Искусство медленного чтения: как научиться понимать больше, а забывать — меньше

Расстраиваетесь из-за того, что слишком медленно читаете и не успеваете следить за книжными новинками? А зря: скорость не всегда знак качества. Многие великие люди от античных философов до Бродского и Жака Деррида любили читать очень и очень медленно. Автор канала «костя напечатал» Костя Гуенко знакомит вас с искусством медленного чтения и показывает, как с его помощью развить память, внимание и критические навыки.

Медленное (пристальное) чтение — это практика, противостоящая пассивному и бездумному потреблению информации. В отличие от скорочтения, которое обещает научить нас читать по 100, 200, 300 книг в год, или школьного чтения, раздающего готовые формулы и ответы на все вопросы, медленное чтение предполагает глубокое, комплексное погружение в текст и самостоятельную, ответственную работу с ним.

Рождение этой практики часто связывают с появившимся в конце ХХ века медленным движением. Его сторонники стремятся замедлить темп жизни, сильно ускорившейся в последнее время, во всех ее сферах — от еды и путешествий до моды и науки. Однако феномен медленного чтения возник намного раньше.

Примерно в 200 году нашей эры в иудаизме появился метод устного комментирования Торы, который сопровождался дотошным вчитыванием в священные тексты. Отталкиваясь от малейших деталей, словосочетаний и фраз, раввины-толкователи пытались обнаружить новые, ранее не замеченные и при этом более точные смыслы в словах, дарованных Богом. Впоследствии это занятие стало традицией и получило название «мидраш»; глагол «дараш», входящий в корень этого слова, означает «требовать, выяснять, выспрашивать». Позже толковать тексты подобным образом начали неоплатоники: философы вроде Прокла или Дамаския писали огромные, занимавшие порой тысячу страниц комментарии к отдельным диалогам Платона. Их изыскания надолго стали примером для философов, филологов и богословов.

Фридрих Ницше был одним из первых, кто начал замечать нехватку вдумчивого чтения в эпоху возросшей скорости жизни. В 1881 году в своей ключевой работе «Утренняя заря» он писал:

«Именно потому оно теперь необходимее, чем когда-нибудь, именно потому-то оно влечет и очаровывает нас, в наш век „работы“, век суетливости, век безумный, не щадящий сил поспешности, — век, который хочет успеть всё и справиться со всем, с каждой старой и с каждой новой книгой. Филология не так быстро успевает всё — она учит читать хорошо, то есть медленно, всматриваясь в глубину смысла, следя за связью мысли, улавливая намеки, видя всю идею книги как бы сквозь открытую дверь…»

В ХХ веке практики медленного чтения обрели второе дыхание, став обязательной составляющей многих литературно-критических направлений. Например, в России появилась формальная школа, настаивавшая на том, что в литературе важны прежде всего формальные, стилистические элементы, которые нужно тщательно анализировать. Во Франции подобную позицию занимал Марсель Пруст: в своем эссе «Против Сент-Бёва» он писал, что первичен текст, а не личность его автора. Позже эту идею подхватил и развил его соотечественник Ролан Барт в знаковом для структурализма эссе «Смерть автора» (1967).

В Англии о том же говорил Томас Стёрнз Элиот.

По его мнению, роман или стихотворение — это самостоятельный эстетический объект. Его смысл раскрывается только в нем самом, во взаимодействии его компонентов, поэтому он требует внимательного прочтения.

Той же точки зрения в США придерживались так называемые новые критики, в том числе Клинт Брукс и Роберт Пенн Уоррен, опубликовавшие в 1939 году книгу «Понимание поэзии», а в 1943-м — «Понимание прозы». Методы пристального чтения, предложенные в этих работах, определили американское образование на несколько десятилетий вперед.

