Каждому по потребностям: почему современному жителю мегаполиса не хватает ритуалов и хороводов

Что не так с городскими

Жизнь в городе существенно меняет человека. Дело не в том, что мы становимся очень модными и утонченными, посещая выставки современного искусства и великосветские культурные мероприятия. Беда в другом: ухудшается наше психическое и эмоциональное состояние. Около ста лет назад исследователи начали связывать городскую жизнь с риском развития шизофрении.

Несмотря на то, что качество медицины (и, в частности, антидепрессантов) выросло, у обитателей столиц по-прежнему печальный вид: они чаще страдают от депрессии и получают целый букет тревожных расстройств.

Казалось бы, всё должно быть наоборот, но почему-то, вырвавшись из унылой глубинки (а у российских городов для таких мест есть устоявшийся эпитет — «депрессивный»), человек становится еще тревожнее. И вряд ли это беспокойство обусловлено страхом пропустить новую выставку.

В попытках объяснить происходящее ученые приводят множество возможных причин, как то: беда с экологией, загрязнение окружающей среды, уровень шума, а также «факторы социального риска — бедственное материальное положение, скудный социальный капитал, сегрегация». Но какой из этих пунктов ни возьми, оказывается, что человеку не хватает одного и того же. Низкий статус в обществе? Скудный социальный капитал? Вы меньшинство? Член этнической группы? Соседи не зовут на барбекю? В переводе на понятный человеческий язык всё это означает, что у вас просто мало знакомых.

Перечисленные факторы риска сводятся к одной проблеме: закрытость и обособленность человека от других и отсутствие круга общения.

Мы эволюционировали как социальные существа, которым группа поддержки жизненно необходима. И пусть, по оценкам ученых, за последние 10 тыс. лет люди приобретали одни видовые черты и утрачивали другие почти в 100 раз быстрее, чем во времена первых гоминидов, всё же привычка селиться в небоскребах и дефицит традиционного пения у костра в эволюционном масштабе сильно нас не изменили.

Если учесть, что сегодня более 50% населения мира живет в городах (а, по прогнозам, в 2050 году этот показатель увеличится почти до 70%), речь идет не об эпизодических сложностях, возникающих у отдельных фриковатых пижонов, а о глобальной проблеме человечества.

Чего именно нам не хватает

В рамках устаревшей «механистической» модели общение рассматривалось как способ передачи информации. Вот один человек, отправитель месседжа, вот другой, получатель, вот сведения, которые первый кодирует и передает второму, а вот и обратная связь. Теперь же нас окружает какой-то сплошной информационный шум, а шуточки и прочие похлопывания по пиджаку кажутся совершенно лишними действиями с нулевой коммуникативной ценностью.

Открытия последних десятилетий показали, что мы общаемся иначе и не очень похожи на счетные машины. Нейробиологи узнали, например, о зеркальных нейронах, которые позволяют нам бессознательно и практически мгновенно читать эмоции друг друга, настраиваться на собеседника, улавливать его состояние, предвидеть и опять-таки неосознанно копировать действия этого человека, соглашаться с ним или сочувствовать ему еще до того, как он логически объяснил, что происходит.

Но как именно мы коммуницируем? Как заставить зеркальные нейроны работать в полную силу, чтобы получать все психологические выгоды от общения? Очевидно, что переписка в твиттере не задействует упомянутые структуры мозга — возможно, мы просто пока до этого не доэволюционировали. Но и заседание педагогического совета тоже не приносит сердцу радости.

Сравнивая образ жизни наших предков с теперешним и имея в кармане несколько научных козырей, можно с уверенностью заявить, что мы испытываем острый дефицит групповых танцев, совместных ритуалов и игрового взаимодействия.

Пляски с бубном

На протяжении тысячелетий танец был универсальным инструментом в сложной системе человеческого опыта. Смерть или рождение, война или избрание нового шамана, неурожай или удачный сбор фиников — тело помогало отразить и одновременно пережить любую ситуацию. Благодаря нейронауке мы знаем, что музыка активизирует наш мозг уникальным образом: просыпаются глубокие области, связанные с эмоциями, памятью и социальным взаимодействием. Эти зоны развились гораздо раньше, чем кора полушарий, отвечающая за когнитивные функции. Некоторые психологи и вовсе говорят, что наши тело и мозг эволюционировали таким образом, чтобы мы могли танцевать синхронно, в унисон, большим дружным кругом.

Именно в групповой пляске проявляются качества, делающие нас людьми в полном смысле слова: творческий акт, отлаженные, координированные движения, сотрудничество и взаимодействие.

