Фиалковая пудра и надушенный жасмином парик: как выглядели и чем пахли красавицы эпохи Просвещения
Почему французские женщины XVIII века отказались от слишком чувственных ароматов и как по запаху можно было определить статус человека? На эти и другие парфюмерные вопросы отвечает историк Робер Мюшембле в книге «Цивилизация запахов. XVI — начало XIX века», которая вышла на русском языке в издательстве «Новое литературное обозрение». «Нож» публикует фрагмент о том, как триумф природных запахов стал символом грядущего прогресса.
Во фрагменте приводятся выдержки из «Трактата о запахах» — труда парфюмера и специалиста по дистилляции Антуана Орно по прозвищу Дежан.
Важный штрих в наведении красоты — напудривание волос или парика. Дежан рассказывает о большом потреблении пудры, которая предлагалась на любой вкус, с любыми запахами. Лучшая пудра делалась из крахмала высочайшего качества и спирта, была очень мелкой, белоснежной, очень сухой. Она хорошо держалась на волосах и не осыпалась на одежду.
Ее слегка душили: чаще всего ирисом, фиалкой (на самом деле это было корневище флорентийского ириса; раньше такой пудрой ароматизировали одежду, отмечает Дежан), шипром (это был единственный рецепт, содержавший одновременно амбру, мускус и цивет), цветами гвоздики.
Была пудра с запахом а-ля марешаль (с добавлением амбры), «высшего качества» (с бергамотом), императорская (с ирисом, лавандой, тимьяном и лавровым листом), с «морским» запахом (кость каракатицы, мирра, ладан, сандал), булонская пудра, очень ценная (с ирисом, шалфеем и сандалом), амбретта (кипарис, сандал, амбра).
Во все пудры при необходимости добавляли красители — желтый (для блондинок), красный (для светлых шатенок) или серый, самый популярный: от него волосы приобретали серебристый оттенок.
Некоторые виды пудры, предназначенные для представителей высшего света, были надушены только цветами — нарциссами, жасмином, флёрдоранжем, туберозой, порошком ириса (для придания запаха фиалки).
Также использовались розмарин, лаванда, тимьян, чабрец, но любителей этих запахов было маловато, в отличие от тех, кто предпочитал изысканный флёрдоранж, добавляет автор и заключает: изготовление смесей доступно любому.
Перчаточники-парфюмеры в 1689 году получили разрешение называться «изготовителями пудры». Социальный ритуал, за соблюдением которого они следили, был категорическим требованием до конца Старого порядка.
Выполнять этот ритуал следовало придворным и знати, о чем свидетельствует великолепный завитой парик могущественного генерал-контролера финансов Шарля-Александра де Калонна, изображенный на парадном портрете кисти Элизабет Виже-Лебрен, написанном в 1784 году (см. ил. 1). <…>
Богатые и бедные горожане, подчиняющиеся тирании моды, часто демонстрируют пристрастие к пудре. В «Мемуарах», созданных в 1782 году по возвращении в Париж, граф де Воблан описал «новую моду». К модным новшествам от ошибочно причисляет злоупотребление мушками и чрезмерный макияж.
Интересны его соображения о том, что каждая дама всегда имеет при себе коробочку с мушками, румянами, кисточкой и зеркальцем, чтобы в любой момент и в любом месте «иметь возможность подкрасить лицо».
Прически он тоже описывает с натуры: под прямым углом ко лбу располагаются взбитые, напомаженные, напудренные волосы; на шее по бокам приколоты шпильками большие напудренные пузыри из волос; сзади волосы еще сильнее напудрены и заплетены в косы или уложены в высокий шиньон. Преобладает желтый цвет — он в моде, как полагает автор.
Блондины и блондинки — не натуральные, а выкрашенные в один из трех цветов, описанных в 1764 году Дежаном. Действительно ли все повсеместно увлеклись светлыми волосами? Дежан полагает, что ужасающая грязь, вызванная этими косметическими процедурами, говорит об использовании низкокачественного крахмала. Возможно, дело в том, что пудриться начали и представители малообеспеченных слоев населения.
Что касается мужчин, они сооружали себе напудренные прически в виде птицы, кабриолета, каштана, «а-ля грек». Наблюдатель объясняет, что заключительная часть туалета состоит в том, чтобы напудрить человека, одежда которого прикрыта накидкой, издалека, стоя на лестничной площадке. Это, конечно, создает неудобства для окружающих.
У некоторых счастливчиков есть для этих целей специальная комната. Парикмахеры орудуют там, направляя пудру вверх, к потолку, чтобы она оседала на клиента, и таким образом он будет напудрен «первоклассно».
