Преучоное учение. Как Тредиаковский, Сумароков и Ломоносов не поделили русский язык и устроили литературные разборки

Жила себе Древняя Русь на восточных границах Европы да имела книжную культуру, развивавшуюся под большим влиянием византийской и болгарской литературных традиций. Книжная культура эта носила религиозный характер, и светской литературы, как на Западе, в виде сколько-нибудь значительного общественного явления не существовало. Но вот пришел царствовать Петр и начал масштабную перестройку культуры, результаты которой известны по школьным учебникам.

В середине XVIII века русские писатели строили национальную литературу по образцу западноевропейской, адаптируя возникшие на Западе эволюционным путем литературные формы и стили к русской почве. Кипели страсти, летали чернильницы и ломались перья, писались разоблачающие комедии и стихотворные диссы. Герои нашей статьи в 1740-1750-х годах устроили настоящую войну, в которой личная честь и достоинство авторов были непосредственно связаны с продвигаемыми ими идеями.

Но это было позже, а сначала введем действующих лиц. Вот в декабре 1730 года идет молодой человек с небольшим брюшком, слегка прихрамывая и поправляя на ходу съехавший парик, по направлению к Академии наук. Это Василий Кириллович Тредиаковский, поповский сын, он недавно вернулся из-за границы, куда был послан на обучение. В кармане его сюртука лежит рукопись вольного перевода романа Поля Тельмана. Это аллегорический роман о любви, переведенный прозой, однако включающий в виде приложения и собственные стихотворения Тредиаковского (тоже о любви).

Роман этот называется «Езда в остров любви», в 1730-х он становится единственной книгой такого рода, изданной в России.

Русское общество, которому Петр велел быть светским, испытывало острейший интерес к эмоциональной культуре и голод по эротической лирике. В России как литературный использовался темный и часто непонятный читателю церковно-славянский язык. Тредиаковский же своим романом настаивал на применении в книгах простого повседневного языка, «каковым мы меж собой говорим». Такое вольномыслие произвело фурор! «Езда…» сделала автора знаменитым, принятым при дворе, открыла дорогу к академической карьере.

Тредиаковский, кажется, осознавал себя в качестве стоящего в основании новой русской литературы не только поэта, но и реформатора. В 1735 году он пишет теоретический трактат «Новый и краткий способ к сложению стихов российских», в котором обосновывает необходимость перехода от силлабики к силлабо-тонике. То есть от модели построения стихотворений на основании равного количества стихов в строчке к модели, когда кроме количества слогов регулируется также и ритм ударения. Силлабическая модель была заимствована из польской культуры, где ударение в словах носит постоянный характер, поэтому на русском языке силлабические стихи звучали коряво и неупорядоченно.

Предложенный Тредиаковским способ внес в русскую поэзию гармонию, которая и для уха современного читателя звучит знакомо и понятно.

Примерно в эти же годы Александр Петрович Сумароков, молодой дворянин, наклонив рыжую голову над свечой, нервно исписывает покусанным пером листок за листком, то диктуя себе шепотом, то едва ли не переходя на крик, заикаясь на длинных словах. Он пытается сочинить поздравительную оду для императрицы Анны Иоанновны. Рядом лежит трактат Тредиаковского, в который Сумароков периодически заглядывает, что-то уточняя. Это второй наш герой.

В 1732 г. пятнадцатилетний Сумароков был отдан в самое привилегированное в то время учебное заведение для дворянских детей — Cухопутный шляхетский кадетский корпус или «Рыцарская академия», как его именовала в своих указах царица Анна Иоанновна, которая лично курировала учебное заведение. Выбор курсов при прохождении обучения оставался за студентами. Сумароков изучал теологию, геометрию, арифметику, французский, итальянский и немецкий языки, рисование, историю, географию, этику (вольфовскую), фехтование и танцы. Предметы преимущественно академические и галантные, а не военные.

