рождаются новые формы, но на самом деле я просто склеиваю в голове некоторые чувствительные для меня моменты. Я их, как грибы, закидываю в корзинку на спине, а закинув — перестаю их видеть, понимать, чувствовать. Из-за плохой памяти я не могу даже пересчитать их. В корзинке они как-то сами срастаются друг с другом. С микроскопом туда лезть бессмысленно: как минимум у нас не те микроскопы. Я был очень *** [изможден. — Прим. ред.] этой музыкальной школой в детстве и юношестве. Наверное, это единственное, что можно выделить, а остальное вошло в меня со спины и превратило в некое подобие Венома.

— Был ли ты в детстве нормальным, полноценным ребенком? Лазил по деревьям, играл в войну, увлекался трансформерами?

—У меня никогда не было своей тусовки, я всегда переходил из одной компании в другую. Я немного мизантроп, но в то же время дико боюсь одиночества. Мне важно постоянно находиться рядом с кем-то, хотя трудно понять, с кем именно.

— Твоя гиперкоммуникативность проявилась в те времена?

— Я был еще совсем юн, когда начал воспитывать себя, и выработал в результате такую стратегию, которая позволяет быть честным, не теряя при этом вежливости и такта.

— То есть это результат опытов над собой?

— Во всяком случае, это не заслуга родителей. Своего отца я не знаю, а с мамой у меня довольно сложные отношения, содержание которых исчерпывается совместным употреблением супа и чая из растений, выращенных на наших дачных шести сотках с пятью яблонями, тремя грушами и одной актинидией — это такие ягодки, по вкусу они напоминают киви, а выглядят как маленький арбуз, типа физалиса. По генам что-то накапало, конечно, да и в детстве воспитание некое происходило, но мое мнение в том, что основную капельницу я поставил себе сам.

— Как начался твой роман с прославленными жуковскими помойками? Кажется, ты упоминал как-то, что еще твой дедушка на помойке собрал дачу или космический корабль.

— Да, мой дедушка был связан с авиацией, потому, собственно, моя семья в какой-то момент и переехала из Бутово в Жуковский, где находится Центральный аэрогидродинамический институт имени профессора Н. Е. Жуковского (ЦАГИ). Неподалеку от города выдавали участки тем, кто имеет отношение к ЦАГИ. Мой дед получил такой участок, а дом построил частично из разных обрезков, со странной крышей и винтовой лестницей, по которой я могу подняться на второй этаж с закрытыми глазами за секунду, а посторонний человек не найдет даже самой этой лестницы. Дед лазил по помойкам, как и многие деды тех времен, собирал разные детали от телевизоров и хранил их в прокуренной «Примой» комнате. Наверное, это как-то могло на мне отразиться, но, думаю, не отразилось. Просто детским глазкам приятнее смотреть на что-то непонятное и торчащее из бачка на помойке, нежели на однообразных магазинных мишек, которых можно выклянчить у мамы или заслужить хорошими отметками. А на помойке кто-то смотрит на тебя из бачка жалостливыми спасительными глазами.

— То есть помойка очаровала тебя в детстве, а что было потом?

— Потом, когда я уже мог гулять без мамы, я стал подбирать там какие-то талисманы, амулеты, как-то их хранить, что-то с ними делать, кому-то их дарить, предпринимать какие-то усилия, чтобы как-то собрать воедино какие-то вещи.

— Помнишь ли ранние ценные находки?

— В основном все, что я нахожу на помойках, не связано с деньгами — это или приятные мне вещи, или я знаю, кому их можно отдать, то есть на «Авито» я свои находки не продаю. А в детстве я неоднократно находил деньги в конверте, например. Помню даже, как на найденную в конверте тысячу я купил себе огромную мягкую черепаху, которая долгое время радовала меня дома, пока сосед, проживающий двумя этажами ниже, не пришел сватать ко мне свою дочку. Я на тот момент был маленький, а она была намного мельче меня — она трогала эту черепашку, и мне это было очень неприятно. Когда они ушли, я долгое время плакал, а потом просил маму постирать черепашку. Больше такой нежности к ней я уже не испытывал.

— То есть помойка и ее сокровища с младых ногтей стали твоими друзьями и спутниками.

