7 книг для впавших в депрессию

Предлагаемые книжки небольшие по объему, написаны ярко и просто, без лирических отступлений и претензий на терапию, так что легко можно читать по тексту в день. Получится недельное путешествие в компании персонажей, которых жизнь забросила в задницу. Кто-то из них остался на мели посреди Нью-Йорка, кто-то вынужден скитаться по морям, потому что судьба не оставила другого выбора, а кого-то со дня на день ожидает смерть, смешная и страшная. Все семь книг об одном и том же: жить страшно, жить интересно, жить, в конце концов, очень смешно. Жизнь стоит того, чтобы слезть с дивана.

Туве Янссон «Комета прилетает»
Готовый сценарий для мультфильма по мотивам триеровской «Меланхолии» и Апокалипсис для самых маленьких. Туве Янссон удалось невозможное — описать смерть и одиночество так, что даже ребенок понял, что это такое.

Все ее герои, как бы дружно они ни преодолевали трудности, существуют строго по отдельности, каждый в своем замкнутом мире, прочно на своем месте. Все за одного — и каждый за себя. Только так возможна настоящая дружба, помогающая победить что угодно. Даже комета в последний момент решает пролететь мимо Земли.

Цитата:

«— Он черный, — сказал он. — Как уголь.

— Кто? — удивился Муми-тролль.

— Понятное дело, Космос. А комета красная, сзади у нее хвост. И она КОСНЕТСЯ Земли седьмого августа в двадцать часов сорок две минуты. Возможно, на четыре секунды позднее. Мы с профессором это вычислили.

— Тогда нам нужно поскорее возвращаться домой Я забыл, что-то важное ждет нас в воскресенье. Ты не помнишь?

— Райский мусс, — пренебрежительно ответил Снифф. — Какое ребячество! Во всяком случае, с точки зрения того, кто смотрел в телескоп.

— Но нам все равно нужно торопиться, — пробормотал Муми-тролль.

Он распахнул дверь и выбежал из обсерватории.

— Не волнуйтесь! — воскликнул Снусмумрик. — Мы рухнем в пропасть вниз головой, если будем мчаться с такой скоростью. Ведь комета прилетит только через четверо суток».

О. Генри «Последний лист»
Духоподъемность творений Уильяма Сиднея Портера зашкаливает, и выбранная новелла рекомендуется для затравки, дальше можно смело погружаться в полное собрание сочинений. Все как всегда у нью-йоркского мастера короткого рассказа: нежный юмор просвечивает сквозь пелену настоящего отчаяния. Спасение утопающих оказывается делом рук самих утопающих, а когда сил на то, чтобы выплыть, не остается, помощь приходит с самой неожиданной стороны. Пусть даже для этого потребуется перехитрить смерть силой собственного воображения.

Цитата:

«…— У нее один шанс… ну, скажем, против десяти, — сказал он, стряхивая ртуть в термометре. — И то, если она сама захочет жить. Вся наша фармакопея теряет смысл, когда люди начинают действовать в интересах гробовщика. Ваша маленькая барышня решила, что ей уже не поправиться. О чем она думает?

— Ей… ей хотелось написать красками Неаполитанский залив.

— Красками? Чепуха! Нет ли у нее на душе чего-нибудь такого, о чем действительно стоило бы думать, например, мужчины?

— Мужчины? — переспросила Сью, и ее голос зазвучал резко, как губная гармоника.

— Неужели мужчина стоит… Да нет, доктор, ничего подобного нет.

— Ну, тогда она просто ослабла, — решил доктор. — Я сделаю все, что буду в силах сделать как представитель науки. Но когда мой пациент начинает считать кареты в своей похоронной процессии, я скидываю пятьдесят процентов с целебной силы лекарств. Если вы сумеете добиться, чтобы она хоть раз спросила, какого фасона рукава будут носить этой зимой, я вам ручаюсь, что у нее будет один шанс из пяти, вместо одного из десяти».