Учебное заведение он оканчивает в 1740 году и значится третьим по успеваемости студентом. Уже во время обучения вокруг Сумарокова начинает формироваться кружок любителей литературы. Сумароков в это время последователь Тредиаковского, полностью принявший его систему стихосложения. Для императрицы он сочиняет две довольно беспомощные оды — «хореическим пентаментром» и «хореическим гекзаметром» — которые нравятся не избалованной поэтическим вниманием Анне Иоанновне, в результате чего оды печатаются в размере двухсот экземпляров и «раздаются генералитету». Таким образом, наш герой уже к окончанию учебного заведения смог завязать связи и оказаться заметным при дворе. Он становится адъютантом одного из крупнейших государственных деятелей эпохи — вице-канцлера гр. М. Г. Головкина.

В 1741 году в германском плаще возвращается из обучения за границей и третий наш герой, Михайло Ломоносов. Однако участие в русском литературном процессе он успел принять несколько раньше: уже в 1740-м в Российское собрание приходит его трактат «Письма о правилах российского стихотворства». Текст этот был ответом на «Новый и краткий способ…» Тредиаковского. Ломоносов соглашался с необходимостью перехода на силлабо-тонику, но предлагал и ряд расходящихся с Василием Кирилловичем решений. Например, Тредиаковский настаивал на хорее как наиболее близком к русскому языку стихотворном размере, Ломоносов же выбрал ямб. Еще одно разногласие заключалось в том, что Ломоносов выдвинул мысль о связи метра, жанра и семантики, а Тредиаковский полагал связь семантики только с системой образов и лексикой.

Кроме того, Ломоносов ввел теорию «трех штилей», согласно которой каждый литературный жанр требует определенной лексики: высокие жанры, такие как трагедии и оды, должны опираться на слова из церковно-славянского языка, низкие жанры (комедии и сатиры) — на разговорную речь.

С этим, впрочем, Тредиаковский уже не спорил: за 1730-е годы он проделал филологическую эволюцию от отстаивания права использовать в литературе язык, близкий к разговорному, к обратной позиции. Тредиаковский стал писать намеренно тяжело, перенасыщать стих церковнославянизмами, использовать синтаксис, в котором слова могли стоять в любом порядке, не заботясь о читательском восприятии. Публика недоумевала и с надеждой смотрела на новых писателей.

В 1740-х годах русская литература уже не состояла сплошь из иностранных книг, да ходящих по рукам любовных стихотворений Тредиаковского, да сочинений старых писателей, таких как Антиох Кантемир и Феофан Прокопович, чей язык и литературная техника смотрелись теперь ужасными архаизмами. Пишут и издаются и Ломоносов, и Сумароков, который в начале сороковых начинает конкурировать с Тредиаковским в жанре любовной лирики.

Время идет, цари в своей мудрости на свете долго не задерживаются. Происходит дворцовый переворот. К власти приходит Елизавета Петровна. Сумароков устроился: стал адъютантом фаворита императрицы графа Разумовского. Лихо! К 1743 году Сумароков получает адъютантский чин, соответствующий чину генерала. Придворный Сумароков живет на широкую ногу, участвует в литературных спорах, ходит к … да по кабакам. Весело, но и литературу забывать нельзя. Елизавета Петровна любила всякую культуру, французские парфюмы и прочие выкрутасы, театр. Наш баловень судьбы нос держит по ветру.

Литература, пригретая вниманием царских особ, медленно дрейфует от творчества разрозненных одиночек к тому, что можно с уверенностью назвать «литературный процесс».

