Восход Менелика. Как победа Эфиопии над итальянскими колонизаторами положила начало антиколониальному движению

Италия становится колониальной державой

В конце XIX века Европу захлестнула новая волна колониализма. Если ранее фокус европейских держав был смещен на Северную и Южную Америку, то теперь Франция, Великобритания, Германия, Португалия, Испания, Италия и даже маленькая Бельгия устремились в Африку. Эта борьба за Черный континент в историографии получила название «Раздел Африки» или «Изнасилование Африки».

К началу ХХ века в результате завоеваний европейских держав во всей Африке осталось только два независимых государства — Эфиопия и Либерия. И то последнее было основано афроамериканцами, которые тоже де-факто были чужеземцами из США.

Когда в 1884–1885 годах в Берлине проходила международная конференция, устанавливающая зоны влияния и принципы поведения европейских держав в Африке, Италия была ее участником. По итогам переговоров в зону ее влияния попала территория Эфиопии.

Стоит сказать, что когда итальянцы получили свой первый плацдарм в Эфиопии в 1882 году — купили порт Ассаб на берегу Красного моря, в Эфиопии уже было жарко. В регионе Красного моря вели подпольную войну за колониальное влияние французы, англичане и египтяне.

Тогда императором Эфиопии был Йоханнес IV, который балансировал между европейскими державами, чтобы сохранить независимость государства. В 1870-е ему пришлось воевать с египтянами. Хедив Египта Исмаил-паша мечтал об африканской империи и решил, что Эфиопия будет замечательно смотреться в его владениях. Египтяне предприняли две попытки завоевать Эфиопию из своего порта на берегу Красного моря — Массавы, но все они оказались тщетны.

В то же время на западных границах Эфиопии назревала новая угроза — махдисты — радикальные мусульмане. Восстание махдистов произошло в 1881 году в Судане, который находился в совместном владении египтян и британцев. Мухаммад Ахмад «Махди» («Пророк») не только доставил серьезные проблемы неверным англичанам, но и потрепал эфиопов, поскольку последние были по большей части православными христианами и махдисты грабили их западные города.

Когда в 1884 году император Йоханнес IV подписал трехсторонний договор между Эфиопией, Египтом и Великобританией, дабы положить конец египетским территориальным претензиям, одним из условий договора было оказание помощи в борьбе с махдистами. Таким образом, Хьюитский договор (как его называют в честь Уильяма Хьюитта, который представлял интересы Великобритании) положил начало длительной войне между махдистами и эфиопами, унесшей в конце концов и жизнь самого императора в 1889 году.

Кроме обещания помочь англо-египетским силам в борьбе с махдистами, Хьюитский договор предусматривал порядок пользования портом Массава, единственным выходом Эфиопии к морю, на который последняя претендовала, но на тот момент оккупированным египтянами.

Предполагалось, что после того, как порт покинут египетские войска, он перейдет под контроль эфиопов, но британцы не были бы британцами, если бы позволили такому случиться. Как выразился один из современников, английский подданный Огастес Уайльд, «Англия использовала [Йоханнеса] до тех пор, пока он был чем-то полезен, а затем отдала его на милость Италии».

Опасаясь, что порт может быть захвачен французами, которые представляли серьезную угрозу для торговли англичан в этом регионе, последние в 1885 году передали порт в руки итальянцев. Итальянцы, которые были такими же врагами французов, как и англичане, и к тому же состояли в антифранцузском Тройственном союзе, были идеальными кандидатами для оккупации Массавы. К тому же у Италии были хорошие отношения с Великобританией, что подтверждают доброжелательные статьи в The Times даже после катастрофы итальянских войск в Адве.

Особо не церемонясь, итальянцы начали активно расширяться во все стороны от Массавы. В январе 1887 года Йоханнес IV выступил против итальянского проникновения в глубь страны. Император Эфиопии пытался выбить итальянцев с их укрепленных позиций в эфиопском городе Сахати.

Несмотря на то, что армия Йоханнеса IV располагала некоторым количеством современного вооружения, по большей части она была типично африканской. Люди императора были вооружены копьями, мечами и луками, а винтовок не хватало. К тому же итальянцы вели огонь из неприступной крепости. Казалось, конец этого противостояния очевиден обеим сторонам.

