Крах праворукократии: история (принятия) левшей
Мы воспринимаем леворукость как естественный вариант нормы, но так было далеко не всегда. Отношение к левшам в разные эпохи варьировалось от презрения и терпимости до восхищения и страха.
Современные исследователи предлагают рассматривать праворукость как феномен, возникший в обществе, а не в природе, и утверждают, что его истоки следует искать не столько в физиологии, сколько в социальных привычках людей.
В основе одной из таких теорий, объясняющих, почему в мире больше правшей, чем левшей, лежит «закон полярных противоположностей». Ее развивал французский антрополог конца XIX — начала XX века Роберт Герц. В древности люди наблюдали, что весь мир состоит из бинарных оппозиций: день противопоставляется ночи, лето — зиме, мужчина — женщине и прочее. В мифологическом мышлении человек неразрывно связан с природой и тем, что его окружает, — космогонические фольклорные сюжеты причудливым образом объединяли в одну систему звезды, особенности среды обитания людей и их характеры. Подобное представление о контрастных парах распространилось и на человеческое тело, поделив его на левую и правую части. «Если бы асимметрии в органическом мире не существовало, ее следовало бы выдумать», — говорит Роберт Герц.
Другая теория, предложенная французским физиологом XVIII века Ксавье Биша, связывает праворукость с обычаями воинов.
Вероятно, в глубокой древности люди заметили, что повреждения левой части брюшины чаще приводят к смертельному исходу, потому и брали щит в левую руку, а копье — в правую.
Эмансипация левшей была долгим и, как это часто происходит с социокультурными явлениями, нелинейным процессом. Почти в любой исторический период леворукость, как и любая аномалия, вызывала в обществе смешанные эмоции. Пьер-Мишель Бертран выделил три основных.
Во-первых — страх, который в основном возникал из-за закрепленных в языке и мифологии представлений о левшах как о «других» и негативных коннотаций, связанных с этим понятием. Даже в русском прилагательное «левый» сохранило значения ‘неправильный’, ‘незаконный’ («встать с левой ноги» — ‘начать день мрачным и раздражительным’).
Во-вторых — терпимость. Так, в Средневековье леворукость считалась аномалией, но не смертельным пороком, чем-то сродни юродству.
В-третьих — восхищение: левши делали всё зеркально, так, как не умели правши — основная часть населения, владели искусством, недоступным другим.
Гениальность известных личностей вроде Леонардо да Винчи, их непохожесть на остальных часто связывалась с леворукостью — еще одним признаком исключительности.
В христианстве и иудаизме правая рука и вообще правая сторона тела была средоточием всего хорошего и правильного, что есть в человеке: «Сердце мудреца — на правую сторону, а сердце глупого — на левую», «Сказал Господь Господу моему: седи одесную меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих». Левая же объявлялась воплощением всех пороков и нечестного поведения. Считалось, что ею человек совершает всякие подлости, а уж если орудует постоянно — то насквозь «нечестив» и «неправеден».
Тем не менее левшей терпели: да, аномалия — но это данность природы, и ничего тут не попишешь. Праворукость постепенно становится нормой в эпоху Просвещения — свою роль сыграли модные тогда идеи господства людей над природой, а разума — над телом. Поскольку, в противовес Средневековью, человек теперь имел статус субъекта, способного изменять мир вокруг и самого себя в соответствии с представлениями о хорошем и плохом, — леворукость, как аномалию, стали исправлять с детства. Появлявшиеся правила этикета предписывали пользоваться правой рукой при приеме пищи, постепенно такая рекомендация распространяется и на все остальные сферы жизни. Одни при этом приводят в качестве аргументов цитаты из религиозных текстов; другие пытаются всё обосновать «соображениями здравого смысла»; третьи ссылаются на понятие нормы, которое начало конструироваться в ту эпоху.
Такая точка зрения господствовала вплоть до конца XIX века, но только в высших слоях. Крестьяне, составлявшие значительную часть населения, во-первых, были неграмотны и не читали книг о правильном поведении за столом, во-вторых, не испытывали особого интереса к этикету. Левшей в деревнях не переучивали, не ругали и относились к их особенности «по-средневековому» — как к аномалии в рамках нормы. Для них делали особые косы и другие рабочие инструменты.
А вот детей аристократов отчаянно переучивали. Наставники пристально следили за тем, чтобы отпрыски голубых кровей пользовались (прежде всего при письме) «хорошей», «правильной» рукой, вразумляя непослушных воспитанников цитатами из Библии.
В случае неповиновения ребенку полагались удары по левой руке с нравоучениями и сентенциями о взаимосвязи «правильной» руки и «правильного» характера.
