Пацаны не плачут. Кризис маскулинности в истории и на экране
На фоне успехов феминистического движения и революции #MeToo мир переживает кризис маскулинности. Снижение в технологическом обществе необходимости в физической силе, смена этической парадигмы, пересмотр гендерных и социальных ролей привели к тому, что традиционная маскулинность стала ассоциироваться с чем-то устаревшим и не вполне здоровым. Кажется, что это происходит только с нашим поколением — но разговоры о кризисе маскулинности далеко не новы.
В СССР впервые дискуссию о нем начал в 1970 году демограф Борис Урланис в «Литературной газете». В 1979 году социолог Анатолий Харчев отмечал «у части мужской молодежи симптомы феминизации, инфантилизм, отсутствие самостоятельности». В 1982 году один из полушутливых лозунгов демографов и социологов «Берегите мужчин!» стал названием комедии о железной леди и ее мягком муже. В 1999 году Виктор Ерофеев постулировал:
«Русский мужик встал с карачек. Пора ему превращаться в мужчину… Мужчина — это такой мужик, который нашел his own identity и перевел на русский язык».
Некоторые встали с карачек раньше. В романе о советском поколении битников «Пушкинский дом» Андрей Битов описал мужчин, которые зубами вырывали у слегка ослабившего хватку государства право быть менее стереотипными «настоящими мужиками» стандартного внешнего облика, стахановской мускулатуры и равнения строго в армию или на завод. Такие высмеивались и осуждались, в прессе регулярно появлялись фельетоны и карикатуры на стиляг, а позже — на хиппи, которые ходят с длинными волосами, «как бабы».
Но смена мужской идентичности происходила и раньше. Классик литературоведения Юрий Лотман писал, что декабристы создали новый тип российского мужчины: аристократ духа, защитник женской чести и человеческого достоинства.
Что это, как не выход за рамки гендерных стереотипов в обществе, где главным считалась жесткая субординация и готовность в любой миг положить жизнь за царя-батюшку, а не за свои идеалы?
Кризисы, в том числе и мужской идентичности, происходят всегда, когда общество подвергается серьезным изменениям. Кинематограф показывает нам, как это происходило в последние сто лет.
«На западном фронте без перемен» (1930)
All Quiet on the Western Front
Вчерашний школьник Пауль Боймер и его одноклассники, наслушавшись патриотических речей своего учителя, отправляются на войну, чтобы покрыть себя славой. Иллюзии молодых людей развеиваются уже на стадии тренировочного лагеря.
Рекламу фильма в кинотеатрах сопровождали слова: «Никогда раньше и, возможно, никогда позже фильм не исследовал так полно и глубоко эмоциональный кризис мужчин, чье одиночество разбивает им сердце».
Сердце, кости, судьбы. Те, кого разбило не до конца, вернулись и стали «потерянным поколением». Стали Ремарком, Хемингуэем, Фицджеральдом и всю жизнь собирали осколки своих душ — кто более, а кто менее успешно.
Война — абсолют кризиса, его чистая кристальная форма, как «лед» Уолтера Уайта. Но глобальный кошмар, один на всех, кризис планеты, складывается из кошмаров частных: страх быть убитым, страх убивать, никогда не поцелуюсь с девчонкой, паршивая еда, вонючие бараки и вши, вши, вши. Из кошмаров намного мельче и общей абсурдности бытия: продюсер будет недоволен, что фильм не кончается хеппи-эндом, но эту битву режиссер Льюис Майлстоун выиграл. Кончается как положено.
«Он упал лицом вперед и лежал в позе спящего. Когда его перевернули, стало видно, что он, должно быть, недолго мучился, — на лице у него было такое спокойное выражение, словно он был даже доволен тем, что всё кончилось именно так».
Все кризисы позади.
Как напишет после следующей войны мужчина, переживший бомбардировку Дрездена и пытавшийся до конца дней высмеять кошмар из себя: такие дела.
«Лучшие годы нашей жизни» (1946)
The Best Years of Our Lives
Им повезло, они выжили. Хомер вернулся с железными крюками вместо рук, зато его любит девушка, которую он подумывает отпустить, потому что «зачем ей калека?». Фреда мучают кошмары, и он умеет только летать и сбрасывать бомбы. Эл возвращается в банк к престижной работе, но не может забыть войну, за которую у него выросли дети, скрывает чувства и много пьет. Самое худшее позади, но легче от этого не становится.