Одним из ярчайших американских профессоров, учивших своих студентов медленному чтению, был Владимир Набоков. «Литературу, — говорил он в своих знаменитых лекциях, — настоящую литературу не стоит глотать залпом, как снадобье, полезное для сердца или ума, этого „желудка“ души. Литературу надо принимать мелкими дозами, раздробив, раскрошив, размолов, — тогда вы почувствуете ее сладостное благоухание в глубине ладоней».

На рубеже ХХ—ХХI веков практики медленного чтения отошли в литературоведении на второй план. Однако читатели продолжают собираться в книжные клубы и организуют ридинг-группы, где разбирают классические для разных областей тексты (а некоторые даже зарабатывают на этом большие деньги). Впрочем, такое групповое чтение дает хороший результат, только если каждый участник внимательно прочитал и проработал текст, иначе подобные встречи оказываются поверхностными. А медленное чтение — занятие, заслуживающее ответственного подхода.

Зачем читать медленно

В 1924 году в Советском Союзе вышла брошюра «Как читать книги». Ее автор, дореволюционный профессор логики и философии Сергей Иннокентьевич Поварнин, писал об опасностях быстрого, поверхностного чтения так:

«Привычка „глотать“ книги может вызвать головные боли. Может способствовать развитию неврозов, неврастении и других болезней нервной системы, а также быть одной из причин различных телесных заболеваний, производных от нарушения нормальной деятельности нервной системы. Плохое чтение препятствует иногда нормальному развитию способностей и нередко портит их, например ослабляет способность к сосредоточению внимания, память и т. д. Ослабляет волю и способность размышлять».

Сегодня некоторые из утверждений Поварнина можно поставить под сомнение, но одно из них остается неоспоримым:

«Плохое чтение вредно уже прежде всего потому, что лишает той огромной пользы, которую дает хорошее чтение».

Что же это за польза?

Во-первых, медленное чтение — это активное занятие. Мы привыкли относиться к художественной и философской литературе как к еще одному источнику информации, которая автоматически записывается в наш мозг, пока мы читаем. Поэтому нам кажется, что чем больше книг мы проглотим, чем больше информации употребим, тем умнее станем — отсюда все эти курсы по скорочтению и списки «50 главных книг». К сожалению, это так не работает.

Художественная литература, как и философская, никогда не была источником готовых знаний. Оба вида книг предполагают активное чтение, которое исключает спешку.

Медленное чтение развивает критическое мышление и умение думать. Активно работая с книгой, читатель самостоятельно ищет дополнительные сведения, сверяет источники, находит ключевые слова, сопоставляет идеи, оценивает суждения автора и продумывает свои аргументы. Всё это прекрасная школа мысли. Крупнейший европейский интеллектуал ХХ века Жак Деррида, критически отнесшийся к основаниям всей европейской культуры, в одном интервью признался, что из всей своей громадной библиотеки прочитал от силы три или четыре книги. «Но я прочел их очень, очень внимательно», — сказал он.

Жак Деррида показывает свою библиотеку

Во-вторых, серьезная и вдумчивая работа с книгой иногда приводит к настоящим озарениям. Медленное чтение заставляет нас долго концентрироваться на фрагменте текста, воспринимать его как проблему, требующую решения, и подбирать к ней ключи. Когда наш мозг после такой интенсивной деятельности переключается в пассивный режим, случаются творческие прозрения.

Взгляд на литературу как на источник готовой информации укрепляет и школьное образование. Вспомните, как часто учителя требовали от вас «знание текста» и «содержания», и при этом они обычно имели в виду сюжет. Но еще в начале ХХ века один из предшественников структурализма Владимир Яковлевич Пропп в своей работе «Морфология сказки» показал, что по большому счету все истории состоят из 31 варьирующейся функции и даже самые запутанные из них строятся по одним и тем же схемам.

Значит ли это, что сюжет не имеет значения? Нет, просто дело не только в нем. Авторы неспроста изводят бумагу и чернила, подбирая нужные эпитеты и выражения и сотню раз исправляя один и тот же абзац.