Один из генералов императора — Алула — узнал, что 26 января в Сахати должно прибыть подкрепление. Он взял с собой 5000 людей и притаился на возвышающихся над дорогой холмах около местечка Догали. Итальянские силы, которые насчитывали 540 человек, шли длинной змейкой между этих возвышенностей, когда раздалась ружейная стрельба с двух сторон. В отчаянной попытке организовать оборону итальянцы забрались на один из холмов, где и были окончательно окружены превосходящими силами.

Несмотря на то, что «резня в Догали» была триумфом Йоханнеса, он так и не взял Сахати и вынужден был удалиться.

Для итальянцев эта первая горькая пилюля политики колониализма только послужила оправданием территориальной экспансии. Проколониально настроенные правящие круги Италии призывали отомстить за Догали, а погибших солдат сравнивали с 300 спартанцами. Но что самое главное, парламент Италии смог добиться, чтобы на обеспечение итальянских сил на берегу Красного моря были выделены дополнительные 25 млн лир.

В Риме перед железнодорожными вокзалом даже установили памятник в честь погибших — египетский обелиск, стоящий на постаменте, на котором начертаны имена всех, кто сражался и умер при Догали. Памятник быстро стал местом проведения ежегодных церемоний памяти и символом итальянского героизма.

После Догали итальянцы потребовали территориальной компенсации, они заявили свои права на все те территории, вплоть до Сахати, которые на тот момент находились под их контролем. Когда британский посол прибыл в эфиопский город Асмара, чтобы передать императору требования итальянцев, его встретил полководец Алула. Британский посол утверждал, что Алула сказал ему: «Итальянцы получат Сахати только в том случае, если я стану губернатором Рима».

Итало-эфиопские переговоры не удались. Йоханнес снова готовился атаковать Сахати. Собрав армию численностью около 100 тысяч, император намеревался скинуть итальянцев в Красное море. Но ему помешали — махдисты атаковали королевство Годжам, бывшее в составе Эфиопии, а также ограбили древнюю столицу Эфиопии — Гондар. Императору пришлось развернуть свою армию и дать бой махдистам, несмотря на то, что Алула убеждал его атаковать сначала итальянцев.

В сражении с махдистами при Галлабате императору Йоханнесу не повезло — 10 марта 1889 года он был убит шальной пулей. Несмотря на то, что победа была у эфиопской армии почти в руках, известие о смерти императора внесло хаос в ряды войск и махдисты уничтожили остатки рассеявшейся армии.

Пользуясь моментом, в 1889 году итальянцы заняли всё высокогорье вдоль побережья Красного моря и при помощи нового императора Эфиопии провозгласили свою первую колонию — Эритрею.

Договор о дружбе и торговле

В отличие от европейских держав и африканских соседей Эфиопия была феодальным государством в широком смысле этого слова. На практике это означало, что страна была разделена на королевства-феоды, у каждого из которых был свой король. А над этими королями стоял император, которому вассалы-короли клялись в верности.

Между тем в Эфиопии не было никакой императорской династии. Феодальная раздробленность была настолько сильна, что правителем государства становился тот феодал, у которого была самая сильная армия и больше всего сторонников. Йоханнес, а до него император Теводрос, строил свою власть на штыках, уничтожая или подчиняя прочих эфиопских королей.

Такое положение вещей пришлось по вкусу итальянцам, которые в своей войне против Йоханнеса не брезговали поддержкой его мятежных вассалов. Одним из региональных королей, которого поддерживали итальянцы, был король Шоа — Менелик.

Менелик давно претендовал на императорский трон Эфиопии, но напрямую против Йоханнеса выступить не мог из-за недостатка собственных сил. В 1882 году ко двору Менелика в Шоа прибыл итальянец Пьетро Антонелли и убедил Менелика в том, что ему и итальянцам необходимо объединиться против общего врага — императора Йоханнеса.

Так, одной рукой Менелик подписывал письма императору с заверениями в верности, а другой — договоры с итальянским государством.

Согласно первому секретному договору, подписанному 25 мая 1883 года, Италия открыла свое консульство непосредственно в королевстве Шоа, установив тем самым дипломатические отношения между Менеликом и Италией напрямую, в обход императора Эфиопии, а также разрешила свободный транзит товаров и людей из Шоа в Италию и в обратную сторону через порт Ассаб.

