Борьба зла с добром. Почему апокалиптические романы Шарля Фердинанда Рамю — лучшее средство от конца света

Под небесной твердью

Литературное наследие швейцарца Шарля Фердинанда Рамю, чей творческий расцвет пришелся на период между двумя мировыми войнами, велико: он написал около 25 романов, множество эссе и очерков и несколько сборников рассказов, но на русский язык переведено немногое. Так, еще в перестроечном СССР вышли под одной обложкой три поздних романа писателя — «Дерборанс» (1934), «Савойский парень» (1936) и «Если солнце не взойдет» (1937). В 2014 году в серии «Литературная Гельвеция» был издан один из наиболее известных романов Рамю — «Великий страх в горах» (1926), а несколько лет спустя издательство libra крохотным тиражом в 300 экземпляров напечатало «посвященную борьбе зла с добром» трилогию писателя, в которую входят романы «Царствование злого духа» (1917), «Небесная твердь» (1921) и «Смерть повсюду» (1922).

С задней обложки трех этих книг на читателя смотрит лицо мужчины средних лет с косой челкой, наморщенным лбом, впалыми скулами и жесткой щеткой седеющих усов. В период с 1996 года по 2018 годы это же лицо изображалось на банкноте достоинством в 200 швейцарских франков (более 12 000 рублей по текущему курсу), пока центробанк не решил сменить дизайн купюр.

Легко догадаться, что у себя на родине и за ее пределами Рамю считается одним из наиболее уважаемых представителей франкоязычной швейцарской литературы. Он прославился благодаря своим «горным романам», в которых живописуются обычаи и характеры альпийских крестьян, их страхи и особенности их языка. При этом творчество Рамю не стоит сводить к одной лишь «этнографической» составляющей. Швейцарские кантоны в его прозе оказываются местом, где разворачиваются античные по духу трагедии, а жизнь крестьянина в постоянном соприкосновении с природой становится отправной точкой для разговора о метафизических истинах.

«В мире буржуа человек находится в зависимости от человека, в мире крестьян и королей он связан с природой или же с Богом», — писал Рамю.

Родившийся в 1878 году в Лозанне Рамю рано решил посвятить себя литературе и, получив в 1900-м степень бакалавра искусств в Университете Лозанны, переехал в Париж, где познакомился со многими французскими писателями и художниками, в том числе с Андре Жидом и братьями Таро. Уже второй его роман, «Обстоятельства жизни», изданный в 1907 году, был номинирован на Гонкуровскую премию.

За несколько недель до начала Первой мировой войны писатель вместе со своей супругой, художницей Сесиль Селье, навсегда покинул Париж и вновь обосновался в Лозанне. В 1915 году Рамю подружился с легендарным русским композитором Игорем Стравинским, жившим в Швейцарии, и написал либретто для его оперы «История солдата». Если ранние произведения Рамю тяготели к традиции французского психологического романа XIX века, то в «швейцарский» период он начал от нее отходить. Романы, написанные Рамю после 1915 года, показывают разрушение привычной жизни людских сообществ под воздействием столкновения с инфернальным злом («Царствование злого духа») или божественным чудом («Исцеление недугов»), революцией («Война в горах») или началом апокалипсиса («Смерть повсюду»).

В эти годы вырабатывается специфический стиль Рамю. Его язык максимально приближен к разговорному, для него характерны бесконечные повторы и ломаный синтаксис.

Рамю, по выражению бельгийского писателя Экоуда, «писал совершенно так, как рассказывают». Такая манера письма вызывала раздражение у многих критиков-пуристов — Рамю даже обвиняли в том, что он создает свои романы вообще «не на французском языке».

