Магия склейки изнанки памяти: краткий путеводитель по книгам Романа Михайлова
Популярность произведений Романа Михайлова, автора книг «Равинагар», «Изнанка крысы», «Ягоды» и еще не законченного «Антиравинагара», по которому автор тем временем уже ставит в БДТ сериал-радиоспектакль, необъяснима и предсказуема. Необъяснима, потому что они сложны, запутанны и не укладываются ни в какие рамки, предсказуема — потому что они умны, талантливо написаны и не укладываются ни в какие рамки. Знакомство с ними для многих окажется ушатом теплой воды из Ганга, вылитым на ничего не подозревающую голову где-нибудь посреди постсоветских заброшек или в глубинах кладбища с бродячими мертвецами и говорящими птицами. Как следует подготовиться к этому опыту невозможно, но мы всё же решили составить что-то вроде карты-путеводителя в помощь новообращенным: вас ждут плоские лабиринты, хохочущие чесунчики, шизофренические узоры и много волшебства. Не забудьте пристегнуть ремни.
Существуют по меньшей мере четыре Романа Михайлова. Первый — признанный математик, автор большого количества научных работ. Второй — практикующий эзотерик, в двенадцать лет он впервые вступил в секту, много путешествовал по Индии, а еще он ставит сложные ритуальные спектакли-перформансы. Третий увлечен клинической психиатрией и философией. Четвертый Роман Михайлов — литератор, ставший в последние годы весьма популярным благодаря психоделически запутанным и очень остроумным текстам.
Его роман «Равинагар» был опубликован в 2016 году интернет-журналом «КРОТ».
Слово «роман» здесь вполне условное: текст представляет собой хаотически (на первый взгляд) организованную нарезку из воспоминаний о путешествиях по Индии, рассказов о необычных встречах, фрагментов записей психически больных людей и рассуждений о природе безумия.
В 2017 году достоянием читателей стал еще один текст Михайлова — «Изнанка крысы». Он позволял заглянуть в лабораторию его размышлений об устройстве языка, в записную книжку/дневник, который автор вел на протяжении года.
Следует отметить также автобиографическую повесть «Улица Космонавтов», опубликованную в 2014 году в сети. По словам автора, большая ее часть была написана задолго до этого.
Наконец, в конце прошлого года издательство Individuum опубликовало «Ягоды», сборник сказок Михайлова, написанных им в разные годы и публиковавшихся в сети.
Последовательность выше — хронологическая. Если говорить о легкости для восприятия, траектория, которой удобнее двигаться, скорее всего, будет такой: «Ягоды» — «Улица Космонавтов» — «Равинагар» — «Изнанка крысы».
При этом нужно быть готовым к тому, что персонажи и идеи Михайлова перетекают из одной книги в другую, и для того, чтобы окончательно погрузиться в его вселенную, потребуется прочитать все четыре.
Почему о книгах Михайлова необходимо говорить? Прежде всего потому, что он человек несомненного литературного дарования. Страницы его «Ягод», которые сам автор называет «слабой прозой», интересной лишь движением скрытых за ней концептов, стоят многих книг, написанных признанными литераторами и изданных большими тиражами. История его пути к известности интересна не меньше.
Читайте также
«Ягоды»: 9 нищих притч Романа Михайлова о трансформации и упокоении
Странные романы Михайлова, опубликованные в интернете на непопулярных сайтах, казалось бы, обречены были остаться в субкультурном гетто поклонников эзотерики и авангардной прозы. На деле же его книги номинировали на премию «Национальный бестселлер», «Равинагар» был в шорт-листе премии Андрея Белого, а фрагменты «Изнанки крысы», посвященные паттернам и перемещению между зонами, использовали для анализа тактики баскетбольных команд.
Проза Михайлова допускает огромное множество интерпретаций, а еще в ней, как признается сам автор, закодированы целые слои смыслов, ждущие любознательных исследователей.