Второй секретный договор был подписан 20 октября 1887 года. По его условиям Менелик обещал итальянцам не вступать с ними в войну на стороне императора Йоханесса в обмен на ежегодные поставки винтовок фирмы «Ремингтон» в количестве 5000 штук. Отдельно Менелик также пообещал не использовать поставленное Италией оружие против нее.

Однако ключевым среди этих договоров являлся так называемый Уччальский договор о дружбе и торговле (его название происходит от места подписания договора, местечка Уччали в Эфиопии). Работа над ним началась задолго до смерти императора Йоханнеса, но подписан он был уже после его кончины — 2 марта 1889 года.

Менелик предполагал, что международный договор упрочит его претензии на трон в глазах европейской публики, а также представит Эфиопию как полноценного члена мирового сообщества. Так новый император хотел показать, что Эфиопия не просто очередной клочок земли в Африке, только и ждущий колонизации.

И у него почти получилось. Для ратификации (процесс придания юридической силы международному договору путем утверждения его соответствующим государственным органом каждой из сторон) Уччальского договора итальянским правительством в Италию отправился двоюродный брат нового императора — Маконен — с делегацией.

Когда в июле 1889 года Маконен в компании Пьетро Антонелли поднялся на борт итальянского корабля «Коломбо», чтобы отправиться в Рим, брат императора понимал всю важность момента. Поэтому рядом с итальянским национальным флагом на фок-мачте эфиопы повесили зелено-желто-красный национальный флаг со львом посередине.

Уже 21 августа эфиопская делегация высадилась в итальянском Неаполе. Это был первый случай, когда африканцев встречали как белых людей — в порту Неаполя присутствовали чиновники из кабинета министров, а Маконена и его свиту поселили во дворце.

Тем же летом Маконен встретился с самим королем Италии Умберто, который ратифицировал договор. Однако внешне приличное предприятие было по-злому обманчиво. Пока Маконен разъезжал по Италии, итальянские войска продвинулись еще дальше в глубь Эфиопии, в Асмару и прилегающие территории вплоть до реки Мэрэб.

Поскольку новый император Менелик остро нуждался в оружии и деньгах, чтобы удержать власть внутри страны и не отдать ее на растерзание европейцам, он согласился, чтобы Маконен подписал дополнительное соглашение к Уччальскому договору, по условиям которого итальянцам отходила вся та территория Эфиопии, которую они оккупировали на момент подписания соглашения, в обмен на кредит в 4 миллиона лир, половину из которых Менелик получил сразу, а другую половину получил в качестве кредита на покупку оружия в Италии. Фактически Менелик продавал часть территорий Эфиопии на севере, чтобы укрепить свое государство, но ушлые итальянцы проглотили намного больше, чем он рассчитывал.

Но это была не последняя подлость от итальянцев. По условиям Уччальского договора документ был написан на двух языках: итальянском и амхарском (эфиопском) и обе версии документа должны были быть равны. Так и было, за исключением одной статьи договора — статьи 17.

В эфиопской версии договора в статье 17 закреплялось право Эфиопии при дипломатических контактах с другими странами пользоваться услугами Италии. В итальянской версии всё той же статьи слово «право» было заменено на слово «обязанность».

Фактически это означало, что Италия выступала на международной арене от имени Эфиопии, а итало-эфиопские отношения приобретали характер протектората. Таким образом, по Уччальскому договору Эфиопия теряла независимость, переходя под влияние Италии.

Поскольку никто в Европе не знал амхарского языка, да к тому же не воспринимал Эфиопию всерьез, радостные итальянцы в октябре 1889 года поспешили уведомить все европейские державы, что отныне Эфиопия принадлежит им.

В 1890 году ничего не подозревающий Менелик отправил письма лидерам европейских стран о том, что его короновали как императора Эфиопии. Однако ответ пришел лишь от двух стран — Великобритании и Германии, — и он вряд ли мог обрадовать Менелика. Обе державы вежливо сообщали императору Эфиопии, что согласно статье 17 Уччальского договора все контакты с ними впредь должны осуществляться только через Италию.