К счастью, Рамю удалось найти себе покровителя в лице Анри-Луи Мермо, основавшего вместе с двумя братьями Общество металлургической промышленности в Лозанне. Как говорят, именно после знакомства с автором «горных романов» Мермо решил в 1926 году открыть собственное издательство. В дальнейшем Мермо прославился как коллекционер и меценат, много сделавший для швейцарской культуры, а Рамю выпустил в его издательстве семь романов. Вероятно, наиболее известный из них, «Дерборанс», основан на реальном происшествии, когда группу пастухов на летнем пастбище в швейцарских горах засыпало камнями. Лишь одному из них, Антуану, удалось уцелеть и спустя два месяца мучительной борьбы за жизнь добраться до дома. Однако даже среди родных Антуан не может обрести покой, поскольку ему кажется, что один из его товарищей остается заживо погребенным под завалом. Этот роман, показавший торжество человеческого духа как над бездушной стихией, так и над эгоистическими стремлениями, считается одной из существенных удач писателя.

Со временем литературное признание Рамю стало бесспорным. За свою прозу он получил несколько престижных премий, ее по достоинству оценили такие мастера, как Поль Клодель, Жан Кокто и Луи-Фердинанд Селин, появились переводы на немецкий и итальянский языки.

Другой уроженец Швейцарии, гениальный безумец Роберт Вальзер, называл Рамю одним из самых примечательных авторов-соотечественников.

Писатель скончался в 1947 году в возрасте 68 лет, проведя последние годы жизни за письменным столом в работе над дневником и подготовкой к изданию неопубликованных произведений. В 2001 году был запущен проект по выпуску полного собрания сочинений Рамю, который продлился в общей сложности 12 лет и привлек около 40 исследователей. Получившийся свод насчитывает 29 томов.

Царствование злого духа

«Человек этот появился в деревне около семи. Стояло лето, и было еще светло. Человек был худой, небольшого роста. Он слегка прихрамывал. За плечами нес сумку из грубой серой холстины. Появление его, меж тем, не вызвало никакого удивления ни среди женщин, когда они, судача друг с дружкой вблизи домов, увидели, как он приближается, ни среди мужчин, что, работая в садах и ригах, едва подняли головы. <…> В его облике сквозило что-то тревожное, о чем сам он, казалось, ничего не подозревал и никакого неудобства не испытывал», — с такой сцены начинается роман Рамю «Царствование злого духа», вышедший в 1917 году.

Рамю любил давать своим героям говорящие имена, и уже по фамилии незнакомца (Браншю, что в переводе с французского означает «ветвистый»), посетившего уединенную горную деревушку и занявшего место умершего на днях башмачника, можно догадаться о его не вполне человеческой природе.

В скором же времени ни у героев романа, ни у его читателя и вовсе не останется сомнений, что само слово «человек» по отношению к господину Браншю можно употреблять лишь с известной долей условности.

Сначала односельчане видят, что обувь, которую Браншю делает, бесподобна, сам он мил, приветлив и скромен, работает за троих и берет за свой труд смешные деньги. А когда они узнают, что Браншю владеет даром исцеления и может наложением рук вернуть разбитой ударом старой Маргерит способность ходить и говорить, их уважение к ловкому ремесленнику сменяется едва ли не обожествлением.

В то же время словно сам воздух в деревне меняется и заставляет людей совершать жестокие вещи или страдать от нежданных напастей: женщины бьются в падучей, ребенок рождается мертвым, ружье взрывается у охотника в руках, муж бросается с кулаками на жену, а молодые парни без особой причины избивают друг друга до полусмерти.

Фабула «Царствования злого духа» должна быть вам знакома, если вы читали написанный 70 годами позже роман Стивена Кинга «Нужные вещи»: демон является в поселение под видом торговца и начинает сеять рознь между его обитателями. Может показаться, что в провинциальной глуши (будь то альпийская пастораль или затерянные среди лесов городки штата Мэн) жизнь невероятно размеренна и десятилетиями обходится почти без происшествий, однако на деле и там людские сердца разъедают застарелые обиды, грехи и зависть к ближним.

В эти трещины в душах просачивается зло и ведет несчастных к кровавому апокалипсису.