Толстой писал об «Анне Карениной» в письме Николаю Страхову: «Если бы я хотел словами сказать всё то, что имел в виду выразить романом, то я должен был бы написать роман — тот самый, который я написал, сначала».

Художественное произведение раскрывает свой смысл в полной мере только тогда, когда его рассматривают как целостный эстетический объект, состоящий из системы образов, соответствий и переплетений. Каждая ветка сирени, рассеченная лягушка, грамматически неправильная фраза героя или его описание играют в произведениях великого автора свою роль. Пропустить их или не придать им значения — то же самое, что пролистать два параграфа в учебнике математики. Но чтобы эти детали заиграли красками и наполнились смыслами, во время чтения нужно использовать свое воображение. Не ленитесь думать о душевном состоянии героя, вместе с ним обхватывать широкий дуб или дорисовывать недостающие краски на обоях — всё это разовьет ваш эмоциональный интеллект и эмпатию и подарит драгоценный опыт тысячи непрожитых жизней.

Ведь искусство, как говорил советский литературовед Юрий Лотман, «есть опыт того, что не случилось».

Теория и практика медленного чтения в литературе, кино и живописи от проекта «Эшколот»

В-третьих, медленное чтение художественных и философских текстов меняет нашу чувственность и формирует иной взгляд на мир. Если бы в наших школах внимательно читали Льва Толстого, многие из учеников стали бы анархистами. Поэтому литературный критик Дмитрий Петрович Святополк-Мирский в своей работе «О консерватизме» в начале XX века удивлялся тому, что власть, преподавая детям Толстого, хочет опереться на него как на один из столпов государственности.

Наконец, глубокая и продолжительная работа с текстом тренирует память и концентрацию. Книга, прочитанная за один присест, забывается за неделю. Если же книгу читали медленно, анализировали ее и задавали вопросы, она врежется в память надолго. Всё потому, что за то время, которое мы тратим при таком подходе на чтение, в нашей голове успевают образоваться не просто ассоциативные связи, а целые пучки и кластеры.

«При самообразовании, — писал в своей брошюре Сергей Поварнин, — работа над книгой должна быть самая серьезная, упорная, трудная и часто очень долгая. Но времени на нее жалеть нечего: окупится с избытком. Если даже вы забудете потом книгу — работа над ней не пропадет: она останется в виде полезных навыков, подвинувшегося развития, накопленного уменья и сил».

Как читать медленно

Общий совет: перед тем как приступать к чтению, отключите мобильный телефон и прочие девайсы. Или не выключайте, но поставьте их на беззвучный режим и уберите подальше. Дело в том, что оповещения из соцсетей стимулируют выработку дофамина в нашем мозге, а это мешает нам получать удовольствие от деятельности, требующей внимания, в том числе от неторопливого чтения хорошо написанного текста.

Совет 1. Перечитывайте

В начале XIX века немецкий философ и богослов Фридрих Шлейермахер ввел в научный обиход понятие «герменевтический круг».

При первом чтении мы не замечаем многих деталей, потому что еще не знакомы с произведением полностью. Когда мы читаем текст снова, у нас уже сложилось общее впечатление о нем, и мы начинаем подмечать подробности, которые в первый раз нам ни о чем не говорили. В результате наше представление о смысле текста становится объемнее и точнее. Поэтому перечитывание — необходимый этап медленного чтения, который к тому же доставляет отдельное удовольствие.

В предисловии к своим лекциям о европейской литературе Владимир Набоков говорил: «Пусть это покажется странным, но книгу вообще нельзя читать — ее можно только перечитывать. Хороший читатель, читатель отборный, соучаствующий и созидающий, — это перечитыватель».

Совет 2. Сосредоточьтесь на отдельном фрагменте

Невозможно медленно прочитать большое произведение — к счастью, это и не нужно. Свое умение вчитываться в текст необходимо практиковать на небольших фрагментах.