В помощь будущим путешественникам по книгам Романа Михайлова мы подготовили этот краткий путеводитель, взяли комментарии у его друзей и коллег (издателя Феликса Сандалова, философа Йоэля Регева и писателя Михаила Елизарова), а также записали небольшой диалог с самим автором.
Детство
Корни прозы Романа Михайлова — в его детстве. Основное население латвийского города, где он вырос в восьмидесятых, составляли приехавшие из России строители, среди которых было поразительное количество сумасшедших. Там случились его первые детские мистические озарения. Там же сформировалась его ненависть к уничтожившему Советский Союз глобальному миру, оттуда его симпатии к национал-большевикам.
В детстве состоялись судьбоносные для него знакомства. Первое — с подростком Д. Он знал всех безумцев в округе, обладал собственными, абсолютно уникальными представлениями о мистицизме, кино, географии, музыке, а также неповторимым чувством юмора, основанным на умении подмечать мельчайшие детали человеческого поведения.
Еще Д. был глубоко убежден в том, что живет «по понятиям», хотя все представления о воровской эстетике и ритуальных запретах были, по сути, выдуманы им самим (например, он считал, что на криминальных сходках авторитеты обмазывают друг друга вареньем).
Другое знакомство — это Э., невероятно хрупкий и чувствительный юноша, который, как и сам Роман, рано начал путешествие по пятидесятническим сектам. Из первой секты его выгнали за то, что он обвинил ее лидеров в лицемерии. Э. изучал сны и взаимоотношения между животными, показывал поразительные пантомимы, изображая, например, сумасшедшего карлика, и хранил дома всего девять книг, включая Библию.
Д. и Э. в том или ином виде будут появляться на страницах разных книг Михайлова. Вместе с ними автор танцевал экстатические танцы, разговаривал о метафизике, а развлекались они тем, что ездили на электричках и изображали из себя имбецилов. Получалось так правдоподобно, что контролеры не рисковали к ним подойти.
Кроме того, Д., как пишет Михайлов, научил его заниматься спортом в соответствии с правилами разработанной им самим гимнастики (предписывавшей среди прочего хождение по комнате голышом и катание большого тяжелого куба по телу — для развития внутренней силы).
Игра
Параллельно укреплению тела Михайлов занимается развитием памяти. Играя с подругами своей бабушки, заядлыми картежницами, он вскоре заметил, как несложно стать локальным чемпионом по подкидному дураку, если по ходу дела мысленно рисовать прямоугольную таблицу со всеми картами и вычеркивать вышедшие. Д. всячески поддерживает его увлечение картами, говоря, что оно сделает его важным человеком на зоне. От записи карт во внутреннюю таблицу Михайлов перейдет к сложным карточным фокусам, основанным на работе с памятью, увлечение которыми останется с ним надолго.
Еще одна техника, связанная с памятью, — это ежедневная скрупулезная фиксация мельчайших деталей прожитого дня (вплоть до случайных предметов и номеров встреченных машин) и повторение запомненного перед сном.
«Спустя несколько недель подобных практик, отношение к самому действию изменится, действие будет опускаться в память как в копилку, восстановление действия превратится в естественный процесс пролистывания дневника»,
— пишет Михайлов в «Изнанке крысы».
Индия
Индия — пространство, где в материальном мире появляются джинны, буйствует дикая магическая жизнь, сепаратисты устраивают теракты, и, возможно, до сих пор практикуются человеческие жертвоприношения.
«В Индии я четырнадцатый раз. Один „я“ — это тот, кто приехал в Равинагар, чтобы изучать символизм и психиатрию. Другой „я“ — тот, кто утерял распознавание границ символической игры, притащил семью невесть куда, невесть зачем, с билетом в один конец. Когда дети спрашивали „зачем мы сюда приехали?“, я молчал, улыбался, обнимал их, не зная, что ответить».
