Как сплести себе путь в современное искусство: интервью с мистической художницей-норной Зоей Лебедевой
Деревенская магия и родные травы, сплетни от колдуньи и философские размышления о смерти — художница Зоя Лебедева как будто сошла со страниц мистического романа. Рядом с ней воздух становится заряженным, сложный узор ее рассуждений уводит собеседника в сакральные лабиринты мысли. Мы крайне впечатлились, впечатлитесь и вы: читайте интервью с Зоей Лебедевой, которое сделала для «Ножа» Виктория Мирошниченко.
11 сентября в музее современного искусства «Гараж» открылась Вторая триеннале российского современного искусства — «Красивая ночь всех людей». Кураторы выставки делегировали выбор участников художникам, которые были представлены в Первой триеннале: концепция оказалась невероятно выигрышной, спектр художников по-настоящему удивляет разнообразием. Вряд ли мы встретились бы на подобной площадке с Зоей Лебедевой, ведь на первый взгляд ее работы не вписываются в надуманные арт-сообществом рамки современного искусства. Более известная как создательница коллектива «Бурановские бабушки», большую часть жизни Лебедева посвятила созданию необычного травяного текстиля. Благодаря гениальной концепции выставки мы смогли познакомиться с кондовым ритуальным искусством художницы и поговорить с ней обо всем на свете.
— Как вам выставка?
— Удивительно мое здесь присутствие. Уже 23 года прошло с того времени, как я начала ткать, поэтому я спрашиваю себя: «Зачем я вам нужна? Я уже отстой давний…» Ребята, которые участвовали в предыдущей Триеннале, решили сделать такой жест благодарности: мы начинали вместе в Ижевске, они были нам как ученики.
Читайте также
Ижевск: если хочется «расширить сознание», а Берлин уже надоел, приезжайте в столицу Удмуртии
Эта техника придумана мной — наверное, могу так сказать. Вдохновилась самой жизнью: я эту траву начала ткать тогда, когда есть нечего было. Идешь по бурьянам, на трамвай денег нет, нам не платили зарплату в 1990-х. Это было в 1997-м. Сижу и думаю: «Кто-то на планете ткет сейчас полынную ткань?» — и ответ приходит, что нет. И потом ее начали ткать в Петербурге, везде, но мне нужно было сделать этот первый шаг.
В 1996-м я сделала два объекта, а в 1997-м еще несколько — не поняли. Когда я сделала 200 объектов, тогда стало понятно.
Это был мой способ реализоваться, я же текстильщик по природе, по образованию. Я всё время ткала, ткала, потом уже начала графику делать, живопись, кино снимать. Когда ты живешь среди трав — это неизбежно, ты приходишь к почитанию всего этого. Я же целый месяц вырывала эту копну на своей территории, подумала: «Вот мне наказание за то, что я использовала природную ткань для коммерческих целей!»
— Может быть, наоборот — для того, чтобы вы больше ткали?
— Можно было и ткать, но это мне надо было цех поставить, целая копна!
Флортекстиль Зои Лебедевой. Источник
— Почему у вас начались отношения с травой? Только потому, что она рядом росла?
— Да, только поэтому. Только потому, что мне приходилось идти по бурьянам — она пахучая, активная, не может не обратить на себя внимание.
— У вас есть текстиль из разных трав — есть какое-то особенное отношение к ним? Чувствуете их разный характер?
— Конечно! У меня много полынного текстиля — и серебристая, и чернобыльник, — все они хорошо живут в ткани, дают такую фактуру, что не видно зазоров, когда ткешь. Сейчас я ткала из тончайших золотых стебельков, которые растут во влажном слое возле земли. Когда ты их ткешь — это настоящая парча! Солома — тоже парча.
Я делала из травных почек украшения — например, антимонисто. Когда ты их ткешь, почка к почке, получаются маленькие такие монетки. Почему антимонисто, потому что это природное, не вечное, это каждый год ритуально возобновляемая вещь. Она живет, конечно, если его не съедят насекомые. Можно превратить это в ритуал, можно вообще придумать миф о том, что в народе ткали такие не_монисто. Ведь монисто — это деньги: «Посмотрите, какая я богатая, я выхожу замуж». А тут в чем богатство человека — в его гармонии с природой. Это совсем про другое. Украшений я сделала много — из лыко, тополиных, ивовых… Использовала разные шкурки, пока не пришла к траве.