Эдуард Лимонов «Дневник неудачника, или Секретная тетрадь»
Невероятная по красоте книга молодого и еще не помышляющего о проповедях в ЖЖ Лимонова. Как и все по-настоящему прекрасное, она не поддается точному описанию — это нужно просто прочесть, подолгу останавливаясь на каждом абзаце.

Бесконечное кружение по Нью-Йорку голодного, злого и мечтательного героя без цента в кармане, зато с болезненно яркой фантазией. Мечты его сводятся к мировому восстанию против главных зол: денег и своей бывшей жены Елены. Рекомендуется всем молодым и дерзким, которые всерьез планируют выйти из депрессии, чтобы покорить великий город.

Цитата:

«Молодые люди часто ленивы и работать не хотят. Ну, они и правы. Позже их прижмут, заставят. Но были правы. Что в работе хорошего, и чем тут гордиться? „Я работаю, я налоги плачу“, — так всю жизнь и подчиняются.

Я лично только писать люблю, и то не всегда. А вообще предпочитаю ничего не делать. Размышлять. Чьи-то стихи вспоминать. На солнышке лежать. Мясо есть. Вино пить. Любовью заниматься или революцию устраивать. А писать — иногда. Я не верю, что кто-то действительно любит восемь часов в день, пять дней в неделю печатать на пишущей машинке, или же рубашки для мужчин шить, или же мусор с улиц убирать. Одну рубашку сшить приятно порой, ну, страниц несколько отпечатать тоже возбудительно — ишь, умею, вон как ловко выходит. Но чтоб всю жизнь?! Не верю, и многое меня подтверждает. Женщина одна выиграла в лотерею — будут ей платить до конца жизни тысячу долларов в неделю. Так что, она сказала, сделает во-первых, что вы думаете? Конечно, „стап май ворк“. Так что молодые люди неосознанно правы. Я за них, я их поддерживаю».

Ивлин Во «Незабвенная»
Эталон английского черного юмора. Книга, способная развеселить и мертвого, благо мертвых в ней навалом. Действие развивается и достигает кульминации в морге под названием «Шелестящий дол», тут же случается любовный треугольник, сулящий еще пару трупов. Редкий автор (не говоря уже о читателе) способен выдержать подобный градус цинизма, когда каждый раз переворачиваешь страницу и думаешь: ну это уже перебор, так просто нельзя! Всякий раз оказывается, что можно. Кажется, здесь Во излил всю свою желчь в отношении Америки как страны, помешанной на успехе и деньгах при полном отсутствии мозгов. Не знаю, как Америка, но имена работников морга, мисс Танатогенос и мистера Джойбоя, еще долго будут маячить на периферии сознания.

Цитата:

«Потом он склонился над трупом и потрогал челюсти, чтобы убедиться, крепко ли они сжаты, затем, оттянув губы, вставил карточку параллельно деснам. Это был великий момент; ассистент не уставал восхищаться тем, как ловким движением больших пальцев мистер Джойбой отгибал края карточки, а потом, ласково прикоснувшись кончиками обтянутых резиной пальцев к сухим, бесцветным губам покойника, возвращал их на место. И вот — пожалуйста! Там, где раньше была скорбная гримаса страдания, теперь сияла улыбка. Это было проделано мастерски. Доделок не требовалось. Мистер Джойбой отступил на шаг от своего творения, стянул перчатки и сказал:

— Для мисс Танатогенос.

За последний месяц лица, приветствовавшие Эме с покойницкой тележки, проделали эволюцию от выражения безмятежного спокойствия до ликующего восторга. Другим девушкам приходилось обрабатывать лица суровые, отрешенные или вовсе лишенные выражения; Эме всегда встречала радостную, лучезарную улыбку трупа».