«Равинагар»
В «Равинагаре» и «Изнанке крысы» вы встретите множество изощренных классификационных схем. Вот, например, перечень типов дакинь (женских духов), который наверняка понравился бы Борхесу:
«кхаганана (с птичьим лицом), сурабхакши (пьяная), чакравега (быстрая как колесо), ваювега (быстрая как ветер), махабала (мощная), маханаса (с большим носом), чандакши (с мрачными глазами)».
Поразительные для европейского человека формы классификаций и иерархий, которыми пользуются кашмирские мистики, могли быть подсказаны им самой формой санскритского алфавита, построенного на симметрии, и сакральной поэзией, образующей сложнейшие орнаменты. Принципы возникновения сложных систем универсальны, и при желании мы обнаруживаем их и в лингвистике, и в математике, и в написанной программным кодом из четырех букв-нуклеотидов структуре ДНК:
«Формирование редкого жука и формирование исключительной грамматической формы глагола могут быть одним процессом, записанным в несколько разных красках и отношениях».
«Равинагар»
Магия
Маленькие индийские города особенно богаты магией. Здесь можно познакомиться с колдуном, который избавит вас от женщины с мрачными глазами, являющейся вам во снах, или мгновенно перенесет в другое место.
Ваш европейски образованный коллега-математик может начать советовать вам не ездить в Бенгалию, потому что земля эта пропитана черным волшебством.
В «Равинагаре» Михайлов описывает жизнь в ашраме у индийского колдуна Салмана Бабы, к которому за благословением и советом приходили и тантрики, и мусульмане, и простые местные жители. Эклектична была и сама мистическая система Салмана Бабы: к индуистскому мистицизму он добавлял элементы суфизма и каббалы.
Для индуизма характерно отношение к классификациям и абстрактным категориям как к тому, что важно сделать частью собственного тела:
«Ветру сопоставляется одна буква, эфиру другая, времени третья, страху четвертая. Буквы соединяются для проникновения в очередное помещение, домик, комнату, образуют так называемые биджи — семена мантр. Садхака получает биджа-мантру, погружает ее в себя, день за днем, ночь за ночью. В один момент ветер селится в его теле, эфир — в его глазах, время — в его волосах, страх — в его тени».
«Улица Космонавтов»
Психиатрия
Всем, кто слышал фамилии Делеза и Гваттари, наверняка более-менее известна концепция шизоанализа: согласно ей, либидинальные устремления бессознательного реализуются по одному из двух путей — параноидальному или шизофреническому.
Параноидальное мышление требует сохранения существующего порядка вещей и отрицания инакового. Шизофрения является освободительным началом для человека и революционной силой для общества, только шизофреник способен совершить творческий акт.
В «Равинагаре» Михайлов пишет, что речь, мышление, опыт, искусство и даже анатомия живых существ строятся из паттернов, которые, склеиваясь, образуют узоры.
Существуют три фундаментальных типа узоров: фрактальный орнамент, глубинные узоры с разрывами и плоские лабиринты.
Эти узоры существуют повсюду — в наших текстах, сознании, действиях, но наиболее ярко проявляются в психике клинически больных людей. Первый соответствует паранойе, второй — шизофрении, третий — эпилепсии.
В отличие от параноика человек с эпилептоидной структурой психики не стремится ко всеобщей унификации, в отличие от шизофреника — не стремится ей противостоять. Эпилептоидна, например, замкнутая сама на себя речь старухи на лавочке, в сотый раз бессвязно пересказывающей историю своей жизни с монотонным разжевыванием никому не нужных деталей, или десятилетиями идущее по телевидению «мыльное» шоу. Смысл плоского лабиринта заключается в том, что по нему можно бродить бесконечно, возвращаясь к исходной точке, при этом в таком блуждании нет ничего метафизического.
Людям с параноидальным сознанием свойственно писать монументальные, многостраничные письма-повествования, которые срочно необходимо передать в суд, президенту, в Государственную Думу:
«…первая страница по структуре не сильно отличается от сотой. Это может быть идея преобразования общества, создания нового города, экономии природных ресурсов, рационального использования лесоматериалов».