Поняв, что итальянцы его надули, Менелик поспешил заверить всех, что произошла какая-то ошибка в переводе и что он не намерен соблюдать такие условия. Уже 26 сентября 1890 года Менелик пишет королю Италии Умберто, что соглашался пользоваться услугами Италии как дипломатического посредника, только когда захочет, и не считает себя обязанным действовать только так.

В ответ на это Италия снова присылает ко двору Менелика Пьетро Антонелли, которому говорят сделать всё, даже пожертвовать частью новообретенной в Эфиопии территории, но сохранить протекторат над Эфиопией. Антонелли угрожает Менелику войной, если он откажется от Уччальского договора, в ответ на что жена императора Тайту говорит итальянскому посланнику, что никто в Эфиопии не побоится умереть за свою родину и посчитает это честью.

Переговоры ожидаемо проваливаются, Антонелли уезжает, а Менелик рассылает всем европейским лидерам письмо, которое сегодня можно назвать смелым антиколониальным высказыванием:

«Я не намерен быть равнодушным зрителем, пока заморские державы появляются с намерением вырезать свои империи в Африке, Эфиопия в течение четырнадцати столетий была островом христиан среди моря язычников. Поскольку Всемогущий защищал Эфиопию по сей день, я уверен, что он будет защищать ее и поспособствует ее росту и в будущем. Я не сомневаюсь, что он не допустит, чтобы она была разделена между другими государствами».

Так, 27 февраля 1893 года император Эфиопии Менелик денонсировал (процедура, согласно которой государство отказывается от выполнения условий международного договора) Уччальский договор и вернул Италии занятую у нее сумму в 4 миллиона лир. Несмотря на то, что вялые переговоры продолжались до 1894 года, и Менелику, и италянцам было понятно, что войны не избежать.

Первая итало-эфиопская война

Войну против Эфиопии итальянцы начали с оккупации северного королевства Эфиопии — Тиграй. Король Тиграя Мангаша и командующий итальянской армией Оресто Баратьери встретились 13 января 1895 года при Коатите. Несмотря на то, что эфиопы превосходили итальянцев численностью в три раза (12 000 эфиопов против около 4000 итальянских сил), они не имели артиллерии и современного стрелкового оружия. Таким образом, тиграяне были наголову разбиты итальянцами, которые преследовали их еще два дня.

Итальянцы потеряли в этом сражении 95 человек убитыми и 229 человек ранеными, в то время как эфиопы потеряли примерно 1500 человек убитыми и примерно вдвое больше ранеными. Успех итальянцев был очевиден, и эта победа погрузила их в иллюзию, что армия эфиопов в целом, а не только королевства Тиграй в частности, просто сборище аборигенов с копьями (только половина войска короля Мангаши имела стрелковое оружие, но даже оно было старьем, которое заряжалось с дула).

Главным преимуществом европейцев в войнах с африканцами в XIX—ХХ веках было качество. Небольшая современная европейская пехотная армия в пару сотен человек могла с легкостью противостоять тысячам воинов с копьями и щитами. Поэтому итальянцы рассчитывали на быструю победу, однако они не учли, что император Эфиопии тоже понимал преимущества итальянской армии.

К 1896 году он собрал армию, которая насчитывала около 100 000 человек (оценки варьируются от 80 до 120 тысяч). И это было не сборище воинов с копьями и щитами, это была в меру современная армия. У солдат Менелика было в наличии 70 000 винтовок — начиная с итальянских ремингтонов, винтовок Пибоди — Мартини, Гра, Бердана, немецких маузеров и заканчивая винтовками Лебеля и Веттерли. К тому же у эфиопов было 42 пушки — микс из горных пушек, пушек Круппа и нескольких французских револьверных орудий Гочкиса. Даже в воззвании императора к народу в 1896 году Менелик призывал, чтобы каждый способный держать оружие мужчина имел при себе винтовку. Армия Менелика не только была такой же технологически оснащенной, но и превосходила по численности.

Весной 1895 года итальянцы завладели городами Мекеле и Адва, а также построили форт в Адиграте, продвинувшись еще дальше в глубь Эфиопии. Пока итальянцы наступали, Менелик собирал войска. В сентябре 1895 года он объявил мобилизацию.