Как утверждает автор, волосы сильно пудрили, хоть они и убирались на затылке в мешочек из черной тафты — впрочем, размеры мешочка постепенно уменьшались. Дальше он с улыбкой вспоминает, как опытные парикмахеры со щетками и расческами в руках что было духу бегали от одного клиента к другому.
К сожалению, нежные запахи, которыми парфюмеры окутывали головы, уже через четверть часа не ощущались окружающими. Впрочем, их великое разнообразие больше ценили специалисты-производители, чем обычные люди.
Читайте также
Почти все эти фруктовые и цветочные запахи действительно нежные. За исключением отдельных препаратов на основе мускуса, предназначенных для избранных, они все представляют собой вариации на одну и ту же тему.
Скрытое социальное давление вызвало революцию запахов: слишком чувственные животные ароматы отправились под запрет и сменились более скромными растительными.
«Духами пользуются по двум причинам, — полагает Дежан, — для удовлетворения чувства обоняния или по необходимости. В первом случае наполняют ароматами жилище и изгоняют любой запах, который может не понравиться; душат все, включая белье и одежду, но не сильными и резкими духами, а нежными, которые невозможно ни различить, ни определить, чем пахнет».
Во втором же случае речь идет о том, чтобы прогнать неприятные запахи, часто вызванные инфекционными заболеваниями. После чьей-нибудь кончины «непременно следует надушить комнату покойного»; то же касается больничной палаты. «Однако эти запахи не описываются в нашей работе»: это вотчина врачей.
Таким образом, наблюдается радикальный разрыв между изысканными ароматами, наносимыми для удовольствия, и сильными запахами, используемыми в профилактических целях.
Подобного не было в XVI–XVII веках — тогда и то и другое смешивалось. Одна категория запахов теперь была тесно связана с жизнью, другая — со смертью.
Однако в 1751 году Дидро определил обоняние как движущую силу сладострастия, поставив его на третье место среди человеческих чувств после зрения и слуха: «Я нахожу, что из всех чувств зрение — самое поверхностное; слух — самый спесивый; обоняние — самое сладострастное; вкус — самый суеверный и самый непостоянный; осязание — самое глубокое».
Начиная, вероятно, с первых десятилетий XVIII века культурная эволюция медленно, но полностью меняет ольфактивное восприятие, о чем свидетельствуют сохранившиеся письменные источники и произведения искусства.
Обоняние, которое раньше должно было сигнализировать о смертельной опасности — чуме — и защищать людей, заставляя их создавать непроницаемые для смертоносных запахов барьеры, стало воротами для радости существования.
И начало этой радости кладет сексуальность, освобожденная от моральных и религиозных оков. Об этом свидетельствует иконография: появляются новые темы.
Дурной запах, исходящий от женщины, традиционно передаваемый художником присутствием на картине собаки, нос которой находится на уровне чресел изображаемой дамы, уступает место высокой оценке ее способности соблазнять, в аллегории обоняния и осязания кисти итальянского художника Джузеппе Марии Креспи (1665–1747): пикантная дама держит алую розу над левой грудью, на которой мирно дремлет кошка, придерживаемая рукой модели. Присутствие кошки говорит о том, что у любви могут быть шипы и когти, но она бывает очень чувственна. Следовало бы пересмотреть с новой точки зрения — ольфактивной — эротизм эпохи Просвещения.
<…>
Женское тело полностью скрыто одеждой от взглядов потенциальных воздыхателей. Дежан ничего не говорит хоть о каком-то уходе за телом ниже шеи, за исключением рук. Грудь, живот, ноги, икры, ступни, бедра, половые органы не упоминаются никогда. <…>
Единственные открытые участки тела — голову, лицо, кисти рук, иногда руки до локтя — практически никогда не показывают в обществе в их естественном виде.
Голова и лицо напудрены, накрашены, руки намазаны мазью. Распространяемые ими флюиды привлекают противоположный пол, создают у его представителей ощущение, будто они погрузились в облако фруктового и цветочного блаженства.
Кисти рук принимают активное участие в соблазнении. Они двигаются очень выразительно, привлекая взгляды, — в частности, это видно на портретах кисти Элизабет Виже-Лебрен, например на портрете Марии-Антуанетты с розой в руках, который был написан в 1783 году (см. ил. 2).
Дежан отводит описанию рук около тридцати страниц, что говорит об их чрезвычайной важности на ярмарке тщеславия: руки изобличают старение, спрятанное под макияжем лица (об этом с сожалением узнают современные «подтянутые» и наколотые ботоксом звезды).
Предлагаемый уход за руками в целом идентичен тому, что автор рекомендует для лица. Их надо отбеливать, в то же время стараясь сохранить живой цвет кожи, потом смягчать ее различными снадобьями, приготовленными из миндаля и эссенции — либо цветочной (самыми популярными были флёрдоранж, жасмин, тубероза, белая роза), либо из фруктов с кожурой с добавлением нероли — эссенции померанца.