Из цикла фильмов «Портреты Удмуртии», художник Зоя Лебедева
— Были и другие какие-то натуральные материалы?
— Всё что можно — утильные ткани, конечно, тоже. Я делала проект «Сшей себе приданое» — вручную шьешь платья, 25 или 30 платьев своих из кусков, марлей, бабушкиных обрезков оставшихся. Вот это мое платье тоже сшито очень брутально, состоит из прямоугольников: делаешь разрез — или крест, или просто Т-образный, и начинаешь шить в сторону рукавов. Если не влезла в это платье, то делаешь разрез и вставочки. Никаких лекал нет, просто по мере того, как шьешь, дошиваешь и подшиваешь. Бесстрашный подход к пошиву одежды.
— С чего вы начали свой путь в текстиле?
— Я училась на ковровом, вот что я должна была делать [показывает на ковры под ногами]. Фабрики художественных товаров развалились, стало много дешевых ковров. А мне хотелось исследовать народную культуру — там же пояса всевозможные, дергания, плетения, полутканье — это очень интересная тема. Потом пошла тема кукол, потому что я в центре ремесел работала и мне нужна была тема «Сувенир», а лучше куклы сувенира нет.
А что такое кукла? Она же в каждом регионе разная, и основа то деревянная, то мягкая, то закруточная — очень много вариантов. Когда закручивают куклу, заговор какой-то идет — эти куклы изначально были сакральные. Ее должна делать самая старшая женщина — например, бабушка для своей внучки. Она делает эту куклу для новобрачных и кладет под матрас — называется «зольная кукла»: зола означает домашний очаг. Мне всё это было интересно исследовать.
Может быть интересно
Потом я делала картонные онгоны. Онгоны — это куклы, которые на какой-то плоскости. Она оберегом являлась, самый сильный шаманский оберег.
Кукла — заместитель шамана.
Помогала в этом какая-нибудь утопленница, она беременная в Байкале утонула, и ее сделали берегиней местных рожениц. У меня много было таких картонок — лицо, руки плоские, такая персонажка.
— Чувствуете ли вы четкую границу между декоративно-прикладным и современным искусством?
— Граница есть. Современное искусство очень близко к народной культуре, к ритуальному. Перформансы, техники — они же все связаны с сакральным. А декоративное связано с красивеньким. В училище нас учили именно декоративному, хотя в этих коврах всё имеет свой знак — хорошо, когда красивое и содержательное совпадает. В Дагестане ковер был частью приданого, и по ходу ткачества ты в своем приданом предсказываешь свою судьбу. Так же и в удмуртской одежде — обязательно должно быть древо жизни. Я думаю, это и есть абсолютное попадание в народную магическую культуру: когда оно из этого сакрального вытекает — это очень важно.
— А как вы вообще мыслите магическое, что такое для вас магическое?
— Допустим, ритуал. Что такое ритуал? Я недавно делала выставку про колорадского жука. Я родилась на белый свет, и у меня 8 соток навязанной моей мамой картошки, потому что «как это земля будет не посажена?» Я подумала: «Ладно! Посажу я тебе картошку, главное, чтобы тебе было хорошо, мамочка!» И сажу, а потом пошли жуки, мощное наваждение. Каждый день приходилось собирать их с этих восьми соток, чтобы не травить ни себя, ни землю. И вот я думаю: «Буду целый день собирать этих жуков до предела». Так и сделала. А на следующий день написала цикл картин — вот такой получился ритуал. Важно всё: что со мной будет происходить, когда я буду это делать, какие мысли придут.
— Вы часто сочиняете ритуалы для себя?
— Когда мой муж умер, я подумала, что это край, Бог отнимает мою жизнь. Мне говорили пить таблетки, очень глубоко зашла болезнь моя, иммунитет рухнул. И когда я поступила учиться — всё сошло на нет, я перестала болеть, взбодрилась. Поступить в 63 года в университет, где преподавал Лотман, — для меня это тоже мистика. Оказаться в таком месте, где я и должна была быть, — магия! На скульптурное отделение я не поступила, меня туда не взяли, потому что язык не знаю. А сюда взяли. Тут совсем другой мир — филология, анализ… Когда делаешь ковры, совсем башкой не думаешь, кайф ловишь и всё, узоры — это медитация, так же как ткачество.
