Почему люди не понимают друг друга — объясняет наука

«Я не понимаю, что ты думаешь о том, что я говорю!»

Случайно услышанная фраза в одной случайной кофейне

Соседи человека, устроившего массовую стрельбу, выглядят ошарашенными и заверяют журналистов, что преступник казался доброжелательным и положительным человеком. А бывшие одноклассники и коллеги описывают его как бомбу замедленного действия.

Одни диванные комментаторы оценивают все твиты Трампа как проявления экстремального нарциссизма, раннего слабоумия и маккиавелизма, а другие с восторгом отзываются о его достойной уважения миссии Make America Great Again.

Любому человеческому поведению найдутся мириады таких же человеческих объяснений.

Нам кажется аксиомой утверждение о том, что мы можем осознавать причины поведения другого человека, принимать разные его проявления, потребности и намерения.

Эту способность психологи окрестили «теорией разума», или «теорией сознания», и называют ее исключительной когнитивной функцией, присущей только человеку.

В том, что теория разума очень нам льстит, нет ничего удивительного. Мы все по природе своей — прирожденные аналитики, полицейские, обожатели и ненавистники. Мы поддерживаем собратьев по мнению и идем жестокой войной против оппонентов. «Чтение мыслей» — это наш социальный клей, смазывающий практически все межличностные взаимодействия. Когда мы пытаемся определить, насколько покупатель оружия склонен к агрессии и насилию, или оцениваем шансы душевнобольного на самоубийство, или размышляем, насколько достоин доверия кандидат в президенты, — мы полагаемся на наши мысли о других.

Судьба демократии зависит от наших способностей к идентификации и принятию различных подходов. Однако заметьте, количество общественных дискуссий стремится к нулю. Встречаясь с носителем иного мнения, мы тут же обвиняем его в узколобости, предрассудках, личной неполноценности и недостаточном уровне образования.

А что, если на самом деле мы вообще не способны понимать других? Как вам такое ужасающе простое и неприятное объяснение?

Эксперименты с коробочкой

Давайте представим невозможное: что мы можем выйти за пределы собственного сознания и посмотреть, как работает теория разума. Вот психолог представляет ребенку две ручные куклы — Салли с корзинкой и Анни с коробочкой. Салли кладет в корзиночку несколько стеклянных шариков и выходит из комнаты. Пока Салли нет, Анни забирает шарики и прячет в своей коробочке. Когда Салли возвращается, психолог спрашивает ребенка, где Салли будет искать свои шарики. Дети лет четырех знают, что Салли примется искать шарики в своей корзинке, а не в коробке Анни. Дети с аутизмом не способны проследить мысли Салли и отвечают иначе — что Салли будет искать шарики в коробке.

Этот эксперимент многократно цитируют когнитивные психологи и считают его неопровержимым доказательством того, что мы думаем о том, что думают другие, — для этого есть специальный термин, ментализация.

В последние годы нейроученые разработали несколько соблазнительных теорий, которые могут объяснить принципы работы нашего мозга при ментализации. В 1992 г. итальянский нейробиолог Джакомо Риццолатти с коллегами наблюдали за резус-положительными макаками. Когда макаки дотягивались до пищи (например, до арахиса), наблюдалась активность определенных клеток в премоторной коре. Эти же клетки активизировались и тогда, когда макака наблюдала за тем, как исследователь берет орешек, — следовательно, макака идентифицирует намерение ученого и знает, что он планирует съесть орех.

Клетки, активизирующиеся при наблюдении за поведением другого субъекта, были названы «зеркальными нейронами», а сеть этих клеток — «зеркальной нейронной системой».

Поскольку макаки умудрялись распознавать жесты готовности съесть орех, ученые сделали вывод, что у обезьян есть способность к ментализации. В течение десятилетия после этого открытия зеркальные нейроны считались нейронной основой для эмпатии, сложных социальных взаимодействий, эволюции языка и культурного развития человека как представителя цивилизации. Исследователь поведения и нейрофизиолог Вилейанур Рамачандран даже заявил, что зеркальные нейроны — «открытие того же порядка, что и ДНК в биологии. Эти нейроны дают нам почву для понимания самых загадочных аспектов человеческого сознания — эмпатии, механизма подражания и эволюции языка».