Уильям Уайлер совершил несколько дюжин боевых вылетов на Второй мировой и оглох от рева моторов на одно ухо. Через год после окончания войны он снимает терапевтический фильм о том, как с нее вернуться и придумать себя заново в мирной жизни. О том, как получить семь «Оскаров», он вряд ли пока думает.
Почему их дали, да еще в таком количестве? Потому что все хотели оптимизма и простых ответов на сложные вопросы. Главным таким ответом всегда была любовь.
«Женщины, помогите, — говорит Уайлер всем своим фильмом. — Без вас мы не справимся».
Тем более что мирная жизнь сразу дает пинок под зад. Через год, предупреждает знающий человек, не будет вообще никакой работы, бери сейчас, что дают, снимай свои ордена и иди продавцом в магазин.
Несмотря на пуританский Кодекс Хейса и жизнерадостный в целом настрой, фильм показывает очень смелые вещи: инвалидность, ПТСР, сложности адаптации и мужские слезы, которых всегда стыдятся. Судя по фильму — напрасно: девушка влюбляется в ветерана, когда видит его уязвимым, открытым и потрясенным ужасом войны.
«Рокко и его братья» (1960)
Rocco e i suoi fratelli
Деревенская вдова с четырьмя сыновьями переезжает в Милан, где уже живет ее старший сын. Кого-то из братьев город съест и выплюнет, кого-то сделает спортивной звездой. Двое будут любить проститутку, и один из них ее изнасилует.
По-прежнему что-то гремит над землей, «то ли гроза, то ли эхо прошедшей войны». После ее окончания прошло пятнадцать лет — это очень мало для истории, для которой жизнь двух-трех поколений — меньше мига. Аристократ Лукино Висконти имел право снимать о последствиях войны и нищете, которая накрыла послевоенную Италию: он участвовал в Сопротивлении; вероятно, стал жертвой сексуального насилия, которому подвергли его фашисты, а для того, чтобы снять свой первый фильм о сицилийских рыбаках, продал драгоценности, доставшиеся ему от матери.
Став признанным мастером итальянского неореализма, Висконти продолжил рассказы о судьбах бедняков. Получилось, что город ломает деревню.
Братья оторваны от родной земли и общины, брошены на ветер в пространство одиночек, и это вытаскивает худшие черты из Симоне — самого сильного физически и самого слабого духовно. Мужественность скалит зубы и рычит, компенсируя растерянность насилием.
Или становится аттракционом: единственный способ хорошо заработать — бокс. Из пяти братьев лишь судьба маленького Луки пока не решена. Что ждет его дальше?
«Последняя женщина» (1976)
La dernière femme
Заводского инженера Жерара отправляют в бессрочный отпуск. Он в одиночку воспитывает сына-младенца; жена их бросила и ушла в феминизм. Встречая Валери, он постепенно дозревает до идеи новой семьи. Но отношения запутываются.
Валери хочет чего-то непонятного: то ли больше ласки, то ли конституции, то ли севрюжины с хреном — кажется, она сама не знает. Жерар приходит в отчаяние.
Шла вторая волна феминизма, и итальянец Марко Феррери снимал свой очередной пессимистичный фильм о мужском кризисе. Дальше будет еще хуже: на следующий год режиссер снимет «Прощай, самец», где у него опять сыграет главную роль икона маскулинности Жерар Депардье, а феминистки изнасилуют последнего достойного мужчину Нью-Йорка, лишив его веры в человечество. Пока еще не насилуют, только тычут пальцем в его детородный орган: без него ты ничто! И он уже готов согласиться.
Ближе к шокирующему финалу Жерар произносит монолог человека, потерявшего понимание своей роли в мире:
«Всё, что нам осталось, — это право носить член.
Мы патриархи несуществующих семей. Раньше мы командовали. Если бы она просто хотела, чтобы я с ней спал, было бы проще. Не знаю… Мне не хватает мозгов, чтобы в этом разобраться!»
Смотреть обязательно полную версию, без цензуры. Роль члена в «Последней женщине» важнее, чем во всем порно вместе взятом.
«Парад планет» (1984)
Шестеро мужчин, в числе которых астроном, депутат и мясник, едут на последние в своей жизни резервистские сборы. То, что начинается как «игра в войнушку», оборачивается удивительным путешествием, возможно, в загробный мир.
