«Вот перед тобой труп. Что чувствуешь?» Бывший студент Первого меда Евгений Башаров — об университетском морге, юморе патологоанатомов и тонкостях работы по вскрытию тел

Внимание! Некоторые описания работы лаборанта морга могут шокировать вас. Если у вас хрупкая психика, подумайте, готовы ли вы читать о деталях этого труда.

Мой первый мертвец

В 2013 году я поступил в Первый московский государственный медицинский университет имени И.М. Сеченова на лечебный факультет. Лечфак выпускает вообще всех докторов, кроме стоматологов, фармацевтов и биологов-эпидемиологов — последние учились на медико-профилактическом направлении. Я планировал стать анестезиологом, но, к сожалению или к счастью, не срослось.

Начало учебы, конец сентября, первый зачет — по позвоночнику. Аудитория в анатомическом корпусе на Охотке, моя группа активно готовится: одни рассматривают атлас, другие разглядывают настоящие позвонки, третьи повторяют названия на русском языке и латыни. Я ничего не выучил, решил даже не пытаться и спокойно играл в гонки на айпаде. Зашедший в кабинет преподаватель заметил, что я бездельничал, и сказал идти за ним. Куда, зачем — «сам увидишь». Как чуть позже обнаружилось, мой преподаватель был еще и начальником морга.

В тот день доставили моего первого мертвого человека: это был взрослый мужчина под 130 кило, которого сложно было транспортировать — мышцы и кожа сильно обвисают после заморозки патологоанатомами. Преподавателю нужна была помощь, чтобы занести его в морг. К черному входу анатомического корпуса подъехала машина, мы переместили тело на носилки, спустились в подвал и на одном из столов для бальзамирования распаковали из специального мешка, куда его уложили после вскрытия.

«Вот перед тобой труп. Что чувствуешь? Блевать не тянет?» — уточнил преподаватель.

Меня не тошнило, хотя раньше я не видел мертвых людей. Многие думают, что у студентов-медиков чуть ли не с начала учебы пары проходят в морге — это не так. Возможно, на старших курсах и проводят, но за все три года обучения нас ни разу не водили в подвал. Порой приносили тела или отдельные органы в аудитории, но в самом морге со всего потока бывал только я.

Увидев спокойную реакцию на труп, преподаватель тут же предложил мне подработку. Я очень удивился, хотя всё было очевидно: в морге большая текучка, не все психологически выдерживают. Да и работа грязная, вредная и монотонная. Парами формальдегида, который используют при бальзамировании тел, нельзя дышать: этот яд моментально обжигает глотку, человек начинает задыхаться. Как-то меня госпитализировали с отравлением: мне выдали просроченный противогаз, и во время работы я упал в обморок. Меня чудом обнаружил начальник, решивший проверить, как у меня дела. Он же вызвал скорую, а я в последующие полгода не чувствовал ни вкусов, ни запахов.

Тогда же, на первом курсе, меня не смущала ни зарплата в 5–7 тысяч рублей, ни влияние на здоровье. Мне нравилось чувство исключительности: пока одногруппники зубрили учебники, я занимался чем-то настоящим. Это и продержало меня три года в морге. В итоге моя карьера закончилась, так и не начавшись: в больничный морг бы не взяли — всё равно нужно профильное образование и понимание, что стало причиной смерти: хирургическое вмешательство, врачебная ошибка, действие лекарств или болезнь; такому на первых трех курсах не учат. Возможно, мой опыт пригодился бы при поступлении в ординатуру, но не более того. А учиться на анестезиолога мне больше не хотелось.

Гид по моргу

Университетский морг нужен для вскрытий в учебных целях: на пары по анатомии просят принести конкретную ткань или кость, а порой сразу целый труп. Здесь не устанавливают причину смерти пациента и не забирают его органы для дальнейшей пересадки. Он не похож на больничный, где всё стерильно и аккуратно. Скорее он напоминает подвал какого-нибудь маньяка из хорроров. Мы спускаемся на лифте и сразу попадаем в предбанник — место для переодевания. Здесь же берем противогаз и уже в нем заходим в длинный коридор, где невозможно дышать из-за паров формальдегида. Они буквально повсюду. Первая дверь налево — комната для препарирования и бальзамирования тел. В ней стоят два вытянутых стола, в каждом из которых — отверстие для выхода жидкостей из человека в процессе бальзамирования.