Есть и другая сторона баррикад, с более холодными головами и более высоким уровнем скепсиса. Марко Якобони, нейробиолог в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса и пионер изучения зеркальных нейронов, задался вопросом: что происходит, когда мы делаем ставки в покере? Представьте, что вы готовы сделать ставку, но тут замечаете, что игрок слева передвигает тарелку с чипсами. Вдруг он совершает это действие, чтобы отвлечь вас от игры? Это незамысловатое действие порождает множество разных мыслей в вашей голове.

Получается, что действие другого игрока не говорит вам ничего о его истинных намерениях.

Может, дело тогда не в зеркальных нейронах?

Эти размышления останавливают ученых от попыток доказать теорию разума, но вместе с тем начались поиски других кандидатов на роль зоны мозга, отвечающей за ментализацию. В дико популярной лекции TED от 2009 г. Ребекка Сакс из Массачусетского технологического института предположила, что такой зоной может быть правый стык виска и темени (rTPJ).

Эта область только и делает, что думает о мыслях других людей. Различия в этой области могут объяснить и различия в суждениях взрослых людей.

Но также нам известно, что эта зона управляет входящими сенсорными сигналами, чтобы мы могли ощущать себя в пространстве. Транскраниальная магнитная стимуляция может изменить функционирование зоны rTPJ, при этом испытуемый получит опыт «выхода из тела». Повреждение этой зоны вследствие инфаркта или опухоли мозга может привести к нарушениям самовосприятия и даже к отсутствию осознания собственного паралича. Кроме того, правильно функционирующая зона rTPJ необходима нам для того, чтобы различать себя и других.

Странно выходит: одна и та же зона мозга дает нам и ощущение собственного тела, и помогает нам выйти за его пределы, чтобы посмотреть на мир другими глазами. Это какие-то взаимоисключающие параграфы.

Несмотря на все противоречия существующей теории разума, крайне сложно пошатнуть нашу веру в то, что мы можем залезть в голову других людей.

Ребекка Сакс открывает свою лекцию на TED вопросом: почему нам так легко понимать других? В качестве иллюстрации она приводит два фото: на одном мать с нежностью смотрит на своего ребенка; на втором подросток прыгает с высокой скалы в океан. «Вам практически не нужна никакая дополнительная информация, чтобы считать эмоции подростка или матери».

Я смотрю на изображение матери и вижу комбинацию разнообразных чувств: любовь, обожание, нежность. Одновременно с этим я понимаю, что у меня в голове собралось множество представлений о типичном поведении матерей, и именно их я вкладываю в голову этой матери. Я не имею ни малейшего представления, о чем она думает на самом деле: возможно, она переживает за своего мужа, или волнуется о месте в детском саду, или испытывает чувство вины за то, что она недостаточно хорошая мать.

Используя существующие представления о человеческой природе, я складываю наиболее универсальное мнение. Но оно может иметь мало общего с конкретным человеком.

Фотография ныряющего мальчика вызывает еще больше вопросов. Поскольку я не посвятил свою жизнь изучению ментальных состояний ныряльщиков, я могу судить по редким примерам экстремальных спортсменов, которые у всех на слуху. Возьмем, к примеру, Алекса Хоннольда, самого известного скалолаза, совершающего одиночные восхождения. Посмотрите восхождение на Йосемит без страховки. Спросите себя: испытывает ли Алекс сильный страх, когда смотрит с вершины вниз? Или не очень? Подумайте, насколько вы уверены в своем ответе.

Думай как скалолаз

В 2016 г. нейробиолог Джейн Джозеф из Медицинского университета Южной Каролины сравнила активность мозга Хоннольда с активностью другого ветерана восхождений. Их подключили к аппарату фМРТ и показали последовательность из 200 крайне негативных изображений — фотографии обугленных и рачлененных тел, жертв катастроф, а также наиболее опасные горные дороги. У «контрольного» альпиниста наблюдалось крайне высокое возбуждение миндалевидного тела (зоны, ответственной за страх, тревогу и чувство опасности). А вот миндалевидное тело Хоннольда молчало. Когда его спросили об ощущениях, он даже призадумался: «Не могу сказать точно, но, типа, мне было всё равно… Я как будто бродил по кунсткамере».