Некоторые рецепты позволяют устранить недостатки или загар. Ногти должны быть безупречными, белыми, без пятен. Не следует забывать, что уже давно правила этикета предписывают мужчине целовать даме руку, чтобы выразить ей свое почтение.
Возможно, теперь не практикуются поцелуи рук в перчатках, роль которых в XVIII веке сильно снизилась. Этот галантный обычай распространился в буржуазной среде.
Читайте также
Пот пахнет страхом, аромат вагины восхитителен: как запахи стали частью современного искусства
Нетрудно предположить, что его успех связан с возможностью на законных основаниях получить удовольствие от первого ольфактивного и телесного контакта с дамой, особенно если она хороша собой. Представляется, что руки были наделены более важной, чем раньше, эротической ролью: возможно, поэтому Дежан отводит им столь видное место.
От обнаженных кистей рук и предплечий, окруженных фруктовым или цветочным ореолом, распространяется поток сладчайшего аромата. Благоухание, исходящее от лица и волос красавицы, обещает грядущие наслаждения. А руки вызывают уважение к тем, кто храбро борется с признаками старения.
Только романист — мы говорим о Патрике Зюскинде и его знаменитом романе «Парфюмер» — может создать героя, парижанина XVIII века, который сходит с ума от запаха цветущей девушки и убивает ее, чтобы собрать и дистиллировать ее природный запах. Природные запахи кокеток тогда содержались не только в одежде: они смешивались с запахами волос, лица и рук.
По данным современной науки, каждому человеку свойствен свой запах, и интимный ольфактивный отпечаток модной девицы в век Просвещения чувствовался лишь как слабая, исчезающая верхняя нота, приглушенная купанием в ванне и ношением слегка надушенных саше. Над этой нотой доминируют цветочные и фруктовые сердечные ноты, причем больше других ценились ароматы флёрдоранжа и фруктов с кожурой.
В XVIII веке создается новый ольфактивный код, который регулирует сложный ритуал внешних проявлений. Соблюдая одни и те же нормы этикета и вежливости, большинство представителей высшего общества могут чувствовать себя хорошо в обществе себе подобных, потому что все пользуются приблизительно одинаковыми духами.
Меньшая часть публики предпочитает амбру и мускус, общепринятые в прошлом, или прибегает к редким ароматам, оставляя позади себя шлейф оригинального запаха. А представители народа обречены еще долгое время распространять вокруг себя зловоние. Таким образом, нос определял положение человека в социуме.
Обоняние облегчает развитие нового — гедонистического и чувственного — восприятия жизни. Тело больше не считается дурно пахнущей тюрьмой души.
Жизнь теперь не воспринимается как приносящий боль путь по долине слез, сопровождаемый страхом зловонного Ада, который ждет большинство грешников. Возникают новые философские идеи, наблюдается небывалый всплеск эротизма, и легкие натуральные ароматы, выражающие новое желание наслаждаться жизнью, переживают триумф.
Женщины начинают играть важнейшую роль в жизни человечества — никогда прежде они этого не знали. Представительницы высших слоев общества добились сексуальной свободы наравне с мужчинами — по примеру, помимо прочих, маркизы де Мариньи, невестки мадам де Помпадур, выставлявшей напоказ свои отношения с кардиналом де Роганом, одним из своих любовников.
Стареющие женщины больше не подвергаются таким нападкам, как в XVI–XVII веках, и умело скрывают признаки увядания благодаря хитростям, придуманным парфюмерами. Конечно, над ними частенько смеются, обвиняя в злоупотреблении этими уловками, но подобные шутки не идут ни в какое сравнение с мизогинией прежних веков, когда мужчины выражали свое отвращение ко всем дочерям Евы из-за зловония, якобы исходящего от них, и ненавидели «старых ведьм», которых обвиняли в порче воздуха в подражание Дьяволу.
В сущности, изменилось представление о смысле жизни. Кожаные изделия перестали пропитывать выделениями половых желез животных или мускусными духами, прекратили с одержимостью поминать смерть и ад.
Отныне природа не означает лишь волю карающего Бога. Она принимает форму цветов и фруктов, окутывающих людей ароматами, и становится разумной, милой, привлекательной, «матерью» благородного дикаря, описанного Руссо.
На Западе начинается длительный процесс вытеснения смерти подальше от взглядов живых, и первый шаг в этом направлении — перенос кладбищ из населенных пунктов во времена Людовика XVI, в дальнейшем — помещение тяжелобольных в больницу, чтобы никто не видел страданий и смерти. Прогресс, вызванный модернизацией, постепенно меняет психическую экономику. Обонянию в этом процессе принадлежит ведущая роль.