— Сейчас это приобрело скорее уже развлекательный характер. Когда ко мне приезжают друзья, мы частенько ходим по таким вот давно проложенным тропкам, скрещивая сразу всевозможные интересные вещи: мы можем прогуляться по городу, посмотреть достопримечательности, архитектурные излишества, случайно встретить интересных людей, каких-нибудь *** [чудаков-оригиналов. — Прим. ред.], бомжей и проч., а потом пройтись по помойкам, где можно найти что-нибудь занятное. Скажем, когда ко мне приезжал Станислав Наранович, довольно известный в Москве человек, мы, гуляя зимой по помойкам, нашли детскую коляску. Тогда в Жуковском еще функционировала крутая мощная горка, с которой, как поет Олег Легкий, даже «на картонке спуститься» было сложновато: такая затея предвещала тяжелые травмы. Вдруг мне прилетела в голову идея съехать с нее на коляске, и поскольку на тот момент «Бугульма» была куда более лицеприятной, нежели то, что можно приобрести в магазине «Магнит» с большой скидкой сегодня, я, испив этого напитка бодрости и силы духа, спустился с горки на детской коляске. К большому моему удивлению я доехал до самого конца на невероятной скорости и уцелел, после чего мы, естественно, продолжили выпивать и рассмотрели еще много разных вещей. В результате Станиславу прогулка очень понравилась, он ей вдохновился.

— Помню, он говорил, что ты неоднократно приглашал его купаться в проруби.

— Да, мы постоянно собираемся с ним это осуществить, но этой зимой я искупался только один раз, зато были разнообразные увлекательные вещи, связанные с прорубью, но это не для интервью. Заканчивая подброс юных фотографий, остановлюсь на этой — в детстве я редко фотографировался, бегал от камер, но тут вот попался, и сейчас эта карточка упала мне в руки.

— Давай уже перейдем к началам твоей общественно-культурной деятельности.

— Все очень быстро перемешалось: и мои первые музыкальные проекты, и попытки организовывать различные мероприятия. Собственно, первой была «Структурность», которую мы делали с Егором Гусевым — мы с ним буквально немного попереписывались в интернете, не будучи знакомы лично, а впервые увиделись, когда уже была готова афиша. Все шло к тому, что мероприятие состоится. Недавно я удивился, узнав, что первым концертом, который делал Егор, было выступление Ларика Сурапова, а сейчас его послужной список вы можете посмотреть в паблике «Дуодай»: если вы человек понимающий, то тотально *** [очумеете. — Прим. ред.] от вкуса Егора и от его мощности. Помимо прочего, он единственный, в ком я всегда уверен — вспоминаю о нем в тех ситуациях, когда весь мир начинает *** [содомизировать. — Прим. ред.] мой жопа.

— Каковы были твои музыкальные предпочтения на тот момент?

— На первой «Структурности» в 2012 году я замешал лютый коллаж из того, что не может сосуществовать: разэкска с непонятной экспериментальной шумовой прихлопочкой, вместе с Галей Чикис и нежным пением, и все это еще снабжается моим перформансом, в ходе которого я разрезаю лезвием себе всю нижнюю губу и валяюсь на полу с древним православным крестом.

— И с веточками.

— И с веточками, принесенными из Жуковского леса ЦАГИ, где мы часто заканчиваем наши прогулки на кладбище домашних животных в попытке похоронить какое-нибудь новое животное, найденное нами по пути.

— Нового вида животное?

— Не обязательно нового, может быть тот же вид — могила там братская.

— Какая была идея у этой «Структурности»?

— Да я и сам особо не в курсе. Когда моя бабушка стряпала пироги, у нее было какое-то представление о том, что нужно взять тесто и капусту, но кто знает заранее, что в итоге получится? Это сложные процессы. И это еще простая капуста, а если бы взять кимчи, например, вышло бы еще интереснее. Но в те времена капуста была еще довольно проста.

— То есть достаточно взять что-нибудь полютее, и хорошо?

— Нет, это просто коллаж из того, что прет. То есть если я в какой-то вещи вижу целостность, живость, или даже не в самой вещи, а в ее обрамлении, то говорю «вперед» и намешиваю все в едином казане. Собственно, я так поступаю не только с организацией концертов, но и со всем прочим. Вот одна из афиш за 2013 год.

— Какие-то единомышленники у тебя были?

— Бывают, конечно, пересечения, близости, похожести, но в целом думаю, что неплохо было бы меня клонировать. И еще я постоянно отвлекаюсь на крем «Долобене», который лежит у тебя на холодильнике — это очень важный момент нашего интервью.