Главный герой «Равинагара» обращается к знакомому психиатру с просьбой дать ему почитать архивные записи пациентов и получает от него несколько десятков тетрадей. В этих записях, отрывки из которых приводятся автором, есть ощущение внутреннего ритма: в текстах, организованных параноидально-фрактальным орнаментом, целые абзацы можно свободно переставлять без утраты смысла, шизофренические узоры создают объемные картины с собственной логикой, сомнениями, отсутствием репрессивности.
Итак, фрактальность — это бесконечное самовоспроизводство без возникновения нового (требование мыслить чужими цитатами, вбиваемое с детства в голову, глобализация, наука, превратившаяся в фабрику по компиляции диссертаций из чужих идей). Блуждание по плоскому лабиринту — это бег на месте. Плетение глубинных разрывов — это познание и творчество.
Социальные сети функционируют как механизм фрактальной стандартизации: здесь все тексты можно цитировать и вставлять друг в друга. Шизофренический узор, напротив, чрезвычайно сложно встроить в какой-либо контекст, а людей, пишущих по-настоящему странные вещи, вскоре начинают высмеивать или игнорировать.
Друзья
В книгах Михайлова не раз фигурирует его друг Владимир Воеводский — знаменитый математик, лауреат премии Филдса, выдающийся специалист по алгебраической геометрии. В 2006–2007 годах сорокалетний Воеводский, который до этого всегда был убежденным материалистом, пережил ряд событий, изменивших его отношение к сверхъестественному:
«Оставаясь более или менее нормальным, не считая того, что я пытался обсуждать происходящее со мной с людьми, с которыми обсуждать этого, наверно, не следовало, я за несколько месяцев приобрел очень немалый опыт видений, голосов, периодов, когда отдельные части моего тела мне не подчинялись, и множества невероятных случайностей. <…>
Почти с самого начала я обнаружил, что многие из этих явлений (голоса, видения, различные сенсорные галлюцинации) я могу контролировать. Поэтому я не был испуган и не чувствовал себя больным, а воспринимал все происходящее как что-то очень интересное, активно пытался взаимодействовать в аудиальном, визуальном, а потом и тактильном пространствах с теми „существами“, которые появлялись (сами или по зову) вокруг меня. <…> В конечном итоге, так как какая-то терминология была нужна в разговорах, я стал называть всех этих существ духами, хотя теперь я думаю, что эта терминология неверна»,
— рассказывал Воеводский Роману Михайлову в интервью.
Также Воеводский говорил о том, что для современной математики остается практически недоступной область высокой абстрактности и высокой сложности: во многом из-за ограниченных возможностей человеческого мозга.
Существа, которые вступили в контакт с ним, — нечеловеческие разумы, обладающие памятью и мотивацией, эволюционно они гораздо старше людей и способны влиять на нашу жизнь. Эти существа являются частью физической реальности: той ее частью, о которой мы ничего еще не знаем и которую должны изучить с помощью научной методологии.
В 2017 году Владимир Воеводский скончался от тяжелого заболевания в возрасте 51 года.
Странные
Среди персонажей книг Романа Михайлова почти нет нормальных людей. Его герои — маргиналы, потерянные и неприспособленные к жизни безумцы, живущие на обочине общества и одержимые невероятными метафизическими прозрениями.
«Окружали нас открытые псковские люди, без признаков глубокого интеллекта, но с верой. О, сколько было психов! Один бегал с топором по двору, когда напивался, а когда был трезв, тихо садился на скамейке и рассказывал, как был любовником Гитлера. Говорил он вкрадчиво: „он был такой мужественный, а я такой нежный“ (как я узнал потом, он с собой покончил). Другой прятался за деревьями. Еще один думал, что кусты под окном — это лес»,
— пишет он в «Улице Космонавтов».