Но всё же между двумя этими романами есть существенное различие. «Важные вещи» представляют собой социальную сатиру о жизни в американской провинции. Образ демона по имени Лиланд Гонт, который, заманив покупателей бесполезными вещами, просит в обмен учинить каверзу соседу, позволил Кингу высмеять «одноэтажную Америку» 1980-х с ее консюмеризмом, мнительностью и нетерпимостью. Несчастья, которые жители Касл-Рока навлекли на себя своим же злонравием, выглядят во многом комично, а образ главного антагониста наделен отчетливыми чертами трикстера.

Поступки Браншю намного страшнее и отвратительнее, а еще в романе Рамю больше внимания уделено христианской проблематике: зло не только проистекает из пороков конкретного общества, но и имеет метафизический характер, а чтобы противостоять ему, нужны подлинная душевная чистота и непоколебимая вера.

Интересно при этом, что писатель, создавший целый ряд мистических и глубоко католических по духу романов, сам на протяжении всей жизни был атеистом. Религия оставалась для него объектом этических и эстетических переживаний.

«Я верю только в веру, но сам я неверующий» — так писал Рамю в своем дневнике в декабре 1903 года.

Метафизические вопросы поднимаются и в «Небесной тверди» — следующем романе трилогии.

Эта история начинается с того, что мертвые на кладбище неподалеку от неназванной швейцарской деревни поднимаются из могил и возвращаются к своим домочадцам. Вместе с воскрешением исцеляются все телесные недуги и затягиваются душевные раны. Человек, которому при жизни отрезали ногу, радостно идет на своих двоих, а бывший слепец глядит на него здоровыми глазами. Воссоединяются влюбленные, разлученные родителями, и покой приходит в сердце старателя, которого безумная жажда золота чуть не довела до убийства родного брата.

«Небесная твердь» воплощает давний замысел Рамю создать текст о мире, в котором больше не существует пороков и горестей. Будут ли люди, живущие в раю, сожалеть о земных тяготах, которые делали ярче состояние блаженства?

Изо всех времен года в деревне осталось одно только лето. Нет больше нужды трудиться в поте лица, чтобы прокормить себя, и люди продолжают работать в поле лишь потому, что это доставляет им удовольствие. Двери в поселке отныне не запираются на ночь.

Рано или поздно, однако, все истории оказываются рассказанными, а счастье перестает осознаваться, потому что оно никуда не уходит. Сердца бьются ровно и больше не воспаряют к небесам. У самогонщика Питома в перегонном кубе дистиллируется не устрашающая пенистая жидкость, а влага, прозрачная, словно родниковая слеза, вот только она уже не пьянит и не кружит голову. Столяру Шемену нет нужды сколачивать гробы. Теперь он светлыми красками рисует на дверцах шкафов картины со счастливыми людьми. Однако краски вскоре перестают ему казаться достаточно яркими.

Жизнь в мире без происшествий подталкивает его обитателей выбраться за установленные им пределы и совершить устрашающее открытие, которое перевернет всё их мироздание.

Наконец, «Смерть повсюду» — наиболее модернистский из романов «апокалиптической» трилогии. Рамю начал писать его летом 1921 года, которое на берегу Женевского озера выдалось невероятно жарким: температура достигала рекордных 38 градусов в тени.

«Писать так, словно тебя лихорадит, колотит от жара, всё должно идти изнутри», — фиксировал он в дневнике.

Согласно завязке романа, на фоне долгой изнуряющей жары и невероятной засухи в газетах появляется сообщение, что «из-за неведомых изменений гравитационного поля Земля со всей скоростью устремилась к Солнцу и вскоре расплавится. <…> Всякая жизнь прекратится. Жар будет расти. Вытерпеть его не сможет ничто живое. Жар будет расти, и всё живое скоро умрет. И тем не менее пока ничего не видно».