В 1743 году организуется поэтическое состязание между Тредиаковским, Сумароковым и Ломоносовым. Это первые, еще тихие удары барабанов литературной войны. Выявить подлежало не лучшее стихотворение, но лучший стиль: поэты переводят текст псалма, на его материале демонстрируя свою поэтическую технику. Результатом состязания стала небольшая книжка «Три оды парафрастические псалма 143, сочиненные чрез трех стихотворцев, из которых каждой одну сложил особливо». В ситуации, когда русский поэтический язык еще только формировался, Тредиаковский в соответствии с теоретическими положениями своего «Нового и краткого способа…» писал хореем, а Ломоносов с Сумароковым — ямбом.

Осваивая западноевропейскую жанровую систему, поэты ориентировались на признанные образцы. Сумароков до того воспринимался то как последователь Тредиаковского, то как младший соратник Ломоносова. За Ломоносовым в это время закрепилась репутация блестящего и глубокого одописца. Тредиаковский растерял свою популярность, однако мало кто мог оспаривать его вклад в создание новой русской литературы. Уже позже, в 1750-х Сумароков будет утверждать, что в литературных делах он ни у кого не учился:

«Я будто сквозь дремучий лес сокрывающий от очей моих жилище Муз без проводника проходил […]. Русским языком и чистотою склада, ни Стихов, ни Прозы, не должен я никому кроме себя […]».

В 1747 году Сумароков пишет первую русскую трагедию и сразу же подает прошение о ее печати на имя президента Академии наук К. Г. Разумовского. Текст выходит в следующем году. Трагедия — один из ведущих классицистических жанров, который до сих пор не был воспроизведен в русской литературе. Трагедия Сумарокова получила название «Хорев» и переносила зрителя в Древнюю Русь, во времена киевского князя Кия. Публика была поражена, значительно пересмотрев свои взгляды на литературный потенциал Сумарокова.

Автор «Хорева» не удовлетворяется званием первого драматурга и претендует на роль ведущего национального поэта. Он пишет свой теоретический трактат, однако, в отличие от других двух наших авторов, в поэтической форме: осенью 1748 года выходят «Две эпистолы». Первая посвящена положению русского литературного языка и пути его развития, во второй автор приводит кодекс литературных законов классицизма, основываясь на поэме «Поэтическое искусство» Николя Буало.

«Две эпистолы» и начинают литературную войну. Сумароков, не будь он Сумароков, сдержаться не мог и начал агрессивно критиковать коллег по литературному цеху.

Впрочем, Ломоносов, который к этому моменту занял важное положение не только и не столько в литературе, сколько в науке вообще, критиковался Сумароковым очень осторожно и скрытно: Сумароков не делает намеков на саму личность Ломоносова, а как будто говорит о писательском типе, напрямую с Ломоносовым не связанным. Но насчет Тредиаковского — о! — тут Александр Петрович себе волю дал: в эпистоле очерчен узнаваемый образ Тредиаковского, в основе которого такие характеристики, как косноязычие, напыщенность и внимание к филологической поверхности стиха при игнорировании содержательной и идейной его частей.

К чести Академии наук надо сказать, что она сразу заподозрила недоброе, а именно дисбаланс в троице российских поэтов. Ввиду этого «Две эпистолы», а также вторая сумароковская трагедия «Гамлет» (не перевод Шекспира, но пьеса на тот же сюжет, правда, с хорошим концом) были отданы в октябре 1748 года перед печатью на рецензирование сумароковским оппонентам Тредиаковскому и Ломоносову. На этом этапе литературной войны оппоненты еще сохраняют внешне уважительный тон, хотя Тредиаковский явно был задет тем образом, в котором он с негодованием узнал себя в эпистоле.

Филологический гик Тредиаковский, поправляя вечно сползающий парик, с гневом черкал свои замечания на рукописи «Гамлета», подмечая любые расхождения со своими ортодоксальными представлениями о правилах литературного употребления слов.

В эпистолах Тредиаковский с возмущением отметил, что они не служат исправлению общественных нравов, так как не бичуют типичные пороки, а содержат личные оскорбления, намекая на свою персону. Сумароков, получив назад свою рукопись, с не меньшей яростью стирает все пометки Тредиаковского, иной раз истончая бумагу до дыр.