Советский филолог Дмитрий Сергеевич Лихачев так вспоминал о своем обучении в университете: «Пропагандистом медленного чтения был академик Щерба. Мы с ним за год успевали прочесть только несколько строк из „Медного всадника“. Каждое слово представлялось нам как остров, который нам надо было открыть и описать со всех сторон».

Таким же островом, на котором сконцентрировано всё внимание, должен становиться отдельный абзац или строчка.

На ограниченном участке текста возрастает значимость каждого его элемента; слова или знаки препинания обретают дополнительный вес.

Именно поэтому нам порой кажется, что короткое стихотворение вмещает больше смысла, чем какой-нибудь толстый роман. Русский формалист Юрий Николаевич Тынянов связывал этот эффект с так называемой теснотой стихового ряда — близкой расположенностью друг к другу слов с повышенным значением, заставляющих нас продвигаться вглубь.

Совет 3. Найдите ключевые места

Самые «ударные» места в любом произведении — его заглавие, начало и конец. Если с заглавием всё очевидно, то с началом и концом — не совсем. Попробуйте сопоставить начало и финал книги, которую читаете. Например, гоголевский «Ревизор» начинается с того, что Городничий сообщает своим подчиненным «пренеприятное известие» и один из них, Лука Лукич, восклицает: «Господи Боже!» — а заканчивается тем, что Городничий оказывается «посередине в виде столба, с распростертыми руками и закинутою назад головою». (Напомним, что Христа распяли за благую весть о наступлении Царства Божия.)

В повествовании нужно также обращать внимание на первое и последнее появление героя, на описание его внешности, манер, одежды, комнаты. Не менее значимы воспоминания и сны — зачем автор их тут поместил? Если в произведении несколько раз появляется какой-нибудь мотив, остановитесь и поразмышляйте над тем, что он может значить, вспомните, где вы его встретили в первый раз. У некоторых писателей есть слова-маркеры: у Достоевского, например, это фразы вроде «Не знаю, зачем он это сказал», после которых следуют ключевые монологи персонажей.

Однако самые важные места в любом произведении — те, которые вызывают интерес лично у вас. Наткнувшись на что-нибудь непонятное, не торопитесь, не бегите вперед — попробуйте понять, что именно вас озадачило и почему.

С вашего вопроса к тексту начинается его настоящее понимание.

Совет 4. Прочувствуйте стиль

У каждого автора свой голос: кто-то, как аристократичный Тургенев, пишет негромко и деликатно, стараясь не лезть персонажам в душу, кто-то, как Гоголь, любивший читать свои произведения друзьям, добавляет нелепые и звучные слова, кто-то, как Достоевский, второпях диктовавший текст своей жене-стенографистке, пишет извилисто и неровно. В том, как автор строит предложения, к каким метафорам он прибегает и с какой целью он их использует, отражается его взгляд на мир. Гнаться за сюжетом, проглатывая в неделю по пять книг, — значит не видеть за напечатанными буквами личность с индивидуальной манерой и темпераментом.

Плохо, когда мы в спешке не слышим голос автора, но еще хуже, когда мы не замечаем, что в книге таких голосов не один и не два. «Роман, — писал русский культуролог ХХ века Михаил Бахтин, — это многостильное, разноречивое, разноголосое явление», и не каждое записанное слово обязательно принадлежит автору.

Совет 5. Будьте подозрительны

Все читали в школе рассказ Чехова «Человек в футляре». Его герой, учитель греческого языка Беликов, «был замечателен тем, что всегда, даже в хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате». Мы над этим человеком дружно смеялись, осуждали его за «отвращение к настоящему», а Чехова хвалили за то, что он вывел такой нелепый и жалкий тип. Но погодите, разве Чехов рассказал нам эту историю? Давайте вернемся к началу.