Сначала новость воспринимается людьми как розыгрыш или газетная небылица. Они «привыкли помирать каждый в свой час» и не думают, что это изменится. Между тем жара не спадает. Ходят слухи, что температура с каждым днем будет подниматься на градус, пока не испарится вся влага и не умрет всё живое. В городах начинаются эпидемии и вспыхивают беспорядки. Правительство вынуждено поднимать по тревоге кавалерийские и стрелковые отряды. Простым дорожным рабочим приходит в голову мысль, что раз уж целому миру скоро придет конец, то нет никакого смысла платить по счетам в таверне — куда веселее подпалить ее со всех концов и забыться в кровавой оргии разрушения.

«Смерть повсюду» распадается на несколько десятков коротких фрагментов, не связанных между собой ничем, кроме темы фатального потепления и голоса рассказчика.

Критики писали, что композиция «Смерти повсюду» скорее напоминает резкий кинематографический монтаж, чем выстраивание литературного целого из связанных между собой частей. Аналогичный метод, вдохновленный кинематографическими экспериментами Сергея Эйзенштейна, в литературе 1920-х будут использовать Джон Дос Пассос и Альфред Деблин при создании своих знаменитых романов «Манхэттен» и «Берлин, Александрплац». Рамю он позволяет не просто рассказать историю отдельного героя, но показать панораму целой цивилизации, охваченной чувством неминуемого конца и тягой к бессмысленному разрушению.

Великий страх в горах

«Великий страх в горах» — еще один из «альпийских» романов Рамю, написанных в модернистском стиле и эксплуатирующих тему сверхъестественного ужаса. Сюжет книги основан на имевшем место в реальности событии, когда в швейцарском кантоне Вале сошедшая с ледника лавина погребла под собой целую деревню.

Доктор филологических наук Наталия Бакши в статье «Нарратив безумия в романе Шарля Фердинанда Рамю „Великий страх в горах“» обращает внимание на то, что швейцарской литературе свойственно придание вселенского значения природным катаклизмам и апокалиптический страх перед ними. Такое мироощущение можно обнаружить и в готической новелле «Черный паук» швейцарского классика XIX века Иеремии Готхельфа, и в книгах немецкоязычного швейцарца Фридриха Дюрренматта, и у героя нашего сегодняшнего рассказа.

Близость конца времен у Рамю тесно связана с темой безумия, что, как пишет Бакши, делает его прозу еще более жуткой.

Роман открывается сценой заседания совета в швейцарской коммуне. За двадцать лет до описываемых событий на горном пастбище, называемом Сасснейр, произошла необъяснимая и жуткая трагедия, и с тех самых пор пастухи обходят эти места стороной. Трава на склоне зеленеет и вянет без всякой пользы, а еще простаивает без дела земля, за которую нетрудно было бы получить сотни франков арендной платы. Коммуна не настолько богата, чтобы позволять себе подобную роскошь, однако доселе суеверия альпийских крестьян оставались прочнее любых рассуждений о выгоде. Новый Староста коммуны, избранный молодежью, не намерен дольше мириться со смешными предрассудками, и к вящему неудовольствию стариков его предложение вернуться на злополучный выгон одобряется на совете большинством голосов.

На Сасснейр отправляются шесть человек: одними из них движет только жажда наживы, другого влечет любовь, ведь за несколько месяцев он сможет заработать достаточно монет, чтобы отпраздновать свадьбу со своей возлюбленной, а чьи-то мотивы станут известны читателю еще нескоро. Лишь один из путников, старик Бартелеми, двадцать лет назад был на Сасснейр, и он единственный, кто остался по возвращении оттуда живым. Теперь старый Бартелеми взял с собой записку, освященную в церкви святого Маврикия, и верит, что на этот раз она поможет ему спастись.