Собрав самую большую армию за всю историю Эфиопии, Менелик заодно создал эфиопскую нацию. Традиционно разделенная на королевства Эфиопия, частично мусульманская, частично христианская, состоящая из народов тиграй, оромо и т. д., вдруг превратилась в единый организм.

Как писал Менелик эфиопским мусульманским лидерам, призывая их на войну с Италией, «я черный и вы черные — так давайте объединимся, чтобы вместе бить общего врага».

Менелик выступил со своим стотысячным войском из столицы империи Аддис-Абебы 11 октября 1895 года. Внешне это было похоже на крестовый поход. Десятки тысяч эфиопов шли, чтобы вернуть себе священный город Адву и столкнуть неприятеля в море.

Первое столкновение произошло 7 декабря, когда авангард армии Менелика численностью 30 000 столкнулся с первыми итальянцами под командованием Пьетро Тозелли численностью в 2000, три четверти из которых были эфиопами-аскари (аскари — наемные солдаты, которых итальянцы набирали из местных жителей). Маконен, брат императора, который командовал авангардом войска, приказал Тозелли сдаться. В ответ он получил такое сообщение:

«Наступление означает войну, последствия которой никто не может предсказать. Учтите, что Магдала и Сахати определили судьбу двух великих эфиопских императоров (намек на поражение эфиопского императора Теводроса от сил британцев при Магдале и неудачную попытку императора Йоханнеса взять Сахати. — Прим. авт). Сегодня вы уничтожите свою семилетнюю работу (намек на начало дипломатических отношений с Италией в 1889 году, к которым Маконен приложил руку напрямую. — Прим. авт.)».

Когда Тозелли увидел истинные масштабы бедствия — тысячи эфиопских солдат, прибывающих нескончаемым потоком, он написал командованию, что ему требуется подкрепление. Но гонец так и не донес сообщение — эфиопы взяли итальянцев в кольцо.

Изначальное преимущество итальянцев — они занимали вершину плоской горы Амба — за несколько часов превратилось в их главное слабое место. Обстреливать эфиопов, взбирающихся на гору было легко, однако, когда пришло время отступать, итальянцы полетели с горы вниз вместе со своими пушками. Естественно, ни о каком организованном отступлении речи не шло, битва при Амба-Алаге быстро превратилась в резню.

Армия Тозелли была уничтожена, впрочем, как и он сам.

Пока люди Тозелли погибали от выстрелов эфиопских винтовок и уколов эфиопских копий, Оресте Баратьери, командующий итальянскими силами в Африке, в спешке укреплял армию, пытаясь насытить ее большим количеством людей и оружия. В период с декабря 1895 по январь 1896 года в итальянский порт Массава прибыло 11 кораблей с подкреплением и оружием, а в феврале должно было прибыть еще 6500 солдат.

Баратьери нуждался во времени, которого становилось всё меньше, пока армия Менелика была всё ближе. Следующим препятствием на пути императора Эфиопии, которое должно было помочь итальянцам выиграть время, стала крепость в Мекеле и ее 1200 защитников под командованием Джузеппе Гальяно.

Для Гальяно и его людей ситуация была максимально напряженной. После битвы при Амбе в крепость начали прибывать выжившие, но покалеченные аскари. Сидя у костра, Гальяно видел, как на свет постепенно выходили люди в лохмотьях, некоторые с ужасными ранами от кастрации — древний воинский обычай, которые практиковали эфиопы по отношению к своему врагу.

Уже 19 декабря к крепости в Мекеле прибыли первые силы эфиопов и началась длительная осада. Маконен снова попытался склонить итальянцев сдаться. Он написал Гальяно:

«Во имя моего императора я прошу покинуть вас эту землю, иначе я буду вынужден начать войну. Мне больно от того, что приходится проливать кровь христиан. Пожалуйста, уйди и забери своих солдат. Твой друг, Маконен».

Гальяно ожидаемо отказался.

К 6 январю крепость была в плотном кольце. Вокруг Мекеле были десятки тысяч эфиопов. Но взять форт у них не получалось. Огневой мощи пушек не хватало, чтобы пробить стены, а глубокие рвы вокруг крепости вынуждали эфиопскую пехоту атаковать в одном узком месте у главных ворот, где их, как в тире, косили итальянские ружья и пушки.