— Как вы пришли к филологии?
— Потому что текстиль — это текст. Я часто делала выставки про текст и текстиль. Надо писать роман, писать о жизни. Дневник-то я пишу, конечно, но у меня такое чувство, что меня прорвет на текст. А может ведь и не прорвать…
— Вы поэтому пошли учиться, чтобы прорвало, когда нужно и как нужно?
— Я хочу, чтобы прорвало. Вайду (покойный муж Зои Лебедевой. — Прим. ред.) же тоже в разные стороны талантлив, он очень много музыки записывал, у него была хорошая видеокамера, со школы занимался звукорежиссурой. Не любил слушать что-то с телефона, звук для него был очень важен.
Из цикла фильмов «Портреты Удмуртии», баба Нина
— А какие у вас сейчас отношения с музыкой?
— Может, я ностальгирую, но нас воспитывали на фильмах Тарковского, поэтому я люблю Баха, Артемьева. Рыбников тоже неплох. Специально я музыкой не занималась, но я к ней абсолютно не безразлична, тем более что текст тоже через звук идет.
— Расскажите про вашу работу на выставке, каким образом она связана с текстом?
— Она могла быть просто в виде шести полос, просто стена из травы, тоже было бы неплохо, но я почему-то решила, что надо что-то связанное со сплетней. У меня есть игра про сплетню, там вывод такой, что сплетня ведет к прогрессу вообще-то, она развивает.
— Это и с концепцией Триеннале согласуется, которая сама как будто про сплетню — кто кому что сказал, про какого художника…
— Да, и из сплетни появляются разные интерпретации. Но сплетника надо бить, ему должно достаться, это эмоционально насыщенная вещь.
Я использовала флуоресцентные ткани, потому что обычно невтерпеж рассказать какую-нибудь сплетню.
Как у нас в Бураново: строят церковь, а женщина, которая этим занимается, пошла наколдовать на ребенка своего племянника, чем-то их семье не угодила его жена, на смерть наколдовала. И эта женщина строит церковь! И такая сплетня до меня доходит через ее колдунью.
— Потрясающая история!
— Там вообще сплошная потрясающая история в Бураново, одна сплошная драма.
Когда я вернулась в деревню ухаживать за мамой, мне было очень интересно знать, что по прошествии такого времени у нас осталось, поэтому и начала делать перепись.
Но вот уже 17 лет прошло с последней переписи, там половины уже нет, если не больше, поколение наших мам уже ушло, уже мы следующие-то.
Когда их [«Бурановских бабушек»] вытащили, а остальная группа певиц осела, они просто на моих глазах начали умирать. Я тогда начала делать фото и перепись, первая была в 2003-м, вторая в 2010-м, была и видеоперепись. В ней я спрашивала про заветную песню, говорю: «Можете спеть? Можете и послать меня куда подальше, если хотите» — и просто включала камеру. Мне важна была эта реакция, насколько они отзывчивы, пугливы, бесстрашны, честны… Там до пяти минут самое большее, 382 человека я записала, а снимала 580. Сейчас хотела восстановить видеоперепись, и опять ковид помешал. Думала, меня оштрафуют злыдни за то, что я хожу по домам, болезнь разношу.
— Эти материалы доступны в интернете?
— Нет, фотопереписи тоже нет. В Перми был фрагмент фото и видео, выставлялся в Центре современного искусства, может, они выкладывали.
— Всё это лежит у вас в архивах?
— Да, это в бурановском музее должно быть, физически это там. Они со мной злыдничали, злыдничали, теперь даже не здороваются, с клуба выгнали коварным способом… У меня был пожар, меня выгнали вообще из деревни, не пустили в отремонтированное помещение. Вы не поверите, но это сделали они, звездные бабки…
— Но вы же им помогали?
— В самом начале — да, но они же статус поменяли, теперь у них статус звезд — тогда совсем дурдом настал.
— И чем же вы им дорогу перешли?
— Потому что их нельзя критиковать. Когда их поменяли на новый состав, сказали: «Ведьма, она ведьма!» Своим внучкам сказали, в школе теперь все знают, что я ведьма.
— Потрясающая у вас жизнь в деревне!