Алессандро Барикко «1900-й. Легенда о пианисте»
История о гениальном пианисте, которого в младенчестве подкинули на борт трансатлантического лайнера. У него нет имени, нет истории, нет родных, только кличка, данная матросами, — 1900-й. Всю свою жизнь он музицирует для гостей из кают первого класса, доводя их до обморока своей игрой, слава его простирается далеко по обе стороны Атлантики. А еще он ни разу не был на суше, и когда трубач, от чьего имени ведется рассказ, все же предлагает ему сойти на берег, 1900-й предсказуемо отказывается, хоть и желает увидеть, как же выглядит с берега море, где он провел всю жизнь. Книга о том, что всякое счастье или несчастье — всегда внутри.

Если вам лень читать книгу, то по мотивам произведения есть прекрасный фильм Джузеппе Торнаторе с Тимом Ротом — «Легенда о пианисте».

Цитата:

«„Не думай, что я несчастлив: я никогда больше не буду несчастлив“. Эта фраза меня обескуражила. Когда он говорил это, то было видно по лицу, что он не шутит. Было видно, что он прекрасно знает, куда идти. И что он придет туда. Точно так же, когда он садился за рояль и начинал играть, в руках его не было никаких сомнений, и клавиши, казалось, ждали этих нот всегда, — казалось, они превращались в них, именно в них. Казалось, он их изобретает одну за другой, но где-то у него в голове эти ноты были записаны всегда».

Анатолий Мариенгоф «Циники»
В этой книге нет сюжета как такового, нет интриги, герои не совершают ничего героического. Бесконечное кружение по грязной, разграбленной Москве времен НЭПа, когда брильянты выменивали на пшено и черный хлеб. Весь фокус тут в языке, вернее в той невероятной красочности изобразительных средств, которые использует Мариенгоф. Получается самая настоящая комедия дель арте на фоне грандиозной разрухи и голода. Герои презирают жизнь и подшучивают над смертью, а потом игрушечный пистолет внезапно стреляет настоящими пулями, а мир после смерти твоей возлюбленной остался таким же, как прежде.

Цитата:

«Она вздохнула:

— Стpелялась, как баба…

И выpонила кpовавую тpяпку:

— …пуля, навеpно, застpяла в позвоночнике… у меня уже отнялись ноги.

Потом пpовела кончиком языка по губам, слизывая запекшийся шоколад и сладкие капельки pома:

— Удивительно вкусные конфеты…

И опять сделала улыбку:

— …знаете, после выстpела мне даже пpишло в голову, что из-за одних уже пьяных вишен стоит, пожалуй, жить на свете…»

Эмиль Чоран «Признания и проклятия»
Бессвязные, будто случайные, но при этом предельно точные записки румынско-французского философа, чей образ удивительно рифмуется с меланхоличным Ондатром из «Кометы» Туве Янссон. Герой все время будто проговаривается, говорит невпопад, но, как верно подметила героиня Пелевина лиса А Хули, «страницами не проговариваются, страницами сочиняют». В отличие от афоризмов и цитат из пабликов, пара страниц Чорана выбьет из депрессанта-симулянта всю пыль, а всерьез загрустившего — рассмешит или по крайней мере заставит улыбнуться. Можно открывать и читать на любой странице, жемчуга тут рассыпаны пригоршнями.

Цитата:

«Весной 1937 года, когда я прогуливался в саду психиатрической больницы в городе Сибиу в Трансильвании, ко мне подошел один из ее „обитателей“. Мы обменялись несколькими словами, а затем я сказал ему:

— Хорошо здесь.

— Еще бы. Стоит быть сумасшедшим, — ответил он мне.

— И все же вы находитесь в своего рода тюрьме.

— Если угодно, да, но здесь живешь без всяких забот. К тому же скоро война, — вы, как и я, это знаете. А здесь спокойно. Нас не мобилизуют, и потом никто не станет бомбить сумасшедший дом. На вашем месте я бы сразу туда лег.

Взволнованный и очарованный, покинув его, я постарался разузнать о нем побольше. Меня заверили, что он действительно сумасшедший. Правда это или нет, но никто и никогда не дал мне более разумного совета».