Всё изменилось, когда эфиопы догадались перекрыть защитникам форта два единственных источника воды за стенами, которыми они пользовались по ночам. Эфиопская хроника утверждает, что это была идея Тайту, жены императора. Гальяно пришлось поднять белый флаг и сдаться. Под конвоем из эфиопских солдат он покинул Мекеле 20 января. Времени у Баратьери было всё меньше.

Катастрофа в Адве

После осады Мекеле эфиопская армия двинулась в Адву, обойдя укрепленный форт итальянцев в Адиграте. Генерал Оресте Баратьери с главными итальянскими силами поспешил следом.

То, что произошло дальше, можно сравнить со стоянием на реке Угре, когда ни одна из сторон не осмеливалась дать другой решающее сражение. Менелик, наученный опытом в Амба-Алаге и Мекеле, понимал, что атаковать итальянцев означает дать им бой там, где им будет удобнее всего обороняться. В то же время Баратьери не решался атаковать, боясь поражения и, следовательно, уничтожения итальянской колонии Эритрея.

Пока Баратьери выжидал, его припасы кончались. А подвоз новой провизии был осложнен активной партизанской сетью, которая организовывала атаки на караваны. В оккупированном Тиграе им были не рады. К тому же на Баратьери давил премьер-министр Италии Франческо Криспи, принуждая его сделать хоть что-то, и его бригадные генералы. После совещания с подчиненными ночью 29 февраля 1896 года Баратьери принял роковое решение — атаковать эфиопов.

Принимая такое решение, он опирался прежде всего на оптимистический расизм своих подчиненных, которые утверждали, что стоит итальянской армии появиться на горизонте, эфиопы разбегутся.

Помимо этого, «шпионы» из эфиопского лагеря (на самом деле агенты самого Менелика) убеждали его в том, что армия вот-вот развалится и несколько королей, включая брата императора Маконена, предадут его в решающий момент битвы.

План Баратьери был прост. Три колонны под командованием его генералов должны были занять возвышенности около Адвы (с одной резервной колонной позади) ночью. Правая колонна генерала Дабормиды должна была занять перевал между горами Эшашо и Райо, левая колонна генерала Альбертоне — южный перевал между горами Райо и Семаята, а центральная колонна генерала Аримонди — расположиться у горы Райо.

Баратьери казалось, что когда эфиопы проснутся и увидят, что у них под носом стоит целая армия, у них будет два выбора — либо бесчестно отступить (при таком варианте предполагалось, что легитимность Менелика пошатнется и его скинут с трона), либо в жесте отчаяния атаковать укрепленные позиции итальянцев на возвышенностях. Оба исхода для итальянцев были благоприятными. Плану помешала только глупость, или тщеславие, или некомпетентность, а может, и всё вместе.

Первой ошибкой, допущенной итальянцами, было то, что колонна Альбертоне по непонятной причине побежала вперед паровоза, оставив далеко позади прочие итальянские силы. Одни говорят, что причиной такого поведения стала смесь тщеславия, недооценки эфиопской армии и просто недоверия к Баратьери. Другие — что причиной была ошибка Баратьери, который думал, что позиция, которую должен по плану занять Альбертоне, называется Кидане Мерет, хотя по факту она находилась намного дальше, о чем и сообщили Альбертоне проводники.

Так или иначе, Альбертоне оказался в изоляции от основных сил и своими действиями открыл брешь в плотной итальянской обороне.

Когда Баратьери услышал стрельбу вдалеке и понял всю плачевность положения Альбертоне, он отправил колонну Дабормиды прикрыть силы впереди. Тут итальянцы допустили вторую роковую ошибку. Также непонятно, по какой причине, может быть, из-за плохого знания местности, но вместо того, что подоспеть на помощь Альбертоне, Дабормида увел свои силы значительно севернее, свернув на развилке не влево, а вправо.

Фактически с этого момента итальянская армия оказалось у Менелика на ладони, и ему оставалось только сжать эту ладонь в кулак, чтобы раздавить итальянцев, разбросанных по горам в изоляции друг от друга.