— Безусловно. Надхолодильниковая жизнь постоянно завладевает моим вниманием: например, весь август прошлого года меня изо дня в день гипнотизировала оранжево-белая коробочка с надписью «Подорожника овального семян оболочка». Дошло до того, что мы с Эдиком решили изучить этот странный нубздик и посвятили ему целиком одну из наших познавательных лекций. Но вернемся к так называемым людям: о ком из них тебе иногда приятно вспомнить и немного подумать?

— Например, об Mc Бентли. Он классный с юных лет. К сожалению, посотрудничать с ним пока не удалось, так как родители не отпускают его из Оренбурга куда-либо выступать. Но флоу Бентли, как мне кажется, сильно опережает все нынешние течения — клауд, вапр, кринж, дрейн.

Или Андрей Монастырский, я недавно встретил его на Чистых прудах. В свое время мне очень запало его видео «Семен Подъячев выходит из онейроида». Где-то на ютубе должна быть видеозапись десятилетней давности, на которой мы разговариваем с Монастырским: я, не понимая до конца, кто он такой, в основном обсуждал с ним Семена Подъячева, его персонажа. Дело было на винзаводовской выставке — я оказался там случайным образом чтобы бесплатно выпить вина. Монастырский просто развернул камеру, когда я к нему подошел, и записал нашу беседу. Он выкладывает в интернет терабайты живого флоу, так же, как пророк Санбой — думаю, где-то там я должен прострельнуть, хотя сам этой записи не видел.

— Попробую спросить Яну Сидоркину, она шарит в Монастырском.

— Я фанат Яны Сидоркиной. Я посмотрел недавно фильм про нее, но он мне не очень понравился. Мне показалось, что он такой же, как тот, что сейчас сняли про Папу Срапу: во-первых, герои эти намного мощнее рамок, в которые их помещают, а во-вторых, само качество склейки материала и клей очень ветхие.

— Мне кажется, ты смотришь на это дело глазами инсайдера, потому и не удовлетворен. Я с Яной познакомился года два назад, общался эпизодически, но после просмотра фильма понял, что не знаю о ней вообще ничего.

— А я как раз с Папой Срапой очень давно знаком, а Яну знаю малейше. Меня как-то раз познакомила с ней Тая около модного клуба «Блуперс». Дело было в начале этой зимы, Яна вылезла из машины в странной пуховой куртке и странной шапке, а потом стояла и молчала: поскольку мне ничего о ней не было известно тогда, я не понимал и думал, что это какой-то прикол. Так мы постояли и помолчали, и только потом я уже вкурил, что канал «Ты сегодня такой Пепперштейн» ведет она, прочитал ее интервью с Монастырским и так далее, я прямо влюбился. Думаю, ее можно поставить следующей: Mc Бентли, Монастырский, Яна Сидоркина. Сейчас соберем интересную группу в стиле k-pop, свой BTS сделаем.

— Интересно, кстати, завел ли Монастырский тикток? Думаю, ему вполне подошел бы этот формат: он мог бы читать там мои любимые стихи про ***-топор, например, или показывать свой вейп. У него есть замечательный японский вейп, который очень дорого стоит. А с Папой Срапой у вас какие отношения вообще?

— Я уже давно пытаюсь свести по угару Папу Срапу со своей мамой. Со стороны мамы сначала было полное непонимание — что это, мол, за старый вонючий алкаш зашел в ее комнату? Но со временем ее отношение изменилось, а именно тогда, когда она, рассказывая какую-то свою историю про классическую музыку или литературу, подвергалась критике со стороны Эдика, более сведущего в таких вещах. В целом она отчасти врубилась, кто он такой. При этом Эдуард, возвращаясь от моей мамы, неоднократно очень обламывался из-за того, что она не *** [здесь редактор был вынужден удалить несколько строк крайне экстравагантного текста — и дело вовсе не в ханжестве, но только лишь в том, что у него тоже есть мама. — Прим. ред.].

— Может, лучше с горячей кашей, чтобы температура дольше сохранялась?

— Так или иначе, у моей мамы очень локаворский набор продуктов, которым дозволено с ней соприкасаться: они должны либо быть выращены на дачных шести сотках, либо куплены ею со скидкой в магазине Billa.

— С твоей стороны поступала развернутая критика на ножовский профайл Пророка Санбоя, с которым тебе довелось довольно тесно общаться и сотрудничать. Расскажи про знакомство с главным гением современной музыки.

— Об этом можно рассказывать очень долго. Вообще я пытался сделать материал про Санбоя: мы с Игорем Баранчуком специально ездили для этого в Ярцево, я должен был выступать в роли интервьюера, Игорь — в роли фотографа. В итоге получился только текст, в котором я объяснил, почему у нас ничего не вышло.