Также в качестве воспитательной практики «плохую конечность» могли привязывать к телу. Подобные методы, по признанию людей, в отношении которых они применялись, оставляли свой след в характере и психике: пользование «неправильной» рукой вызывало чувство вины за что-то, что было естественным, и формировало представление о себе как о «неправильном», плохом человеке. В особо тяжелых случаях это могло приводить к неврозам, заиканию и другим психосоматическим проблемам.
Пик нетерпимости к левшам пришелся на конец XIX века, когда до них добралась наука: на различных конгрессах и конференциях звучали доклады о леворукости как о патологии. Исследования показали, что процент левшей высок среди преступников и людей с девиантным поведением, а также среди детей с отставанием в развитии. Таким образом, заключили ученые, леворукость — опасное отклонение, которое может свидетельствовать о будущих проблемах.
В своей работе «Зеркальные люди. История левшей» Бертран говорит, что, даже если статистические данные верны, исследователи просто путали причину и следствие: девиантность и преступность частично были связаны с негативным отношением общества, которое левши в то время испытывали на себе с детства. Леворукость, «распространенная» среди людей с отставанием в развитии, соответствует «естественному» проценту левшей — 15–20 %, что свидетельствует лишь о том, что они хуже остальных усваивали нормы — в том числе норму праворукости.
Переломным моментом стала Первая мировая война.
Многие солдаты потеряли на фронте правую руку и были вынуждены по возвращении домой учиться работать левой, что на удивление далось им не так тяжело, как всем представлялось.
Ветераны, к которым общество относилось с колоссальным пиететом, невольно начали долгий процесс легитимации левшевства: они — герои, по умолчанию «хорошие» люди, и третировать инвалидов войны из-за того, что эти люди вынуждены пользоваться единственной уцелевшей рукой, было бы глупо и неприлично. Кроме того, с ними не случалось ничего страшного, никто не превратился в злодея и мерзавца. Стали выходить целые книги о том, как научиться пользоваться левой рукой, писать ею. Так началась медленная, но последовательная и необратимая эмансипация левшей, хотя, например, в СССР довольно долго сохранялась практика переучивания.
Этот процесс можно рассмотреть как одно из проявлений общей тенденции — эмансипации отклонений как таковых. Понятие «нормы», сконструированное еще в эпоху Просвещения, не исчезает, но начинает расширяться и «подстраиваться» под понятие «естественного». Так, если раньше РАС (расстройства аутического спектра) считались болезнью и существовали разные способы ее лечения, то сейчас всё больше говорят о том, что это вариант нормы, а не отклонение от нее. При общении с человеком с легкой формой аутизма чувствуется, что его эмоции несколько смешанные и спутанные, но при этом нельзя сказать, что такие люди больны. Они здоровы, счастливы, успешны, способны реализовать себя — просто другие. Также, например, физические отклонения, не влияющие на самочувствие: родинки, доброкачественные опухоли, цвет волос (вспомним о рыжих «ведьмах», которых в Средневековье сжигали на костре), — общество больше не порицает и не считает чем-то противоестественным.
Понятия «естественное» и «нормальное» — категории искусственно сконструированные, не отражающие объективную реальность.
Их содержание зависит лишь от принятых людьми конвенций, регламентирующих восприятие того или иного опыта, и — шире — способа интерпретации мира. В настоящее время «нормой» постепенно становится всё, что мы считаем «естественным», — от гомосексуальности до психических отклонений. Вероятно, это свидетельство давно осмысленного провала, который потерпел проект Просвещения с его тотальным господством разума. Растягивание «нормы» и ее сближение с «естественным» возвращает нас к более мирным отношениям с природой (в широком смысле слова) — мы уже не боремся с природным началом, а пытаемся гармонично сосуществовать с ним.
Автор_ка статьи, которую вы читаете, — левша и сталкивалась с разными реакциями на эту свою особенность. Для старшего поколения, выросшего в СССР, леворукость всё еще остается нежелательным, но корректируемым отклонением — как неправильная осанка или походка. Это накладывает свой отпечаток: кажется, что тебя презирают за то, в чем ты не виноват. Но есть и плюсы — например, редкий кратковременный интерес новых знакомых, которых удивляет зеркальный механизм выполнения привычных повседневных действий. Во время обучения в самой обычной региональной школе проблем с леворукостью не возникало, что и удивляет, и восхищает одновременно.
Можно констатировать, что эмансипация левшей завершилась: сейчас их и не презирают, и не боготворят. Леворукость стала полноправным вариантом нормы, и реликтовые следы прежнего отношения к левшам не меняют общей картины. Но стоит помнить, что наше восприятие этого феномена — продукт совсем недавних трансформаций, произошедших в науке и общественной мысли. И рассматривать его следует в более широком историческом контексте — как следствие переориентации в отношениях человека с природой, телом и социумом.