Передовой отряд Альбертоне встретился с эфиопами в семь утра и был практически уничтожен. Сам Альбертоне тем временем попытался закрепиться на восточных высотах, но к нему быстро пришло осознание, что он обречен. Установив пушки на холме Энда Кидане, прямо напротив позиций итальянцев, эфиопы обрушили на врагов огненную лавину. Пока гремели их орудия, эфиопы взяли итальянцев в полукольцо, и уже к 11 часам утра передовая итальянская колонна была уничтожена. Сам Альбертоне попал в плен.

Когда Баратьери увидел отступающих эфиопов-аскари, бегущих по направлению к ним, он понял две вещи: колонна Альбертоне уничтожена, а это значило, что Дабормида не пришел ей на помощь, что тоже косвенно указывало на уничтожение уже самого Дабормиды. Вся мощь армии Менелика угрожала обрушиться на его позиции.

По злой иронии, дольше всего с эфиопами сражался генерал Дабормида, который отдал приказ к отступлению в 16:30 1 марта. Тогда он даже не подозревал, что вся оставшаяся итальянская армия дала деру уже к полудню. Окруженный со всех сторон эфиопскими стрелками, Дабормида застрелил троих из них и был сражен пулей.

Преследуемые эфиопской кавалерией оставшиеся в живых итальянцы бежали с поля боя, бросая амуницию и оружие. Те итальянские отряды, что пытались прикрывать своих товарищей, были либо сбиты с ног отступающими, либо убиты в пылу сражения, как, например, генерал центральной колонны Аримонди. Солдаты не слушали своих офицеров, дисциплина была практически нулевой.

Потери итальянцев были колоссальными.

На поле боя и во время отступления итальянцы потеряли в общей сложности 6133 человека убитыми, из них около 2000 эфиопов-аскари. Еще 1428 были ранены — 470 итальянцев и 958 эфиопов-аскари. Это было самое крупное поражение европейцев от местных сил в Африке. Это была катастрофа.

Вива Менелик! Или рождение антиколониализма

Антиколониальное движение было довольно сильно в Италии и до катастрофы в Адве. Во время пребывания Маконена в Италии в августе 1889 года и оккупации города Асмара, которая проходила параллельно, итальянская пресса подвергла резкой критике колониальную политику правительства Франческо Криспи.

Антиправительственная ватиканская газета L’Osservatore Romano написала, что то, что раньше преподносилось правительством как невинное коммерческое предприятие (оккупация порта Массавы), превратилось в настоящее завоевание. Досталось итальянскому руководству и от более лояльной газеты La Tribuna, которая заявила о «неприятии колониальной экспансии» и осудила оккупацию Асмары.

Когда Маконен приехал в Рим из Неаполя, ему даже пришлось столкнуться с демонстрацией антиколониалистов. В отличие от наивной делегации эфиопов толпа понимала, к чему ведут все эти «договоры о дружбе». Демонстранты освистывали и поносили итальянских чиновников и даже пытались перегородить им проезд, пока их не разогнала военная полиция.

Но это были только семена недовольства колониальной политикой. После того как Италия узнала о том, что случилось в Адве, взошли побеги.

Катастрофа в Адве отозвалась жутким эхом по всей Италии. Пока прореспубликанские, антиколониально настроенные депутаты итальянского парламента вносили инициативы по полному оставлению Африки, улицы заполоняли толпы недовольных. Студенты и рабочие кричали: «Вива Менелик!», «Смерть депутатам!» и «Прочь руки от Африки!»

Демонстранты атаковали офис премьер-министра Франческо Криспи, сторонника колониальной политики, забросав его окна камнями, и разгромили редакцию газеты La Tribuna, известную своей поддержкой политики Криспи.

Демонстрации и акции сопротивления проходили во всех крупных городах Италии. Сильнее всего досталось Риму. В столице пришлось закрыть театры, университеты, больницы на время протестов. А чиновников и правительственные здания защищала итальянская армия. В это же время в Павии антиколониалисты построили баррикады поперек железнодорожных путей, чтобы воспрепятствовать переброске подкреплений в Африку. Через два дня после поражения при Адве кабинет министров Криспи подал в отставку.