Джейн Джозеф полагает, что фМРТ Хоннольда говорит об отсутствии нормальной реакции на угрозу — словно у него отключено чувство страха. Несмотря на это, Хоннольд не считает себя бесстрашным: он может вспомнить случаи, когда испытывал страх (причем они были связаны не только с альпинизмом).

И тут мы сталкиваемся со второй проблемой: неизбежным влиянием языка на состояние нашего разума.

Хоннольд осознает все свои действия и тщательно анализирует свои альпинистские похождения. Он прекрасно понимает, к чему приведет падение, и описывает такую возможность со значительной долей опаски. Мы не можем определить, является ли этот страх следствием осознанного усилия или эмоции. Учитывая его апатичное миндалевидное тело, страх Алекса вряд ли может быть похож на страх простых смертных, стоящих на обрыве или на открытой площадке небоскреба.

Пытаться представить чувство, которое ты никогда не испытывал, — практически то же самое, что представить оргазм, если ты никогда его не испытывал.

Всё это не означает, что мы не можем ничего сказать о том, что происходит в голове другого человека. Наш мозг превосходно распознает шаблоны поведения: на похоронах мы ожидаем эмоции горя; на детском дне рождения — радость; в московской пробке — раздражение. Достаточно часто мы оказываемся правы, когда ожидаем от других тех же эмоций, что испытываем сами. Аудитория TED испускает вздох волнения, когда видит фотографию со скалы, словно находится на краю этого обрыва. Но кто-то, чьё миндалевидное тело находится в спящем режиме, как у Хоннольда, не испытает подобных чувств. Мы вынуждены сталкиваться с непреодолимой проблемой снова и снова: с тем, что мы не можем вообразить себе те эмоции, которые никогда не испытывали.

Но какое-то поведение других мы же способны предсказывать?

Возможно, я ошибаюсь, и где-то существуют неоспоримые доказательства нашей способности к ментализации. Поищем еще.

Давайте обратимся к самому простому способу изучить теорию разума экспериментально — к выявлению лжи.

Если уж мы так хороши в распознавании чувств других людей, то распознать ложь нам точно не составит труда. Однако обзор Journal of Personality and Social Psychology 2006 г. показал, что большинство испытуемых могло определить, когда актер говорит правду, а когда лжет, не лучше, чем при случайном выборе (в 54 % случаев). Десятилетие спустя примерно такие же результаты показало исследование Monitor on Psychology. Более того, эти результаты воспроизводятся на самых разных категориях участников — на студентах, юристах, рекрутерах.

Ладно, с распознаванием лжи у нас не очень сложилось. Возможно, с определением склонности к насилию у нас все хорошо?

В 1984 г. American Journal of Psychiatry опубликовал исследование, утверждающее, что способности психиатров и психологов прогнозировать насилие сильно переоценены. Даже в наиболее благоприятных условиях (в процессе длительного мультидисциплинарного изучения личности, демонстрирующей склонность к насилию) психиатры и психологи ошибались в два раза чаще, чем оказывались правы. Тем не менее в этой же статье предполагалось, что новые методические подходы могут повысить шансы на правильный прогноз.

Но и этому предположению не суждено было сбыться. Тридцать лет спустя British Medical Journal заявил: «Даже сегодня мы всё еще не можем собрать достаточно доказательной базы, чтобы предсказать риск актов насилия, сексуального насилия или криминальных действий». Стивен Харт, со-разработчик широко используемого инструмента для определения уровня склонности к насилию, разделяет этот пессимизм: «В нашем распоряжении нет надежного инструмента, который помог бы выявлять убийц или школьных стрелков. В жизни огромное количество вещей без доказательной базы, и это — одна из них».

Ладно, тогда, может быть, прогнозирование суицида? Увы, тоже мимо.

Данные последних двух метаанализов говорят: «Оценка риска совершения суицида за последние 40 лет не стала более точной». Национальный институт здоровья и клинического совершенствования Великобритании рекомендует отказаться от использования шкал оценки риска совершения суицида и использовать результаты подобных оценок для принятия решений.