«На самом краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия расположились на ночлег запоздавшие охотники. Их было только двое: ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин».

Историю «футлярного человека» нам (а точнее, ветеринарному врачу) рассказывает провинциальный учитель гимназии по фамилии Буркин. Судя по всему, Буркин — классический представитель интеллигенции XIX века, увлекшийся тенденциозной «демократической» литературой, которая искала «типы» и обличала людей за «бездействие».

«Под влиянием таких людей, как Беликов, — рассказывает Буркин, — за последние десять — пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…»

Над кем на самом деле смеется здесь Чехов — над учителем греческого языка (о котором мы знаем только со слов Буркина) или над его коллегой — «мыслящим, порядочным» человеком своего времени? И кто из них действительно «в футляре»? Такие вопросы полезно задавать как можно чаще. Уверены ли вы, что Гумберт Гумберт, педофил из «Лолиты», до конца с вами откровенен? Помните ли вы, кто именно изложил своему приятелю-литератору всю жизнь Обломова? А не мог ли рассказчик из «Бедной Лизы» за тридцать лет, прошедших после описываемой в повести истории, что-нибудь напутать или приукрасить? Каким образом Белкин в «Станционном смотрителе» подглядел сцену между Минским, Дуней и Выриным в доме первого? Не водит ли автор читателей за нос?

Совет 6. Смотрите в словарь

Приучите себя проверять значения всех незнакомых слов, особенно прилагательных: с течением времени они существенно обогатят вашу речь. Обращайтесь к словарю и тогда, когда какое-то слово кажется вам знакомым, но точное определение вы дать не в силах. Не ленитесь смотреть происхождение слов, которые кажутся вам значимыми для текста. Для этого можно использовать словарь Фасмера или другие этимологические словари.

Особенно богатую почву для размышлений дает древнегреческий язык. К нему, в частности, любили прибегать русские писатели. Так, фамилия «Ставрогин» образована Достоевским от древнегреческого слова σταυρός («крест»). По первоначальному замыслу Толстого у Каренина должна была быть фамилия Ставрович, однако писатель изменил решение. Его сын Сергей Львович вспоминал об этом так: «Однажды он сказал мне: „Каренон — у Гомера — голова. Из этого слова у меня вышла фамилия Каренин“».

Еще один простой способ — обратиться к поисковику.

В «Записках из подполья» Достоевского есть такой фрагмент: «Мне говорят, что климат петербургский мне становится вреден и что с моими ничтожными средствами очень дорого в Петербурге жить. Я всё это знаю, лучше всех этих опытных и премудрых советчиков и покивателей знаю. Но я остаюсь в Петербурге; я не выеду из Петербурга!»

Обычно под словом «покиватель» стоит примечание со ссылкой на Даля: «Это слово, очевидно, образовано Достоевским от просторечного „киватель“; так назывался человек, который кивает головой, перемигивается или дает скрытно знаки кому-либо».

Проясняет ли такое толкование смысл фрагмента? Не очень. Однако в сети можно узнать, что слово «покиватели» — это отсылка к Евангелиям от Матфея и от Марка, к тем сценам, в которых Иисуса уговаривали сойти с креста: «И мимоходящии хуляху его, покивающе главами своими и глаголюще: разоряй церковь и тремя денми созидаяй: спасися сам, и сниди с креста» (Мк. 15, 29–30). Оказывается, текст Достоевского отсылает читателя к Библии: «подпольный человек» сравнивает себя с Иисусом Христом.

Совет 7. Оставляйте заметки, рисуйте схемы и планы

Заметки на полях книги или в отдельном блокноте обучают нас не только критическому, активному подходу к тексту, но и умению точно и сжато оформлять свою мысль. Интуиции и догадки, не зафиксированные на бумаге или электронном носителе, так и останутся туманными впечатлениями и сгинут в небытие.

Привычка читать с карандашом, ручкой или маркером в руках превращает нас на мгновение в творца, равноправного участника диалога с автором, настоящего читателя.