Ломоносов, кажется, понял, что началось, но, как и прежде, предпочел отклониться от прямой конфронтации (все же Сумароков дворянин да и имеет высоких покровителей): свою рецензию он написал в сдержанных канцелярских интонациях, лишь в личной переписке с Тредиаковским упомянув, что «господину сочинителю сих епистол можно приятельски посоветовать, чтобы он их изданием не поторопился, и что не сыщет ли он чего нибудь сам, что б в рассуждении некоторых персон отменить несколько надобно было». Тредиаковский в силу неофициального статуса этого отзыва не мог, конечно, использовать его.

Сумароков повторно отправляет на рецензирование свои произведения 9 ноября вместе с инструкцией, как их нужно печатать. Тредиаковский уже на следующий день возвращает их с еще более негативным отзывом, отметив, что «хотя оне некоторым образом и поправлены, однако язвительства из них не токмо не вынято, но ешче оное в них и умножено. Того ради, видя, что оне самым делом злосные сатиры, а именем токмо епистолы, поносительных тех сочинений по самой безпристрастной совести, апробировать не могу». Ломоносов же дает отзыв лишь спустя неделю, заверяет канцелярию Академии в том, что напечатать эпистолы можно, так как они «ни до чего важнаго не касаются, но только содержат в себе критику некоторых худых писцов без их наименования».

Уже на этом этапе литературной войны проявляются основные качества противоборствующих сторон.

Ломоносов от конфликта уклоняется, кажется, полагая, что ничего важного в этой полемике быть не может, а свой труд считая намного более важным, чем возню между конфликтующими литераторами. Сумароков действует крайне агрессивно, лезет на рожон, его мировоззрение носит разрозненно-фрагментарный характер и чаще всего выражается в качестве ответа на чужой вызов. Тредиаковский же, наоборот, педант, имеет глубоко продуманную и целостную программу, которая, тем не менее, современниками воспринимается не так бодро. К концу 1750 года Тредиаковский окончательно теряет широкую популярность и начинает восприниматься как шизоидный бирюк, занимающийся невнятными филологическими штудиями. Сумароков становится директором первого российского театра, основателем российской драматургии вообще, одним из самых популярных российских писателей.

Второй этап литературной войны становится еще более открытым и ожесточенным. Сумароков пишет в 1750-м две комедии «Тресотиниус» и «Чудовища», где под комической маской пустого и напыщенного ученого выводит пародийный портрет Тредиаковского. Имя Тресотиниус взято из произведения «Les femmes savantes» Мольера, в котором высмеивается салонный поэт Триссотен. При этом Сумароков явно сближает имя персонажа с фамилией своего оппонента. Александр Петрович демонстрирует, что не такой уж он филологический неуч, каким его ругает Тредиаковский. В имени Тресотиниус обыгрывается французское tres sot (очень глупый), а латинское окончание —ус намекает на амплуа педанта, одновременно коррелируя с церковнославянским окончанием —ий в фамилии Тредиаковский.

Тресотиниус в этой комедии представлен патетическим поэтом, имеющим благоговейное и вместе с тем поверхностное отношение к словесности. Среди используемых комедийных приемов — выпячивание специфического словаря Тредиаковского (написание слова «очюнь», любовь к частому употреблению формулы «по премногу»), тавтологические повторы в стихах. Педант важно рассуждает о буквах и сочиняет нелепые стишки в устарелом вкусе. Издевательства над бедным Тредиаковским уже ничем не напоминают критику и выглядят просто как травля, которая, правда, и сегодня может развеселить читателя. Приведем пример из диалога Тресотиниуса и девицы Кларисы, к которой он устраивает сватовство:

Тресотиниус: Прекрасная красота, приятная приятность, по премногу кланяюсь вам.
Клариса: И я вам по премногу откланиваюсь, преучоное учение.