Здесь же возникает тот самый «поток», о котором писал американский психолог Михай Чиксентмихайи, — состояние полного погружения в свою деятельность, когда теряется чувство времени.

Насколько глубоко в нашем сознании локализована способность танцевать, можно судить по недавним исследованиям японских приматологов. В экспериментах участвовали шимпанзе, которым давали слушать специально подобранные фортепианные мелодии. Казалось бы, где обезьяны — а где Шопен? И тем не менее при звуках музыки подопытные принимались раскачивать головой и телом взад-вперед, по-своему подпевать, хлопать в ладоши, постукивать в такт ступнями и пальцами — в общем, вести себя как типичные посетители джазового концерта. Ученые зачем-то отметили, что самцы двигались и дольше, и ритмичнее, чем их подружки. Но потом исследователи сделали более серьезный вывод: видимо, у нас есть биологические механизмы, заставляющие пускаться в пляс, причем существовали они еще 6 млн лет назад, у общего предка людей и шимпанзе. Так что стоит ли удивляться тому, что ученые обнаружили обратную корреляцию между количеством танцев в жизни человека и наличием в ней стресса, беспокойства и депрессии?

Другое интересное открытие сделали исследователи из Медицинского колледжа Альберта Эйнштейна в Нью-Йорке. Они изучали влияние разных видов деятельности на пожилых людей в возрасте 75 лет и старше.

Оказалось, что полька-тройка и сиртаки — тот вид физической активности, который надежнее, чем любое другое занятие, убережет нас от деменции.

Если чтение поможет в этом процентов на 35, решение кроссвордов — на 47, а плавание, игра в гольф и езда на велосипеде вообще не повлияют на ход событий, то частые танцы снизят риск слабоумия аж на 76%. И хотя участники экспериментов двигались в такт, укрепляя свое ментальное здоровье, не в больших группах, а всего лишь в танцклассах, это тоже сработало.

Специалист по социальным танцам из Стэнфорда Ричард Пауэрс объясняет, почему они так воздействуют на когнитивную сферу. Оказывается, мы не просто держимся за руки с партнером, но и ежесекундно принимаем множество решений: что делать дальше, в какую сторону крутить носок, в какую — разворачивать плечо. Порой они бессознательны, однако требуют работы мозга и хорошей реакции — уловить и интерпретировать невербальные сигналы партнера и совершить необходимые ответные действия.

А может быть, мы так откликаемся на танец, потому что в глубине души (и мозга) страшно соскучились по тем временам, когда в прыжке с поворотом сообщали о своей радости по поводу дождя.

Ритуальные заслуги

Еще в розовощеком младенчестве люди умеют распознавать и имитировать ритуалы. Оказывается, уже с рождения мы готовы вовсю наполнять свою жизнь многозначительными обычаями. Взять хотя бы нынешние традиции: масленичные гулянья, похоронные обряды, привычка обрезать родившихся мальчиков — многим из наших ритуалов сотни и даже тысячи лет. Ни одна другая форма культурного поведения не выдерживает такого испытания временем и не распространяется так легко. Очевидно, нашему мозгу удобнее воспринимать настоящее, если мы осознаём, что сейчас не просто двигаем телом, воспроизводя некую последовательность действий, но заодно пользуемся невидимой поддержкой предков, добрых духов или получаем иную магическую силу, которая превосходит нашу собственную. Все религии и мировые верования вырастают из незатейливых ритуалов.

Сегодня мы отвергаем мифологическое сознание, предпочитая ему научные парадигмы, — и взамен получаем всплеск тревожных расстройств и эпидемии беспокойства. Поведенческий психолог Н. Хобсон в своих работах доказывает, что ритуалы — эффективный способ снизить тревожность, стресс, справиться с чувством грусти или страха. Мир вокруг насыщен событиями, большинство из которых мы — вот чёрт! — не можем контролировать. Но стоит провести обряд, придуманный, чтобы выиграть на фондовой бирже, — и ситуация меняется. Хоть что-то мы взяли в свои руки.

Экспериментально доказано, что ритуалы усиливают ощущение контроля над жизнью и тем самым помогают справиться с негативными эмоциями.

Когда людям предлагают совершить некий набор действий, но одной группе сообщают, что им нужно выполнить случайно подобранные упражнения, а другой — что это древний ритуал, то отношение к экзерсисам в корне меняется. Во втором случае подопытные работают на свое психическое благополучие. А вот те, кто делают что-то вроде банальной зарядки, валяют дурака (и чуть-чуть прокачивают трицепс). Хотя, возможно, сейчас у нас как раз поход в спортзал стал мистическим ритуалом, который, если усердно молиться штанге, принесет свои плоды и сделает нас красивыми и успешными.