— Я на заборе на своем ржавом серебром написала: «Будьте последними, не пытайтесь доказать свою значимость» — это Лао Цзы. Наслаждайтесь жизнью, будьте самими собой, вы здесь не для того, чтобы вас продавали. Это я им адресовала. Вы же продажные шкуры, холеры, вы же продаетесь!
Делаете там церковь, а церковь ведь не так делается! Попа одного поменяли, второго, третьего — неугодные им попы. У них в соборе точно такой же нехороший дух, в главном соборе Удмуртии. Но это до поры всё. Хотят, чтобы их похоронили на территории церкви — как можно зарабатывать славу историей церкви? А если придет политик и скажет — упраздняем опиум для народа, бюджетных средств на это больше не будет? Они же великомученицами не станут! Они в свое время были коммунистками, активистками.
Читайте также
Белый заяц Апокалипсиса, живые автомобили и загробная жизнь как казарма: во что верят на Алтае
У меня есть графическая серия про гонение пафоса с этой деревни, просто на листочках фломастером нарисована Кинжодух («художник» наоборот, а также от слов «кинжал» и «дух»), как она ходит по духам и по дворам. Кинжодух не успела сделать им сыворотку от звездной болезни, они и заболели.
Я хотела им сказать, что нужно развивать туризм, вот идет иностранец и хочет зайти в дом — вы должны быть открыты, ваш дом, а не туда, куда их поведут. Человек свободен в выборе, и эта свобода вам принесет добро, познакомитесь с человеком, которого потянуло в вашу сторону. Они же мне никак не помогали, наоборот, думают, что я конкурент. Стыдоба, которая пошла от Ксении Рубцовой (ее, кстати, в тюрьму посадили). Она однажды сказала, что «мосгламур так решил, что сейчас мы и про сучку споем, и про что только не споем». Я говорю, сделай какой-нибудь гениальный ход, чтобы их тоже зауважали, они же новый состав, тоже удмуртки, а эти-то старые, «вау, старухи в лаптях Цоя спели, Гребенщикова, попали на „Евровидение“…» А то, что вы топчете местных своих же подруг, случись что — и вас тоже затоптали бы, нельзя же так.
«Звезда по имени Солнце» в исполнении «Бурановских бабушек»
Там этих активных старух было в два раза больше, их просто так отринули. Я когда перепись делала, видела это, подхожу к бабе Наталье (она уже умерла), говорю: ну что, споешь мне что-нибудь? А она мне: «Чё, я ведь петь-то не умею…» — а сама на кремлевской сцене выступала, лыбится. Такие они несерьезные бабки. Не думаю, что я смогла бы переломить их. Там ржачка была бы, наверное, на уровне Моисеевых. Не знаю, мне было бы стыдно.
Фильм о выставке Зои Лебедевой в Setomaa
— А вы занимаетесь с кем-то? К вам можно приехать поучиться?
— Конечно, у меня есть возможность принять людей в Бураново. Можем сделать летнюю тусовку, освоить ткацкие технологии, сделать какие-то предметы — будем считать, что они сакральные.
— Какие предметы, как они называются?
— Давай назовем! Это еще надо придумать. У нас была группа, человек 15, мы с ними по ходу работы придумали ритуал. Это была недельная практика, меня пригласили сделать мастер-классы для приезжих девушек: из Бразилии, Италии, Греции. Взяли какие-то тряпки, картонки, заказали из секонда что-то — сказали, принесите нам какие-нибудь ошметки, нам больше ничего не надо. Из гвоздей сделали что-то звенящее. У нас было такое задание — из текстильных приемов и ткачества сделать полноценный перформанс или ритуал.
Мой дом 1924 года, деда моего, которые четыре креста имеет, георгиевский кавалер. Их всего три в Удмуртии. А потому как дом спасся от пожара, остов-то остался, штукатурка только отлетела. Мы с молодыми поляками реставрировали. Я как музейщик — не живу уже там, мамы-то нет. Приезжаю в дом и смотрю, как его сохранять. У меня там и одеяла в свое время были куплены, и матрасики, покупала для того, чтобы делать какой-то проект. Сарай у меня есть длинный, это для летних работ хорошо. Я там как раз эти пятиметровые ткала, это бурановская трава. И кухня есть летняя, все условия. У меня там, оказывается, груши есть, яблони — шесть штук, сливы, смородина.