Все хорошие теории основаны на прогнозировании. Рано или поздно прогноз начинает нуждаться в доказательствах. Если лучшие эксперты мира не могут сказать нам, от кого ожидать насилия, кто может совершить самоубийство, а кто лжет, разве это не повод к переосмыслению теории разума?

Искусственный интеллект знает нас лучше

Я подозреваю, что кукольные эксперименты с Салли и Анни не говорят нам ничего о природе теории разума. Да, мы знаем, что у других людей тоже есть сознание, желания и намерения, и они могут отличаться от наших. Однако способность представить себя в другой ситуации вовсе не равнозначна способности на самом деле чувствовать и думать, как другой. Я могу представить, как бы я совершал восхождение альпиниста, но не имею ни малейшего понятия, что при этом чувствует альпинист.

Надо сказать, что мне не очень хочется признавать доказательства, которые сам же и привожу. Не могу побороть интуитивное чувство, что в распознавании лжи есть нечто большее, чем говорится в исследованиях. С другой стороны, я — как игрок в покер — осознаю свою слабость в определении блефа других игроков и стараюсь основывать свои умозаключения на моделях их поведения. Я не один так делаю.

Психологи сегодня всё с большей надеждой полагаются на Big Data, которая, возможно, более сильна в прогнозах, чем один человек.

Команда исследователей под управлением Стивена Людвига в Вестминстерском университете в Лондоне разработала автоматизированное ПО на основе технологии дата-майнинга и проанализировала 8000 имейлов, содержащих заявки на участие в контакте. Они сравнивали способность программы отличить фейковые заявки от настоящих со способностью живых аккаунт-менеджеров. Нужно сказать, что программа справилась значительно лучше живых людей, достигнув 70-процентной точности в прогнозах. Исследователи надеются применить это ПО для определения ложных данных в заявках на получение визы или даже для проверки брачных анкет.

Ученые Медицинского центра в Университете Вандербильта, штат Теннесси, собрали данные о более чем 5000 пациентах с физическими признаками нанесения себе увечий и суицидальными наклонностями. Данные включали в себя крайне безличную медицинскую информацию вроде возраста, пола, места жительства, назначенных лечений и поставленных диагнозов.

И тем не менее по этим данным с 80–90-процентной вероятностью можно было предсказать следующую попытку самоубийства в течение ближайших двух лет, и с 92-процентной вероятностью — попытку самоубийства в течение ближайшей недели.

А при оценке случайной выборки в 12 695 пациентов с отсутствием задокументированных попыток суицида были достигнуты еще более высокие степени достоверности прогноза.

С такими потрясающими результатами не стоит удивляться, что Facebook внедрил собственную систему искусственного интеллекта для определения склонности к суициду по социальному профилю.

Теория разума и психиатрия

Недостатки теории разума давно стали предметом общественных обсуждений, особенно в части критики психиатрии. Однако всё это время мы считаем, что проблема в психиатрии, а не в базовом представлении о том, что все мы можем понимать чувства и мысли других.

Я начал сомневаться в теории разума на заре своей карьеры невролога.

В то время мне довелось познакомиться с молодой ямайской женщиной, которая задушила свою полуторагодовалую дочь. Ее отправили под наблюдение в психиатрическую палату больницы в Сан-Франциско, где она тут же напала на женщину с деменцией, прикованную к коляске, и успела свернуть ей шею до прибытия подмоги (жертва вскоре умерла от полученных травм). Назначенный судом психиатр должен был разобраться в природе насильственного поведения пациентки — имеет ли оно неврологическую основу.

Читая досье этой пациентки, совсем не ожидаешь увидеть ее такой, какой довелось увидеть ее мне. Открытая улыбка, искренний смех, приятный акцент — крайне привлекательная женщина. Смотришь на нее и не можешь представить, что она может причинить кому-либо вред, особенно собственному ребенку.

Как и ожидалось, многочасовая беседа никак не помогла выявить причины ее поведения. Прежде чем покинуть палату, я собрался с духом и спросил ее, знает ли она, почему она задушила дочь и напала на пожилую женщину.

