Почему я отказался от мобильного телефона (и начал жить)

Все несчастья человечества происходят от неспособности
человека сидеть в тихой комнате одному.

Блез Паскаль

Я освободился от мобильников. Всю жизнь я терял их один за другим, покупал следующие более дешевые. Кончил я треснутой раскладушкой-нокией, стилизованной в тонах Hello Kitty, которую моя мать засунула в коробку с хламом в гараже. Эта нокия продержалась дольше других, но когда погибла и она, я не мог заставить себя обзавестись новым телефоном. Мы с мобильной индустрией играли в гляделки и ждали, кто сдастся первым.

Все началось с того, что я потерял смартфон с 3G на втором месяце полуторагодового контракта. Я обязан был еще год платить по 26 фунтов в месяц и не мог себе позволить сразу же купить новый — это было первое поколение смартфонов, очень дорогих.

Жадные ублюдки из телефонной компании даже не могли продать мне дешевую мобилу, чтобы я мог выговаривать свои минуты, за которые ежемесячно им плачу. Это непременно должна была быть дорогущая хрень, которая разве что китайскими стихами не разговаривала.

В итоге мне вышло дешевле арендовать обычный телефон без наворотов и продолжать оплачивать 3G, которым я больше никогда не пользовался. Этот случай испортил мое отношение к операторам и толкнул на путь оппозиции. Я вышел из коммуникационной гонки вооружений, в которую был вовлечен остальной мир.

Теперь я пользовался копеечной пластиковой звонилкой вместо приборов, которые, в общем-то, уже и не были телефонами: это были вилки, включающие нас в матрицу, порталы в кроличьи норы, которые могли завести неизвестно куда.

Ветерана Hello Kitty я потерял на рождественском корпоративе в Сохо. Я думал о том, что ниже падать некуда, теперь придется сдаться и обзавестись кредитным айфоном, как все, сдаться и воткнуться в матрицу. Но потом я представил, как волокусь в очередной офис оператора, где выслушиваю объяснения условий от менеджера с прической Джастина Бибера и в узорных лоферах, и снова даю ему себя на***ть [одурачить], потому что смартфон — это «важная часть вашей жизни»…

Я бы ворвался, как в библейском видении из картины Сесила Б. Де Милля, в толпе грешников, целующих свои цепи, с криками: «Да, дайте мне подписать еще один контракт, дайте мне самый новый айфон, мне нужно еще больше рабства!» Но в качестве эксперимента я решил посмотреть, что будет, если я этого не сделаю.

За периодом легкой паники по поводу того, что со мной теперь невозможно связаться, последовали неожиданно приятные ощущения. Чувство освобождения охватило меня.

Это было похоже на то волшебное лето, когда я снял бунгало на пляже, чтобы продумывать там свою новую книгу. В домике не было электричества, у меня не было ноутбука, и Сеть там не ловилась вообще. Роскошное, королевское уединение. Меня невозможно было потревожить, я был безмятежен: только я, блокнот и бескрайняя голубизна моря, и в этом просторе слова сами посыпались на меня, заполняя чистые страницы.

Я писатель: я работаю в антиподе социальных медиа. То, о чем я хочу тебе поведать, дорогой читатель, проходит строжайший контроль качества.

Творческий процесс профессионального писателя — это шлифовка слов, подобно тому, как море обкатывает камешки до идеальной гладкости. Когда же речь заходит о соцсетях, метание бисера перед свиньями — и то слишком мягкая метафора.

Моя девушка как-то в пятницу вечером заметила, что твит ее знакомой «Пара банок Стеллы, лапша из вока, ништяк ночка» был занесен в избранное 64 раза. Соцсети — это про людей, которые никак не могут заткнуться даже наедине с собой.

«Естественно, меня нет на фейсбуке — я же поэт» — эта шуточная фраза приятеля надолго застряла у меня в голове. В этой иронии есть доля правды. Подобно живописи и другим благородным искусствам, поэзия в современном мире является чем-то особенным по совершенно противоположным причинам, чем раньше. Фрески в средневековых храмах поражали потому, что были единственным доступным праздником цвета и гармоничной красоты посреди уродства грязных улиц в серо-коричневом мире бедняков. Сегодня живопись — все еще священна, но по другой причине.

Нынешний мир засорен глупыми и аляповатыми визуальными образами; фальшивые миры, прямо или завуалированно призывающие к покупке чего-либо, догоняют вас на улице, в метро, на экране, который высасывает жизнь из вашей гостиной.

Сегодня человек как никогда прежде вынужден бороться за свой ментальный суверенитет, за свои мысли, за время, пространство и тишину, в которой он может их обдумать.

В противоположность этому джанк-фуду для глаз, искусство сегодня — это остров тишины и истины, который лежит меж накатывающих волн цифровой блевоты. Так же работают и несколько строк изящной прозы, резонирующей с душой читателя посреди артобстрела ее мимимишками, бугагой и ништяк ночками с лапшой. В зале итальянского барокко Национальной галереи в Лондоне висит загадочное полотно под названием «Философия», в 1645 году его написал Сальватор Роса.

Изображенный на картине мужчина пристально смотрит на вас, его лицо выражает упорное стремление проникнуть в суть вещей. В руках он держит мраморную табличку с надписью: «Молчи, если то, что ты собираешься сказать, не будет лучше тишины». Сколько пользователей твиттера оценило бы эту мысль?

Симптом болезни нашего века — в том, что мы отвергаем эту максиму. Вспомните интервью соседей и коллег людей, которые оказались педофилами и серийными убийцами. Что в них общего? Окружение преступника всегда удивлено одним и тем же: «он казался нормальным парнем, но был всегда таким тихим, замкнутым в себе» — как будто это какая-то очевидная улика, доказательство девиантности, которое все упускали. Что на самом деле странно и дико в людях сегодня — вещи вроде истерии по поводу событий в «Х-Факторе».