Внутрь мышц и сосудов закачивается формальдегид, который связывается с остатками крови, разрушает их и потом через всевозможные отверстия в теле человека — натуральные или созданные патологоанатомами — выходит.

Продолжим экскурсию и пройдем во вторую, «ванную», комнату. В ней расположены четыре глубокие ямы с формальдегидом, которому, мне кажется, уже лет сто. Ямы прикрыты восемью люками, к которым прикреплены многоэтажные полки. С помощью электрического пульта их можно достать из раствора, чтобы загрузить органами и телами. Дальше всю эту систему опускают обратно для бальзамирования перед тем, как распределить органы по отдельным сосудам. Последние же отправляются в третью комнату, или «музей», расположенный на пол-этажа ниже. Маленькое помещение освещает едва работающая лампочка, что создает ощущение, будто вы находитесь в комнате маньяка из «Американской истории ужасов». Весь «музей» занимает стеллаж, где стоят пыльные сосуды с забальзамированными органами. Когда я только устроился в морг, большая часть из них испортилась, и, кажется, меня так охотно взяли на работу, чтобы я убрался в «музее». Мне не сразу удалось подступиться к этому месту, но уже через год я навел здесь красоту: всё расфасовал, подписал и выбросил сгнившие органы.

Работа лаборанта морга и его «клиенты»

Я не сразу приступил к вскрытиям: мое первое задание заключалось в том, чтобы открыть бочку с раствором, куда были буквально запиханы мертворожденные дети. Откуда их привезли, почему в таком большом количестве и как их получилось достать, я не интересовался. На младенцах уже выступила соль, которая появляется из-за повышенной концентрации формальдегида в сосуде. Она похожа на плесень, разъедающую тела изнутри. Мне нужно было вынуть трупы, разделить и поместить каждый из них в свежий раствор.

Следующим заданием стало вскрытие мужчины, которого я помог донести в тот день, когда мне предложили работу. Он стал моим первым «клиентом». То вскрытие я проводил под присмотром руководителя, дальше действовал в одиночку. Я работал по методу Шора, который назван в честь его создателя, патологоанатома и танатолога Георгия Владимировича Шора.

Внутренние органы, от языка до половой системы, извлекаются единым комплексом, а не по отдельности. Для начала нужно разрезать грудную клетку буквой Y, открыть ее, засунуть руку ближе к шее, схватиться за корень языка и вытащить его из тела. Тогда легкие, почки и остальные органы потянутся следом.

Далее вся эта система отправляется в канистру, где заранее заготовлен свежий раствор формальдегида. На этом этапе отделяются конкретные органы, которые позже попадают на стол к студентам для изучения. Собственно, поэтому морг и расположен в подвале анатомического корпуса.

В мои обязанности входило и вскрытие черепной коробки. Для этого нужна электрическая пила. В случаях с конечностями используют обычную, так как чаще всего работают со сгибами — локтями и коленями. Их я тоже обрабатывал: порой на пары требовалась конкретная кость, рука целиком или определенная структура — например, лучевая артерия. Я брал анатомический атлас и часами сидел и искал нужный сосуд. На одну руку уходило два-три месяца — без профильных знаний очень сложно разобраться во внутреннем устройстве человека. Теория и практика все-таки должны идти рука об руку. По сути, я нагонял теорию. Плюс чувство ответственности не позволяло мне торопиться и косячить.

За три года работы я препарировал всего пять тел: их привозили редко, только когда поступал запрос от вуза. После тяжелого мужчины поступили сразу две женщины. Одной из них патологоанатом зашил ее же пальцы внутрь грудной клетки. Видимо, профессиональный юмор такой. Позже прислали татуированного деда, умершего явно на улице: зеленые ногти и неприятный запах сами говорили о его образе жизни. Моей последней клиенткой стала обычная женщина.

Загробный шлейф и другие минусы работы

Неслучайно в морге большая текучка: в нем сложно долго оставаться. Во-первых, это физически тяжело — все тела я таскал в одиночку, многие из них после заморозки становились в разы больше меня. В корпусе был установлен лифт, но до него их приходилось как-то нести самому. Плюс сложно всё время работать в противогазе, а без него в морге опасно находиться.

Во-вторых, от тебя перманентно несет формалином за километр. Запах не отбивается никакими духами: в метро от меня отсаживались люди, а одногруппники знали, что по коридору иду именно я — ощущение, что за мной, как в мультиках, тянулся зеленый шлейф. Голову мне приходилось мыть по три-четыре раза, чтобы запах ушел, ведь наши волосы — самый сильный абсорбент, впитывающий абсолютно всё.