Забавный парадокс: научные исследования подтверждают, что бессмысленные волшебные пассы работают. Это особенно заметно на примере спортсменов. Стоит надеть те самые «счастливые» кроссовки, произнести какое-нибудь заклинание вроде «крибле-крабле-бумс» — и у баскетболиста улучшается внимание, эмоциональный настрой и да — он действительно попадает в корзину чаще.

Психолог Хобсон добавляет, что, кроме бытовых ритуалов, рутинных действий по сценарию вроде плевка через левое плечо на черную кошку или побега от человека с пустым ведром, есть и другой, возможно более ценный, вид обрядов. Речь идет о церемониальных, глубоко значимых актах, которые включены в систему наших культурно-исторических ценностей и способствуют формированию общности. Впрочем, искусственные попытки создания подобных обрядов проваливаются. «Бессмертный полк» на 9 Мая скорее не объединяет, а служит поводом для выяснения отношений и скандалов в сети.

Play-ся песня

Игра делает человека счастливее. Именно сейчас, когда мы в большей степени, чем когда-либо, стали детьми, возрастные границы сдвинулись, а слово «кидалт» как-то даже уже и устарело (ну какой же он кидалт, если это почти ребенок, юноша, ему всего 35!), — оказалось, что нам не хватает главного атрибута детства.

Феномен игры трудно изучать, потому что не существует его четкого определения. Само понятие настолько сложно и многогранно, что кочует из философских категорий в культурные, а оттуда — в психологию и IT-cферу. Но если рассматривать игру в контексте потребностей современного горожанина, нужно отказаться от ложного противопоставления ее работе. Хотя даже в языке это занятие представляется чем-то несерьезным, забавой, шалостью: свернул бирюльки — сел за ответственное дело.

Такой подход критиковал еще голландский культуролог Йохан Хёйзинга в своем бессмертном труде Homo Ludens. Широкими мазками он нарисовал картину мира, в которой игра рассматривается как первичный импульс нашей цивилизации, а вся культура, общественные отношения, религия — ее производные. Также философ объяснил, что этот вид деятельности не противоположен работе хотя бы потому, что он дьявольски серьезен. Достаточно посмотреть на футбольных фанатов в день финала, чтобы убедиться в его правоте.

Еще один аргумент приводит американский психиатр Стюарт Браун, один из авторов книги «Игра. Как она влияет на наше воображение, мозг и здоровье», где этому виду деятельности противопоставляется не работа, а депрессия.

Изучая поведение людей, Браун пришел к выводу, что те, кто не включили в свою жизнь ни футбол, ни флирт, ни, на худой конец, БДСМ, страдают от различных (причем не всегда легких) форм депрессии.

Их лица безрадостны, и даже после того, как они вернулись с работы, уровень кортизола, гормона стресса, в крови у таких горемык не снижается. Что неудивительно: большинство из них — трудоголики. Браун подчеркивает, что мы по своей природе игривые существа, которые не прочь лишний раз устроить карнавал, вакханалию, шуточную борьбу на кулаках или забег в мешках.

На полотне Сурикова «Взятие снежного городка» изображена популярная народная забава — прыжок через крепость из снега на коне. На картинах Брейгеля многочисленные формы игрового общения, разнообразных дурачеств порой шокируют современного зрителя — сегодня даже дети не предаются таким занятиям.

И напрасно, считает профессор психологии Питер Грей. Он выявил устойчивую обратную корреляцию между ростом депрессии и тревожных расстройств у детей и подростков с количеством времени, которое те проводят в свободной неструктурированной игре. Эта забава не похожа на шахматы, а ближе к тому, что мы видели у Сурикова и Брейгеля: беготня на улице с палками, строительство домиков и прочие визгливые салочки.

Начиная с середины прошлого века в западном мире дети играют всё меньше, зато всё больше томятся на уроках, в математических кружках и образовательных студиях. Неудивительно, что, вырастая, они превращаются в нас, людей с кортизолом, которые много знают, но не видят смысла в таких глупостях, как круговые народные танцы, ритуальные шествия и ролевые игры.

А впрочем

Мы смогли изобрести аналоги. Танцы переместились в клубы, где групповые раскачивания и потряхивания торсом до сих пор в ходу. На смену традиционным ритуалам пришли просмотр социальных сетей с приветами-лайками и тайм-менеджмент. Мало что можно сегодня сделать, не составив предварительно расписание из двадцати пунктов. На удачу. А игры переместились в виртуальный мир. Здесь мы по-прежнему надеваем рогатые шлемы и крушим и снежные крепости, и настоящие. Ну или почти настоящие…