Ситуация была настолько нестабильной, что английская The Times опасалась, что относительно недавно (в 1861 году) объединенная Италия снова развалится. После падения правительства Криспи The Times писала:

«В то время как волнение в Риме естественным образом возникает из-за глубокого огорчения, с которым чувствительный народ воспринимает известие о великой катастрофе, существуют угрозы беспорядков в других частях Италии, которые носят более тревожный характер. На Сицилии существует хроническое недовольство, которое, как следует помнить, не так давно было подавлено синьором Криспи. Его падение при столь прискорбных обстоятельствах, несомненно, станет большим стимулом для всех бандитских группировок… Поэтому все друзья Италии должны надеяться, что, будь то под управлением маркиза ди Рудини [премьер-министр после Криспи] или кого угодно другого, может быть быстро сформировано правительство, способное неуклонно поддерживать авторитет закона».

В ночь на 6 марта в редакцию газеты поступило сообщение, что демонстранты убили Франческо Криспи. Однако на следующее утро, 7 марта, The Times радостно сообщила, что новость об убийстве оказалась ложной:

«…доброе имя итальянского народа не было опозорено в час испытания преступлением обезумевшей толпы».

В Венеции некий Антонио Виго запустил петицию, призывающую парламент отдать Эритрею африканцам. Колония, заявил Виго, «уничтожает достоинство, благосостояние людей и доброе имя Италии». «Италия должна хотеть [для Африки] того же, чего она хочет для себя, — свободы от иностранной гегемонии. Оставьте Африку африканцам, — призывал он. — Давайте обратим наше внимание на bella Italia».

После поражения при Адве итальянцы отказались от Уччальского договора и выплатили Эфиопии компенсацию.

Несмотря на то что колония Эритрея, образованная в 1890 году, осталась за итальянцами, они больше не предпринимали ни единой попытки завоевать эфиопскую землю. Вплоть до прихода Бенито Муссолини в 1936 году Эфиопия оставалась единственной страной в Африке, местные жители которой ни одного дня не провели под игом европейцев.

На долгие годы Эфиопия стала символом сопротивления неизбежному разрастанию имперского колониализма. Силой оружия эфиопы заставили европейцев уважать себя. Газета The Times хоть и признавала Эфиопию «врагом», но отмечала, что эта страна была «цивилизованной державой как в том, как она вела войну, так и в том, как она вела свою дипломатию». А Французская газета La Liberté заявила, что «все европейские страны будут обязаны освободить место для этого нового брата, который выходит вперед, готовый сыграть на Темном континенте роль Японии на Дальнем Востоке».

Точка, поставленная в судьбе Африки на Берлинской конференции 1884–1885 годов, вдруг оказалась многоточием. Когда на горизонте замаячила надежда, образованные африканцы устремились в Эфиопию.

Первым африканцем, который прибыл ко двору Менелика в 1897 году, был гаитянский журналист Бенито Сильвен. Гаити на тот момент было независимым государством бывших рабов из Африки, еще одним примером африканской победы. Сильвен ратовал за международное движение африканцев за свободу от колониализма и был советником императора Эфиопии. В 1900 году он даже представлял Гаити и Эфиопию на Первой панафриканской конференции в Лондоне.

В Первой панафриканской конференции принимали участие такие видные деятели африканской диаспоры, как черная суфражистка Анна Джонс, борец за права чернокожих и ученый Уильям Эдуард Беркхардт Дюбуа, юрист и основатель панафриканизма как концепции Генри Сильвестр-Уильямс и др.

На конференции в своем обращении «к народам мира» Уильям Дюбуа призывал европейских лидеров бороться с расизмом, предоставить колониям в Африке и Вест-Индии право на самоуправление и требовал политических и других прав для афроамериканцев.

Европейский колониализм после поражения при Адве получил ужасную рану, которая в будущем загноится настолько, что приведет к падению колониальной политики. Как метко выразилась The Times, «поражение итальянцев от Менелика навсегда войдет в историю. Эта победа пробудит дух африканцев, к которым до сегодняшнего дня относились с презрением как к язычникам… Победа (Менелика) — это победа всей Африки. Такого рода заявления будут совершенно очевидны в будущем. Поскольку новости об этой победе стремительно разносятся по пустыне, о поражении итальянцев теперь известно во всех концах Африки. И в будущем осознание того, что Африка победила Европу, создаст чувство защищенности и повысит уровень самосознания миллионов африканцев… Плохо радоваться поражению итальянцев. Это поражение и наше, и других… Это поражение колониальной Европы, и Европы будущего».