А до тех пор мы обычные слушатели или гости.

Не меньшую услугу может оказать создание планов и схем. В своих лекциях об «Анне Карениной» Владимир Набоков с помощью графиков и сопоставлений показал, что линия Анны и Вронского хронологически вырывается вперед; читая Диккенса или Пруста, он рисовал на полях планы Лондона или Парижа. Лев Семенович Выготский, начертив композицию рассказа Бунина «Легкое дыхание», объяснил, как искусство взаимодействует с сознанием. Подобное может проделывать каждый читатель.

Возьмем сцену из восьмой главы «Отцов и детей», в которой Павел Петрович осматривает комнату Фенечки — девушки, которая недавно родила ребенка от его брата Николая Петровича:

«Вдоль стен стояли стулья с задками в виде лир; они были куплены еще покойником генералом в Польше, во время похода; в одном углу возвышалась кроватка под кисейным пологом, рядом с кованым сундуком с круглою крышкой. В противоположном углу горела лампадка перед большим темным образом Николая-чудотворца; крошечное фарфоровое яичко на красной ленте висело на груди святого, прицепленное к сиянию; на окнах банки с прошлогодним вареньем, тщательно завязанные, сквозили зеленым светом; на бумажных их крышках сама Фенечка написала крупными буквами: „кружовник“ <…> В простенке, над небольшим комодом, висели довольно плохие фотографические портреты Николая Петровича в разных положениях, сделанные заезжим художником».

Просто пробегая текст глазами, мы вряд ли обратим внимание на то, что в описании комнаты чего-то недостает. Если набросать план комнаты, станет ясно, что Павел Петрович не упоминает кровать Фенечки, хотя место для нее в помещении определенно есть. Могла ли эта кровать располагаться в другой комнате? Нет: ребенок спит здесь. Можно ли упрекнуть Павла Петровича в невнимательности? Вряд ли. Павел Петрович сознательно не смотрит на постель, на которой его брат не так давно зачал с Фенечкой ребенка. С той самой Фенечкой, из-за которой Павел Петрович вскоре будет стреляться с Базаровым. Такой трюк называется переводом из одной знаковой системы в другую — из вербальной в графическую. А сколько еще сведений о семье Кирсановых можно вынести из этого фрагмента?

Совет 8. Сначала читайте сам текст, и только потом критику

Хорошая критическая статья — это всегда результат медленного, вдумчивого чтения текста. Она помогает нам расширить собственное понимание книги. Журнальная критика оценит ее качество и раскроет актуальность, филологическая покажет, как текст устроен и какие влияния испытал его автор, научная монография предложит новое толкование и объяснит его значение для культуры. Особенно ценна критика классических произведений, написанная «по горячим следам», вслед за выходом книги из печати: полезно видеть, насколько по-разному современники воспринимали текст, который кажется нам каноническим.

Однако русский философ ХХ века Владимир Бибихин на своих курсах по чтению философии предостерегал студентов от того, чтобы оказаться «захваченными» чужой концепцией. Любой мысли надо прежде всего позволить быть собой, без «помещения» ее в определенную эпоху, направление или стиль. Это относится и к художественной литературе: перед тем, как знакомиться с критикой, прочтите произведение сами.

Что почитать еще

Методы медленного чтения:

Примеры медленного чтения поэзии:

Теоретические тексты о медленном чтении:

Отдельный вид медленного чтения — это комментарии:

И последний совет. За всем пристальным вниманием к тексту, за всеми практиками медленного чтения важно не забыть слова грузинского философа Мераба Мамардашвили: «Литература — никакая не священная корова, а лишь один из духовных инструментов движения к тому, чтобы самому обнаружить себя в действительном испытании жизни, уникальном, которое испытал только ты, и кроме тебя и за тебя никто извлечь истину из этого испытания не сможет».