Вот несколько фотографий Игоря из той поездки. На них — квартира приятеля Санбоя: гений обещал прийти и помочь ему деньхой, но так и не явился. Зато мы послушали «Сепультуру» на диске с телевизора, а дорогу к дому этого человека нам за полпачки сигарет показали бомжи.

— А я почему-то был уверен, что твой первый визит именно вылился в знаменитый «Ярцевский флешмоб».

— Нет, флешмоб в Ярцево — это другое мероприятие. В тот раз мы приехали толпой, встретили Санбоя, и все прошло как надо, о чем мой приятель и снял короткометражный фильм, который, конечно, не вобрал в себя всего тамошнего угара.

Нас с Санбоем помимо этого связывает огромное количество разных вещей. Изначально он позвонил мне сам и попросил дать ему возможность выступить на «Структурности», громко заявив, что не возьмет с меня денег. Я до сих пор не знаю, кто поделился с ним моим контактом, но по итогу это все вылилось в 10 тысяч гонорара, которые я выдал ему сразу с порога, чтобы он не *** мне мозги: на мне висели две сцены с разными колоритными музыкантами, нужно было все правильно разруливать. Получив свои 10 тысяч, Санбой попросил помочь донести его огромные, крайне тяжелые сумки. Я оттащил их на второй этаж и призадумался, что же там такое может быть? Лишь позже я посмотрел ролик, в котором Геннадий приезжает к тетке Лидке и признается, что в сумках — просто кирпичи, чтобы ясно было: Санбой — не рак с горы, а серьезный и известный музыкант. Еще в ходе этого мероприятия мне была подарена газета «Пророк Санбой», на которой вместо росписи Геннадий изобразил какой-то кусок шизофренического бреда — смесь его мыслей с тем, что говорили люди рядом с ним в тот момент. Почерк у него тоже замечательный, так что прочитать это возможным не представляется.

— Наверное, это задача для будущих санбоеведов.

— Мне кажется, с этим нужно работать так: сделать из этой газеты майку, эту майку сфотографировать, фото выложить в инстаграм, через инстаграм сделать репост в одноклассники, потом найти профиль случайного человека, нажавшего «Мне нравится», и отправить ему на его мейл, указанный в одноклассниках… Там же указывается мейл? Я не знаю, ибо единственный раз был в одноклассниках при следующих обстоятельствах: я несколько часов ждал в «Шоколаднице» Феликса Сандалова, сидя за столиком с компьютером. Ко мне обратился пьяный человек и попросил дать ему зайти с моего компьютера в «Одноклассники»: мы с ним договорились об обмене компьютера на кружку пива. Допив кружку, я забрал компьютер и обнаружил, что он не разлогинился, поэтому я немного посидел и посмотрел, как устроена эта соцсеть. Но через аккаунт этого человека было сложно что-либо понять, так как за то время, пока я пил пиво, он написал четырем противным жирным бабам с родинками под обвисшими сиськами, что испытывает в отношении них настоящие любовные порывы.

— То есть «Одноклассники» — это такая соцсеть для широты русской души.

— Я вел к тому, что интересно было бы что-то сделать с этой газеткой, а не просто выложить ее на сайт-склад для оцифрованных зинов. За этим надо обратиться к Максиму Зинкевичу… А еще очень жду обзор Санбоя на мой клип.

— А много вы с ним в Москве контактировали?

— Очень. Он ежедневно звонил мне в четыре утра пьяный в попытке обсудить какую-то новую *** [гениальную. — Прим. ред.] идею, которая залезла ему в голову. Я долгое время очень тактично пытался ему объяснить, что в такое время сплю, но в какой-то момент дошло до того, что мне пришлось направить в его адрес одну реплику, после которой я сразу был резко забанен на всех его страничках и наконец отдохнул от этого ада.

— Это было уже после концерта?

— Да, значительно позже. Был же еще концерт в клубе «Дич», удалось организовать ему выступление вместо Антона Николаева, а сам я в то время выступал в составе группы «Ленина Пакет» и был изрядно пьян. Когда мне позвонил Санбой, я ему сказал просто: «клуб „Дич“», и какой-то дредастый парень помог ему найти дорогу. Когда я вышел выступать, оголен был только ***, но замечательный охранник клуба выключил звук и заставил меня надеть штаны, то есть мое выступление продлилось всего несколько секунд. Тогда я смог встретить Санбоя и, как только «Ленина Пакет» закончили, запустил его на сцену с колоритным музыкальным сопровождением: я всунул Тимофея из «Панк-фракции Красных Бригад» за барабанную установку, с которой в ходе выступления медленно снимал железо человек, которому она принадлежала. В какой-то момент пришлось присесть уже пьяному мне и выстукивать некий непонятный ритм. Еще там фигурировал Илья Бородин как бэк-вокалист: на него Санбой потом очень сердился за высотное пение, которое мужику не к лицу.