В-третьих, морг занимал почти всё свободное время, которого было не так-то много. Учеба проходила с 8:30 до 18:00, параллельно нужно было готовиться к парам и хотя бы иногда спать. Я приезжал в морг каждый день либо к шести утра, либо уже ближе к ночи. Два раза в неделю проводил влажную уборку: раствор для бальзамирования оседает на стенах и на полу, что, опять же, опасно для здоровья. Кроме того, много времени уходило на сортировку органов в «музее».

В-четвертых, такая работа сильно влияет на твое психологическое состояние. В целом именно поэтому я и решил уйти. Спустя два года я заметил, что во время общения с каким-либо человеком уже через 5–10 минут я представляю его мертвым и думаю о том, как бы я его препарировал.

Это не было желанием убивать, скорее размышлением: если бы мой собеседник по какому-то стечению обстоятельств оказался на столе, как бы он выглядел, что бы я делал? Параллельно я осознал, что перестал смотреть на мертвецов как на людей: я просто видел в них свою работу. Тогда я понял, что такое циничное отношение — не лучшее качество для будущего врача. Постепенно интерес к учебе начал стихать, я убеждал себя, что всё равно скоро уйду. И после третьего курса забрал документы. Если бы в моей жизни не было морга, я точно доучился бы.

На протяжении года после морга любое голое тело казалось мне отвратительным. Женщины перестали меня возбуждать: обязательно нужны были татуировки или нижнее белье. Возможно, это связано и с взрослением: все-таки когда ты первокурсник, любой намек на секс уже возбуждает. Но не отрицаю, что по большей части это связано именно с моим местом работы.

Дополнительно появилась страсть к алкоголю, и ответ на вопрос, любовь к спиртному у работников морга — миф или реальность, стал очевиден. Спустя два года я начал везде носить с собой фляжку с виски, а мой начальник в принципе не выходил из запоя. Поэтому на лекциях он был спокоен как удав: «Не выучил, да? Очень жаль. Кто у нас следующий?»

И, конечно, морг лишает тебя любого эзотерического или фантастического взгляда на смерть. Я всегда был романтиком и верил в загробную жизнь, обожал фильмы про зомби и думал, что, возможно, после смерти мы не ходим по улицам в поисках мозгов, но душа точно живет вечно. Но когда ты смотришь внутрь человека, четко осознаешь: там нет места ни для бабочек в животе, ни для души, ни для чего-то еще. Вот печень, вот легкие, вот сердце, которое забарахлило и остановилось. Этот организм не перестал работать по чьей-то высшей воле.

К сожалению, опыт подобной работы никак не уберегает тебя от страха смерти. Сколько бы ты ни видел трупов, никогда не будешь готов столкнуться с потерей лично.

Даже если знаешь диагноз и чуть ли не точную дату смерти. Когда ушел из жизни мой близкий друг, я очень долго отходил. Это навсегда останется невосполнимой утратой, для переживания которой нужно время. И каждая следующая смерть будет как первая.

Жизнь после морга

В 2016 году, забрав документы из вуза, я год работал то баристой, то музыкантом, параллельно готовясь к поступлению в МИРЭА: мне нужно было сдавать математику и информатику. Следующей осенью я начал учиться на специалиста по информационной безопасности и параллельно устроился на 2×2. За месяц до начала занятий я поехал на «Тавриду», где и познакомился с будущей коллегой. У нас наладилось общение, а в редакцию как раз искали контент-менеджера — работа несложная, поэтому отсутствие профильного опыта у меня никого не смутило.

Сейчас я работаю моушн-дизайнером и 3D-художником в стоматологической клинике. Опыт работы в морге мне никак не помогает: зубы я особо не трогал, а моделировать нужно челюсти в основном. Мне нравится то, чем я занимаюсь: я надеваю наушники и абстрагируюсь от всего происходящего.

Желание вернуться в медицинскую сферу появляется только на встречах с бывшими одногруппниками. Лично знаю четырех женщин, которые пошли работать в больничный морг. А вот из мужчин таких знакомых нет. Мы вспоминаем университетские истории, которых в МИРЭА особо не было — там я учился уже на вечернем отделении. Конечно, ностальгирую! Но когда вспоминаю, что за всем этим стояло — бессонные ночи, выгорание, конспекты, морг, постоянные зачеты, — меня отпускает. Сейчас после рабочего дня я закрываю компьютер и просто отдыхаю.