Киновед Андрей Плахов называет определенный доперестроечный период в творчестве Александра Миндадзе и Вадима Абдрашитова условно «голубым». Это кино с мужскими персонажами, состоящими в очень тесных отношениях дружбы или противостояния. Когда мужчины «Парада планет» попадают в город женщин, это лишь один из этапов их мужского пути. Армия, профессия, семья. Проверка на мужественность, формирование личности и растворение в общественном, в социальных ролях и чужих ожиданиях. К чему ты пришел в итоге?
Для хмурого и замкнутого астронома, персонажа Олега Борисова, моментом истины станет разговор с «матерью»: все звезды открыты, все слова сказаны, для нас нет ни великой войны, ни Великой депрессии, мы живем на автомате.
Это его собственное библейское откровение:
«Знаю твои дела, ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч!»
Венец трансцендентального путешествия — парад планет, космология под музыку Шостаковича, когда кажется, что сейчас небо распахнется и нас примет. Но небо всегда распахивается ненадолго, и уже старые друзья возвращаются назад, в безвременье советского застоя, и расходятся по своим жизням. Остается слабое эхо боевой переклички юности «Карабин! Кустанай!» И воспоминания о том, каким ты парнем был.
«Пацаны не плачут» (2000)
Chlopaki nie placza
Молодой скрипач пытается помочь своему другу избавиться от прыщей и девственности. Сын местного авторитета не хочет продолжать мафиозные традиции, а хочет быть музыкальным продюсером. Проститутки, перестрелки, пропажа дипломата с деньгами.
Со всеми хиханьками, это польское бандитское кино — финальная черта под половыми вопросами XX века. Девушка, бросая парня, беззаботно щебечет по телефону: я вся такая эксцентричная, непредсказуемая, а ты должен быть сильным. И он, слушая этот щебечущий автоответчик, знает всё, что ему предъявят:
«Твой отец был великим дирижером, а ты беспомощный. Как говорит Ярек, в жизни надо быть акулой, если не хочешь, чтобы тебя сожрали другие…»
Зубастые пацаны в кожанках и спортивках, с пистонами и дурацкими шутками стали последними «настоящими мужиками» в кино и убедили всех, что мужественность карикатурна сама по себе. Над ними смеялись у Тарантино и Гая Ричи, смеются и остроумные поляки.
Приближается время постиронии, которая решила, что смешно абсолютно все — быть акулой, не быть акулой, быть мужчиной или женщиной.
Потому-то в XXI веке осталось всего несколько оплотов традиционной мужественности на экране: старик Логан, старик Иствуд и Александр Невский, которого питает не очень брутальная курица. Вот так вот.
«Укрытие» (2011)
Take Shelter
Бурильщик Кертис живет в маленьком городке и заботится о своей семье — жене и глухонемой дочке. Внезапно ему начинает являться какая-то апокалиптическая чертовщина. Чтобы спасти от возможной беды тех, кого любит, он оборудует во дворе подземный бункер. Окружающие подозревают душевную болезнь.
Любопытно, что раньше в кино сумасшедшими, которые всего боятся и всех этим бесят, обычно были женщины. И в своих страхах, зависших на грани паранойи и сверхъестественного, они обычно были правы, взять хоть «Ребенка Розмари».
Тот, кто считает: «Что-то страшное грядет», вообще, обычно прав, потому что мир небезопасен.
Безумная женщина тут тоже есть — мать Кертиса, потому так легко сделать вывод о наследственной болезни. Но страх унаследовал именно сын, представитель самых низов миддл-класса, живущий в двух шагах от нищеты и держащий небо на каменных плечах, трещащих от натуги.
Он муж, он отец, он должен. До него не дошли высокие технологии и либеральные идеи. На расспросы обеспокоенной жены он выдавливает крепкое, мужское и разрушительное для психики: «Всё в порядке». Но, если вы захотите отменить его маскулинность, ныне объявленную Американской психологической ассоциацией вредной, придется отменить его самого, от ботинок в строительной грязи до большого болящего сердца. И тогда психологам самим придется и землю бурить, и небо держать, а в нем вечно чертит кругами что-то страшное и не всегда — символы и архетипы.