Высмеивается серьезное отношение Тредиаковского к своим произведениям, которые в 1750-х уже мало привлекают внимание публики. По словам Тресотиниуса, его произведение «сочинено очюнь, очюнь, подлинно говорю, что очюнь хорошо, да еще и хореическими, сударыня, стопами».

Публика, не избалованная комедией, хохочет. Мало того, хохочет и императорская семья, члены которой похаживают в государственный театр, руководимый Сумароковым.

Общественность приходит к мнению, что Тредиаковский немодный писатель и нерукопожатный человек. Тредиаковский уязвлен, он пытается ответить Сумарокову в том же духе: пишет критический трактат «Письмо от приятеля к приятелю», где разбирает все вышедшие на тот момент сочинения Сумарокова (2 оды, 2 трагедии, 2 эпистолы и 2 комедии), не оставляя от них камня на камне. Но… канцелярия Академии наук не допускает это сочинение к печати.

В «Письме от приятеля» Тредиаковский осуществляет постмодернистский прием и дописывает для комедии Сумарокова «Тресотиниус» несколько явлений, в которых самого комедиографа выводит в качестве персонажа под именем Архисотолаша Архилохича. Сам он в «Письме» пишет об этом следующим образом:

«При окончании сего моего к вам, получил я новый список с Комедии Тресотиниусом названныя: в сем списке нашел я, к великому моему удивлению, что, между действующими лицами, прибален, после педантов, не знаю какой Архисотолаш, а против сего имени написано — маляр шалун».

Явления эти не лишены своего обаяния, но широкой публики увидеть их не удалось.

Причудлива судьба, легка и ветрена память публики: вчера ты реформатор и популярный поэт, сегодня все хохочут над твоим трудом «Разговор об орфографии», как будто для смешного достаточно уже просто заниматься наукой. Тредиаковский весь остаток жизни продолжает разрабатывать свою тяжеловесную поэтику, занимается переводами (которыми, между прочим, пользовались неблагодарные потомки уже и в пушкинские времена), печатает сочинения за свой счет. Становится, должно быть, даже именем нарицательным: при Екатерине II, которая была сперва весьма дружна с Сумароковым, вводится придворное наказание за провинность — выучить из последней большой поэмы Тредиаковского «Телемахиды» какое-то количество стихов. Придворных это приводит в трепет: русская поэзия в этот момент со всех ног несется к гладкости стиха, «Телемахида» ужасна и непонятна. Тредиаковский умирает в нищете и забвении в 1768 году в возрасте 65 лет.

Короткое лето в России, и недолго будешь беззаботно нежиться под солнцем. И тело, и психика с годами начинают сбоить.

Вот и Сумароков, холерическим темпераментом обладая, получает нервный срыв, и далее траектория его развития клонится к упадку. 1761 год: отставка от должности директора театра и новый дворцовый переворот. Хотя Екатерина II сначала опекает прославленного Сумарокова, дает ему деньги и распоряжается впредь печатать за царский счет, герой наш к этому времени уже болен душой, пьет, барагозит не весело, а зло. Ссорится с семьей, ссорится с масонами, ссорится с театральным движем.

1768-1769 годы — самый изумительный в его творчестве период, самый личный, щемящий, мало оцененный современниками. А в перспективе безработица и голод. Начинаются проблемы со здоровьем, неоднократно он «приготовлялся ко гробу». Начинает писать в стол — больше не издают. Пишет униженное письмо императрице: «Я в крайнем отчаянии, терпя недостатки, что мне почти есть нечего». А к 1777 году, окончательно забытый современниками, Сумароков умирает после болезни в доме, который уже не является его собственностью и отнят кредиторами за долги. Пуста земная слава: в последний путь его провожает лишь горстка актеров, пригретых Александром Петровичем в бытность директором театра.

И лишь Ломоносов уклончивой тенью обошел земные брани.