— Несмотря на столь завидные свершения, ты пока в самом начале творческого пути, который в последнее время, судя по интернетам, мощнейше ширится.

— Не ширится, просто начал появляться отклик. А так я уже давно наковырял все то, что, как мне казалось, нужно выковырять.

— У тебя есть довольно редкое свойство: ты постоянно откапываешь каких-то людей, зачастую мягко говоря причудливых, а потом носишься с ними как с писаной торбой, стараешься осветить их жизнетворчество, и видно, что они тебя по-настоящему волнуют и ты готов рубиться за них.

— Вообще я нарцисс и очень высокого о себе мнения. Я немного Бог, прячущийся под такой вот оболочкой. Но я не один такой, я вижу некоторое количество людей, которые на самом деле не люди — это другой вид, населяющий нашу планету.

— То есть ты находишь казачков, засланных из другой галактики, а потом своими божественными прикосновениями как бы помогаешь лепесткам их георгинов получше распуститься.

— Да, но у большинства георгинов, которые я подстригаю, очень толстые шипы. Например, Владимир Бурдин несколько лет назад неудачно защитил супругу в супермаркете от пьяного гада — взял нож со стенда с ножами и слегка этого человека поцарапал, после чего отправился на принудительное лечение в дурку. Недавно он вышел, и вот буквально только что посетил замечательный московский концерт, по окончании которого якобы опять помахал ножом на другого моего приятеля и вспорол ему брюхо. Хотя это не факт, так как второй мой приятель тоже не промах — возможно, брюхо было вспорото им самостоятельно. Эта история отчасти показывает, как сложно бывает конфигурироваться с некоторыми персонажами.

— Про людей и планетян более-менее понятно, а каковы твои взаимоотношения с природным миром?

— Лет в четырнадцать-пятнадцать я начал выращивать дома, у мамы в комнате, разные этноботанические растения, такие как, например, калея закатечичи. Это травка, помогающая испытать осознанные сновидения. Или чакруна — это дерево размером с русский дуб, содержащее диметилтиптамин — но выращивал я его, естественно, не для того, чтобы что-то из него экстрагировать, а просто ради трушной кастанедовской фенички, так же, как кактусы, и не только. Но однажды я пришел домой и обнаружил, что растения сорваны. Это сделала бабушка: в ответ на вопрос, почему так произошло, она открыла очень старую пыльную энциклопедию и нашла дрожащей рукой букву «К» — так я узнал, что одно из моих растений было коноплей. Затем, так как буква «М» была неподалеку, нашлась и марихуана — в глазах бабушки она оказалась вторым моим растением, несмотря на то, что это было даже не растение, а дерево. Сейчас я задумался о том, что между буквами «К» и «М» находится буква «Л», то есть первая буква моего имени «Леонид», а «К» и «М» — это «Котельников» и «Михайлович». Возможно, это как-то связано с моей теорией о том, что запоминать женские имена лучше всего через цифры.

— У тебя миры чисел, имен, растений и людей как будто сливаются в одно целое, и знание об одном помогает тебе ориентироваться в другом.

— Возможно, но скорее это просто компас без каких-либо указаний на что-либо. То есть просто я нахожу какие-то свои связки ключей, вешаю на них какой-то брелок, но на нем нет эмблемы «Мицубиси», например. Этот брелок — янтарный камень, который замечательно звенит вместе с ключами в кармашке, в котором я могу иногда чуть-чуть полазить рукой, а могу и не в кармашке — могу засунуть руку поглубже и подрочить *** у себя в широкой штанине.

— Если бы тебе была дарована возможность исправить часть несовершенств нашего мира (понятно, что самим своим существованием ты уже скрашиваешь многие из этих несовершенств, но все же), с чего бы ты начал?

— Наш мир не статичен. Если бы он представлял собой какое-то безвременное 2D, то можно было бы что-то подкорректировать, как в фотошопе. Однако следует учитывать пространство и время, а также точку зрения моих любимцев грибов и точку зрения Бурдина с ножом, пытающегося срезать боровик. Конечно, многие считают, что срезать грибы не стоит, но все же — почему бы их и не срезать?