«Цирк уродов» (2017)
Freak Show
Юноша Билли, который любит наряжаться в платья с блестками и намерен отменить понятие «гендер», поступает в школу, где почти все белые, христиане и республиканцы. Билли травят, и лишь воспоминания о гламурной матери, приучившей его к макияжу, и дружба с красивым футболистом скрашивают ему жизнь. Чтобы окончательно взбаламутить консерваторов, он решает участвовать в конкурсе «Королева школы».
Главная проблема большинства фильмов о борьбе со стереотипами — их дубовая стереотипность.
Сюжетные ходы прозрачны: парень лезет со своим уставом в чужой монастырь, и его там побьют. Маму Билли играет архетипическая мать всех кэмповых геев Бетт Мидлер. Противная девочка, воплощение консервативной Америки и ходячий чизкейк, — фанатка Трампа. Билли переживает — играет печальная музыка. Гей цитирует Уайльда. Вместо «Чучела» вышло так, будто Райнера Вернера Фассбиндера стошнило блестками в нафталин. К тому же неприятно смотреть, как люди, не скрывающие омерзения к идеологическим оппонентам, критикуют нетерпимость и фальшиво улыбаются в финале, говоря, что все мы немножечко лошади (все-то все, но понятно, что для режиссера одни просто красивые фрики, а те, кто голосует за Трампа, — настоящие уроды).
Зато с заявлением фильма, хоть и сделанным с интонацией двенадцатилетних рассерженок «Я не такой, как все!», не поспоришь: да, в мире есть мужчины, которые не хотят сидеть в платьях в шкафу; вам прям так сильно помешает, если они выйдут?
«Завод» (2018)
Заводские рабочие полгода не получали зарплату, и скоро местный олигарх совсем прикроет предприятие. Рабочие под предводительством бывшего спецназовца берут олигарха в плен и за неимением социальной справедливости требуют выкуп.
Ходить или не ходить по школе в блестках, быть или не быть конструкту «гендер», фрики мы или не фрики, — всё это, конечно, очень здорово при условии, что удовлетворены потребности с нижней ступени пирамиды Маслоу.
Там, где они не удовлетворены, у кризиса формируется жесткое, рубленое топором лицо. Свою новую социальную притчу режиссер Юрий Быков назвал «картиной про мужчин, которые несчастливы». А какими еще могут быть мужчины, погрязшие в вязкой серой бедности? Злыми, агрессивными и очень склонными к соревновательности: они обязательно должны быть лучше других мужчин, это жизненно необходимое условие в классовой борьбе.
Пролетарии Быкова обладают почти всеми приметами токсичной маскулинности, только странно вести разговоры о ней на заводе по выделке нищих. Их бы сначала накормить.
«Свинья» (2018)
The Pig
В Тегеране маньяк в маске свиньи убивает именитых кинематографистов. Хасану из черного списка запрещенных государством режиссеров обидно: отчего это убийца, перерезавший самых лучших, не идет за ним?
Всем известно, что иранское кино — самое духовное в мире. Во-первых, загадочная восточная душа. Во-вторых, ничего не понятно, значит, глубоко копают. Наконец, в Иране, несмотря на инстаграм и гаджеты, более-менее тоталитаризм, к которому интеллигенция состоит в оппозиции, и съемки иного фильма — гражданский подвиг. На Западе подвиги людей искусства любят и охотно присуждают иранцам престижные кинопремии.
И вот режиссер Мани Хагиги взял и прошелся сразу по всему: по духовности, хрупкому эго типичного творческого, колониальному интересу Запада, коллегам-диссидентам и по самому себе (фильм начинается с его отрубленной головы) — мужчине из поколения, которое проиграло свою битву.
Феминистический тренд добрался и до Ирана: великовозрастного кидалта в футболке AC/DC окружают сильные решительные женщины, у которых он ищет поддержки: у мамы, жены, дочери, любовницы. Его утешают: не волнуйся, сынок, маньяк обязательно придет за тобой, и тогда мама тебя защитит (она ходит с ружьем).
Это осень раскисшего патриарха, опутанного запретами и вопящими соцсетями. Он не знает, что будет зимой: голову отрежут, люди в чем-то обвинят, а кругом одни свиные рыла вместо лиц… Тут или плакать, или смеяться. Хагиги смеется самоубийственно. Так советские писатели Даниэль и Синявский задолго до посадки отправляли своих героев в лагеря. Остается надеяться, что режиссеру за его шутки ничего не будет. Или — как мечтает Хасан — придет маньяк, «всех нас убьет, и этот цирк кончится».