— Вам, наверное, и работники нужны, чтобы поухаживать за садом?
— Нам интеллектуальные работники нужны, нам надо осознавать.
— А что за трава была в составе вашего объекта?
— Тимофеевка, чернобыльник, полынь, донник душистый, но он перезревший уже, августовский, когда там уже семена пошли, не желтый и не белый…
— А с какого сезона вы траву собираете?
— Был один год, когда я начала с почек, я их начала ткать.
— Березовые?
— Нет, ивовые, маленькие, хорошенькие. За почками пошла мать-и-мачеха, но я принципиально ткала то, что прорастает. Потом одуванчики, только в определенный момент, в желтом виде, в какое-то время они становятся белые, молочные, они не отпадают так, как перезревшие, перезревшие летят. В начале года у меня была ивовая шкурка, еще до почек — из нее плетут все эти корзинки. Или черная старая тополиная шкурка, лыко, мочало, может быть ивовое, тополиное, липовое. Оно каждое дерево по энергии.
У меня была выставка такая, посвященная энергии Амхерста, «Тропинки Амхерста». Мечтала туда попасть, по ходу, я туда попаду. У моего сына подруга живет в ста километрах от Нью-Йорка, и город Амхерст совсем недалеко. Я начала делать эти тропинки, сначала такие, потом побольше, потом где-то 60 сантиметров. То есть километры сотканы за жизнь.
— Очень магически звучит, будто вы выстилаете себе путь травами.
Мастер-класс Зои Лебедевой
— Жизнь сакральна сама по себе, не знаешь, что тебя ждет за углом. Встреча с Вайду была такой же — я ее ждала всю жизнь. Появился благородный мужчина и сразу взял замуж, буквально кота в мешке взял и был благороден до самого конца. Это было в 2015 году. Столько было счастья! И такая же страшная боль.
Когда нам дали писать реферат по Лотману, я выбрала самую актуальную тему для меня — «Итог жизни. Смерть на рубеже XVIII–XIX веков». Он там очень подробно описывает, какое было отношение к смерти тогда. Конечно, я не могла не упомянуть о своем отношении к смерти в сравнении с Лотмановским. Еще упоминаю, что Лотман пишет, что любому историку очень важно, чтобы тема, которую он ведет, касалась его лично. Я его воспринимаю как живого, причиной этому то, что я оказалась на этой кафедре, где преподают ученики Лотмана, потому что умер мой самый дорогой человек. Вообще, ходить по этим высокоскоростным путям гениальных людей страшно — можно сшибленной остаться.
— Вы очно учитесь?
— Да, с внучками, им по 20, а мне 63 уже.
— Они, наверное, вас очень уважают.
— Они меня боятся. Не то чтобы уважают, во многом, конечно, не понимают, за спиной такая история… Они родились в 2000 году, а я в 1957-м, я клоуном себя чувствую. Я раньше не знала, что такое PDF, печатать только недавно научилась.
Я думаю, это был очень правильный выбор — попасть на филфак. Меня всегда интересовали литература и музыка. Художника не может не интересовать текст, мы же тоже свой текст делаем, даже текстиль — это текст.
Фильм арт-лаборатории в рамках киносеминара Александра Шапиро при участии Зои Лебедевой
Учиться очень интересно. Всё равно мозги уже старые, я говорю: «Дайте мне геронтолога, который исследует проблемы старости, чтобы исследовал, насколько молодые успевают и насколько я». Эстонский сдала на Е — это последняя оценка из возможных, F уже не подходит, то есть это примерно как три с минусом. Сложно мне пошел язык. Сейчас мы последний год занимаемся только русским, дальше и языкознание и литературоведение будет на эстонском — как я это буду сдавать, не знаю, наверное, через гугл-переводчик.
Читайте также
Тарту — очень красивый, чистый город, велосипедный. Там очень комфортно жить. Тут я не могу, на меня давит страшно огромное количество людей, домов. Как в молодости хватало сил? Сейчас нету. Ближе к лету я уже буду манатки в сторону Удмуртии собирать, какие-то долги у меня там есть.
— Спасибо вам огромное, вы невероятно вдохновляете!
— Это вы вдохновляете, что я еще кому-то нужна.