Испокон веков затворников почитали как святых. Гностики считали злом зеркала, потому что они плодили иллюзии. Что бы мудрецы древности сказали про смартфоны с 3G?

Один из самых известных моментов в Откровении Иоанна Богослова, более известном как Книга Апокалипсиса, — это то, что перед концом света никто не мог ни торговать, ни общаться без знака Антихриста, числа 666. Неприятно пугать вас, но Апокалипсис не свалится на нас внезапно — мы уже вошли в него, незаметно для себя, как лунатики. WWW перед именем социальной сети или сервисом онлайн-шопинга — это те же три шестерки. В иврите, кстати, как и в латинском алфавите, буквы могут обозначать числа. Не буду углубляться в конспирологию, меня просто забавляет это маленькое поэтическое совпадение.

Я против мобильных телефонов не потому, что я сноб, сидящий в башне из слоновой кости. Я против, потому что я человек. Я против того, чтобы быть постоянно на связи и под рукой, против взаимного рабства как общепринятого элемента культуры.

Ты привязан к лайкам и волнуешься по поводу их отсутствия, хотя они совершенно тебе не нужны — не нужно одобрение малоизвестных людей, от которых ты начинаешь зависеть. Друзья, с которыми ты действительно близок, начинают писать тебе тогда, когда им удобно, отрывая тебя от дела, которое требует сосредоточенности, — а не отвечая оперативно, ты обижаешь их и страдаешь от чувства вины. Покупая смартфон, ты подписываешь новый общественный договор: ты всегда подключен, а значит — всегда доступен. Гиперсвязанность убивает ощущение личного пространства. Это еще одна форма тирании технологии: твое время и твоя голова больше не принадлежат тебе.

Устраиваясь на приличную работу, человек получает корпоративную машину и телефон. Это кажется привилегией, но на самом деле это цепь, которая делает его доступным для работодателя 24/7. Технологии, призванные освободить нас, стали нашей золотой клеткой.

Люди таращатся в мобильные телефоны за рулем: чистое движение, чистый восторг от управления автомобилем, ощущение мощи, почти крыльев — но нет, он косит глазом в ролик на ютубе и строчит твиты о том, как классно он запил пивом лапшу.

Один раз мой номер заблокировали, потому что из-за ошибки банка я не успел внести абонплату. Когда на моем счету наконец-то оказались деньги, я позвонил оператору. После десятишаговой процедуры распознавания голоса (бесящая процедура, если у вас северный акцент, как у меня), я наконец добился возможности услышать живой индийский голос. Я нажал кнопку, но вместо индуса меня перебросили на первый этап голосового распознавания. «Извините, ваш номер заблокирован», снова и снова повторял робот. Оператор был настолько жадным, что даже не давал мне шанса разблокировать его, допустив меня до службы поддержки. Я глубоко вздохнул и прикусил язык, чтобы не выматериться.

Следующая попытка состояла из семи минут «нажмите то-то для того-то», после чего на середине ввода 16-значного номера моей кредитки звонок прервался. В здании, где я снимал квартиру, прием сигнала был на уровне бункера. На этом месте я нецензурно заорал и швырнул телефон в стену. “The future’s bright, the future’s Orange” — таков был слоган моего оператора. На самом деле будущее оказалось кабалой у тупых роботов и осколками пластика на бетонном полу.

Актриса и драматург Корнелия Отис Скиннер отмечала, что аналогов французского слова «фланёр» в английском языке нет, потому что «в англосаксонской культуре нет аналога этому галльскому типу характера — беззаботному пешеходу, которому неведомы обязательства и срочность. Будучи небогат, ничего не тратит впустую, в том числе и свое время, поэтому в полной мере наслаждается миром».

Я не согласен с тем, что англосаксы не склонны к такому времяпрепровождению. Лондон будто специально создан для длинных прогулок, и многими счастливыми часами моей жизни я обязан как раз бездумному фланированию по улицам этого громадного мегаполиса, возможности потеряться в нем и ощутить пульс окружающей жизни. Мобильник положил конец этому вдохновенному настроению.

Отвлекаться на уведомления о лайках, рыться в навигаторе, чтобы прийти на встречу точно в срок, инстаграмить очередного смешного бомжа и красиво взлетающую стаю голубей — все это убивает релакс и гонит прочь медитативную сосредоточенность на восприятии красок, звуков и запахов мира.

Теперь, когда у меня нет телефона, меня больше ничего не отвлекает от жизни. О встречах я договариваюсь старомодным способом: назначаю свидание в 6 в пабе, и просто будьте там в это время, черт возьми, это не так сложно. Мобильники крадут наше личное время и превращают нас из самодостаточных людей в инфантилов, зависимых от бессмысленного трепа с другими такими же. Они подрывают нашу волю и организованность — зачем соблюдать договоренности, если в любой момент можно скорректировать свое решение эсэмэской? Тирания технологии делает из нас эмоционально неустойчивых детей многими, многими способами.

Я не говорю, что после прощания со смартфоном моя жизнь стала лучше во всем. Иногда я стою посреди этого связанного коммуникациями мира, как мокрый купальщик под пронизывающими порывами ветра. На днях моя девушка, напившись, прихватила мой кошелек и уехала спать, а мне потом пришлось три часа идти домой из бара пешком. Но все эти эпизодические неудобства перевешивает тот факт, что меня оставили в покое не нужные мне люди, что я снова способен думать и продуктивно работать в тишине, не прерываясь на глупости. И я снова чувствую царем своей собственной головы.