Один из живших по соседству цыган разговаривал с собственными штанами, другой вел себя абсолютно адекватно, пока вдруг ни с того ни с сего не начинал чесать свои гениталии и заливисто хохохать, нисколько не смущаясь стоящих перед ним собеседников, даже девушек.
Как объясняет главному герою Д., именно на таких людях и держится мир: «на маргиналах, на хохочущих чесунчиках, на завывающих уродцах, а не на умствующих эрудитах».
В «Изнанке крысы» Михайлов описывает знакомство (реальное, если верить автору) с человеком, который зарабатывает на жизнь поиском металлолома. Он раскладывает по утрам карты Таро, чтобы определиться, в какой заброшенный завод или санаторий снаряжать очередную экспедицию, и, подобно капитану Ахаву, ведет изматывающую охоту на демона, ставшего его личным врагом. С помощью знаков он вычисляет намерения демона, обходит смертоносные ловушки, в которые тот пытается его заманить, и сам расставляет на него капканы.
Герои «Ягод» — бессменные постояльцы психиатрических больниц и коррекционных школ для умственно отсталых, военные, ведущие в деревне боевые действия против неизвестного и, кажется, несуществующего врага, и подростки из хмурого моногорода, мечтающие об уходе в криминал как о единственном социальном лифте.
Логика их безумия сильнее, чем законы, по которым устроена реальность, и она начинает заменять эти законы собой.
К этому месту на ум читателю уже давно должна была прийти фамилия Мамлеева, но в отличие от последнего Михайлову совершенно не свойственно упоение черными безднами, скрытыми в душах «шатунов» и «садистиков». В его книгах нет не только нормальных людей — злых тоже почти не встречается.
Танец
В одном из эпизодов «Улицы Космонавтов» Э. устраивается диджеем в самый бандитский бар района, куда рассказчик ходит его навещать. Месяцами они наблюдают за танцующими в клубе людьми, пытаясь понять, что они хотят о себе рассказать этими странными движениями тела:
«То, что танцы меняют реальность перед глазами, стало очевидно сразу. Стоишь бывало за диджейской стойкой, никто не танцует под твою музыку. Тогда сам выходишь танцевать, заводишь народ. И вот, кто-то еще выходит, и еще, и еще, и уже места свободного нет, все танцуют. Твои танцы изменили большой кусок реальности перед глазами».
В «Равинагаре» Михайлов описывает, как занимался арт-терапией с пациентами психиатрических больниц: он учил их жонглировать и танцевать. Танец оказывается уникальным средством раскрепощения: люди, не привыкшие двигаться и разговаривать, начинают дергаться, расслабляться, изображать инопланетян на дискотеке и с помощью катхакали (традиционное танцевально-драматическое искусство индийского штата Керала) «показывать слона, который пришел попить воды, но его стукнуло током и выкинуло на берег».
Театр
Театром Михайлов занимается с 1990-х. В 1996 году в Латвии он готовил спектакль «Ящик загадок», который не состоялся из-за разногласий с площадкой — организаторы устроили за неделю до показа оргию, посвященную дню рождения Гитлера, и группа, работавшая над постановкой, решила отказаться от сотрудничества.
В 1998 году в ДК МГУ Михайлов поставил спектакль «Превращение личности в сущность». В 2009 году его перформанс «Волшебное животное» можно было увидеть в Москве, в клубе «Икра», и в том же году Михайлов представил ряд перформансов в московских закрытых пространствах. Следы его странных перформансов 2000-х есть в сети:
В начале 2010-х Михайлов присоединяется к петербургской группе перформеров Morph и занимается в ее составе экспериментальными постановками, которые сам называет «метафизическим театром». Все их спектакли содержат в себе ритуалы, скрытые, но являющиеся неотъемлемой частью действия.
В «Масках», рассказе из сборника «Ягоды», иммерсивный театр становится для главного героя дорогой к нормализации и спасением от ужасов собственной психики.