В скором времени вынужден спуститься с горы из-за лихорадки младший из пастухов, тринадцатилетний Эрнест, а вслед за ним непонятная «зараза» начинает одолевать и взятых на Сасснейр коров. Падеж скота — одна из самых страшных угроз для горной коммуны, в которой люди сводят концы с концами главным образом за счет своего стада. Чтобы предупредить распространение заразы, пастухам запрещают возвращаться и выставляют караул из вооруженных мужчин у них на пути. Жители коммуны и пятеро несчастных, обреченных соблюдать в высокогорной хижине карантин, со страхом остаются ждать новых знамений конца времен:

«Люди вглядывались в темноту, силясь понять, не изменила ли свой цвет вода в реке, что стало бы первой библейской казнью, а потом рассаживались вокруг большого стола, стоявшего в центре пивной, или за маленькими столиками вдоль стен».

После Первой мировой войны Рамю начал крайне пессимистически относиться к возможностям науки. Он считал, что преодоление человеческого отчуждения возможно только через восстановление гармонии с природой, а не путем технического прогресса.

Организовать подъем на горное пастбище Старосту убедил его родственник Пьер Криттен, арендатор из долины. Стариковские побасенки коммунаров казались Криттену смешными, ведь, как отмечает голос рассказчика, тот был из долины, а там люди «думают по-другому, не так, как у нас, потому что живут около железной дороги».

Восхождение пастухов на Сасснейр претит самой природе, однако они отказываются замечать ее знаки.

Тревожные краски приобретает ландшафт, прекрасная погода преображается в удушающую жару. Как отмечает Бакши, даже наступление вечера описывается так, как если бы это было сценой убийства: «что-то набросилось на {солнце}, стало вгрызаться в него снизу… Этот рог вонзился в нижнюю часть солнечного диска, как клин, которым раскалывают деревянный чурбан. Солнце действительно разрубили пополам». Отказавшись доверять своей интуиции и заперев свой разум от иррационального, пастухи оказались наказаны за это безумием. Противопоставив себя природе, они вместе с остальными жителями деревни понесут за это еще более страшную кару.

«Реальность — это то, что о ней написано»

Проза Рамю реалистична и фантастична одновременно, стилизована под простонародную речь и насыщена модернистскими приемами, проникнута христианскими мотивами и написана человеком, так и не сумевшим найти для себя веру. Взгляд этого писателя на человечество сформировался в период между двумя мировыми войнами и был далек от оптимизма, однако большой несправедливостью было бы воспринимать его наиболее известные романы лишь как аллегорическое описание способов, которыми последнее может себя погубить.

В романах Рамю из апокалиптической трилогии добро оказывается невозможным без зла, а вслед за вселенской катастрофой следует ее преодоление и возрождение жизни.

Переводчик «Смерти повсюду» Алексей Воинов пишет в послесловии к этой книге, что «в романе есть как бы второе, параллельное измерение: если поменять угол зрения, окажется, что этот текст не столько о конце света и порочной людской породе, сколько о роли писателя в создании-воссоздании мира. Если он не может сблизить людей, он может соединить мир, залатать его раны. Главы с перечислениями катастроф и злодеяний перемежаются с описаниями создания текста, парадоксальным образом они как бы промелькивают незамеченными, поскольку читатель ищет сюжет, тут-то он и попадает в ловушку. Безымянный автор за крепко сколоченным письменным столом вещи называет и сюжет продвигается, возникает новая картина, но читателя ведь предупреждали: захочет писатель, чтобы воды остановились, и они остановятся, захочет — и они потекут вновь. Захочет — конец света наступит, — всё в его власти. Иначе говоря, реальность — это не то, что творится за окном, а то, что об этом написано».

Воинов сравнивает «альпийские романы» с эпосом, созданным на основе «странного, мистического бытования полузабытых швейцарских селений».

Действительно, Рамю показывает нам, как мир спасает от разрушения вера в чудеса и народные традиции, живущая в сердцах горцев. Теми же функциями, как мы видим по его прозе, обладает и литература как таковая: она объединяет людей и отдаляет наступление апокалипсиса.