Казалось, женщина просидела без движения целую вечность. Наконец она выдавила: «Ненавижу звук плача». Сложила руки на животе, покачала головой. Мы долго смотрели друг на друга, осознавая пропасть, лежащую между нами. Что бы я ни придумал для объяснения влияния плача на эту женщину, я бы ни на йоту не приблизился к ее истинным чувствам.

Это не единственный подобный случай в моей практике. Я много раз сталкивался с поведением, которое оказывался не в силах объяснить. Вот пожилой пациент умирает от загадочный болезни, и я прошу у его сына разрешения на вскрытие. Сын дает согласие, но с условием, что он будет при этом присутствовать. «Почему?» — спрашиваю я его. «Потому что он мой отец», — последовал ответ.

Вот женщина средних лет теряет сознание посреди ночи. Компьютерная томография показывает обширное кровоизлияние в мозг — таких масштабов, что еще несколько часов, и женщины не было бы в живых. Я сообщаю об этом ее мужу. После небольшой паузы он совершенно бесцветным голосом говорит: «Понятно. Пойду домой и приму душ».

Но самый яркий случай, который заставил меня думать об ограниченности теории разума, произошел во время моего устного экзамена по психиатрии. Моим испытуемым стал неряшливый мужчина, от которого исходил стойкий запах плесени.

— Как долго вы уже в больнице?
— Три месяца.

(Я был удивлен степенью его запущенности, поэтому спросил еще раз.)

— Простите, сколько времени вы уже провели в больнице?
— Пару лет, где-то так. Время обманчиво, когда ничего не происходит.
— Можете вспомнить более точно?
— Если вы настаиваете, то я бы сказал, что примерно три дня.
— Случались ли у вас прежде признаки психического нездоровья?
— А у кого не случались?
— А среди членов вашей семьи?
— Смотря кого вы имеете в виду.
— Вы понимаете, почему здесь оказались?
— Нет. А вы?
— Я — да. Вы — мой пациент в процессе экзамена по психиатрии. Вы бы мне очень помогли, если бы постарались давать более прямые ответы.
— Нельзя давать прямые ответы на личные вопросы. Вдруг я выдвинут в кандидаты на пост президента?

Далее последовало 30 минут шоу с трясущейся и качающейся головой, в ходе которого мой преподаватель старательно делал заметки. Когда время вышло, он отпустил пациента и обратился ко мне:

— Ну, — поинтересовался он, — что скажете?
— Никаких догадок. Очень сомнительный пациент.
— Но хоть какие-то наметки у вас есть?
— Не совсем. Я даже не могу сказать, водит он меня за нос или нет.
— Если бы вы знали, что сдадите экзамен только при постановке диагноза, какой бы диагноз вы поставили?
— Никакого. Всё это было бы лишь подозрениями.
— Спасибо, вы свободны, — сказал преподаватель с непроницаемым выражением лица.

Этим же вечером я отправился к своему экзаменатору. Он сидел с улыбкой до ушей:

— Поздравляю, вы сдали на отлично!
— Это что, шутка? Я был уверен, что провалил!

Преподаватель в ответ только рассмеялся.

— Так что было не так с этим испытуемым? — спросил я.
— Да пес его знает! Он один из лучших наших испытуемых, мы зовем его на каждый экзамен в этом штате.
— Он что, профессиональный пациент?
— Не совсем. Когда-то он был госпитализирован, но никто так и не смог определить, что с ним не так. Пока он лежал в больнице, он приобрел удивительную способность изображать большинство психиатрических заболеваний. В этот раз мы попросили его изобразить весьма сомнительного и несговорчивого пациента.
— Так у него есть реальный психиатрический диагноз?

Экзаменатор пожал плечами и улыбнулся:
— Доброго вам пути!

Я понял, что трагедия может вызвать в человеке невообразимую реакцию. И это недоступно для понимания. Полное осознание другой картины мира — редкий талант, требующий потрясающего полета фантазии.

В этом смысле Гамлет, Мадам Бовари или Анна Каренина — это художественные образы, основанные вовсе не на глубоком понимании человеческой природы, а на тонкой паутине из наших представлений о намерениях и мотивации других.

Художественные истории могут погрузить нас в непростые времена и в темные закоулки наших личностей, однако куда более точные представления о нас самих нам дадут безличные большие данные и их анализ.