В 2019 году произведения Михайлова были представлены на большой сцене. Режиссер Андрей Могучий взял несколько его рассказов и объединил с крохотным и пробирающим до мурашек текстом сценариста «Окраины» и «Гонгофера» Алексея Саморядова в «Сказку про последнего ангела», поставленную в Театре Наций с Лией Ахеджаковой в одной из ролей. Начало девяностых, страшный для многих период, оборачивается в этом спектакле, как и в текстах Михайлова, временем, когда в мир прорывается жажда чудес, мифотворчество и волшебные метафизические сущности.
Язык
Бдительные читатели наверняка заметили, что, говоря о работах Михайлова, мы как будто специально обходим вниманием его самое странное и эзотерическое произведение — роман «Красивая ночь всех людей
», представляющий собой 76 блокнотных страниц, на которых синей шариковой ручкой нарисованы странные символы. Развернутым комментарием к «Красивой ночи всех людей» стала «Изнанка крысы».
Если верить рассказчику «Изнанки крысы» (а необходимо помнить, что тут, как и в других текстах Михайлова, мы явно имеем дело с ненадежным свидетелем), «Красивая ночь всех людей» написана на RN-языке (что расшифровывается как Red Night и отсылает нас к «Городам красной ночи» Берроуза):
«RN-текст не пишется как последовательность двух символов, в нем нет явной хронологии, он скорее рисуется — через потоки, острова, свечения. Это не метод шифрования, им нельзя передать наперед заданный текст, это метод разговора с тем, кто „там“».
В случае RN-языка грамматика важнее семантики, как и в случае с санскритом, который подсказывает возможность плести глубинные узоры самой причудливой изощренностью своей морфологии: мутациями корней, слиянием слов в сложные формы-самасы, зубодробительно тяжелым для изучения синтаксисом.
Ближе к концу «Равинагара» в тексте появляется Комитет: глобальная структура, которая занимается производством карты реальности.
Идеи, культура, архетипы на этой карте — не более чем климатические зоны, которые вам показывали в школе на уроках географии, а каждый человек — крохотная трубочка-штришок, являющаяся частью глобальной сети коммуникаций.
«Тем, у кого возникает внутреннее желание выйти из Комитета, надо как-то общаться, но это невозможно делать на доступных языках. Какое-то время в американских тюрьмах заключенные начали распространять мексиканский язык науатл и общаться на нем в обход понимания надсмотрщиков. Дело просекли и запретили общаться на науатле тюрьмах. Выстраивание нового языка (может быть, комитетчики не знакомы с кашмирскими тайными знаковыми системами chommaa?) — первая задача игры».
«Равинагар»
А еще несколько страниц спустя автор окончательно выбивает у рассказчика и у читателя почву из-под ног: все пути его рассуждений вполне шаблонны и уже нарисованы на карте, которую контролирует глобальная репрессивная машина.
«Идея структуризации узоров бреда картографична в том числе. И очевидное отождествление „пространство = психика = грамматика“ — стандартная часть карты».
Классификации, словари, иерархии, упорядочивающие мысль и запускающие ее по уже знакомым паттернам — это часть работы картографов. «Только бы это не стало классификацией. Пусть будет слепое блуждание в символических зарослях, в бредовых узорах, но только не классификация», — с этих слов начинается «Равинагар».
Комментарии:
Феликс Сандалов, журналист, издатель, редактор журнала КРОТ:
Оригинальное мышление, будь то в литературе, в кино, в театре, спорте или даже просто в умении качественно пить чай с пряниками — явление драгоценное. Вырастить его искусственно посреди жизни сложно: оно складывается с детства — из нестандартной биографии, из психических особенностей, из необычных знаний и, что, возможно, даже важнее, из необычных пробелов в эрудиции — и из умения работать волевым усилием, проталкивая иголку мысли сквозь самый плотный контекст.
У Михайлова всё это есть — равно как и понимание ритмов, что вообще критически важно для художественного текста, для театра и кино, где на одних только паузах можно выстроить совершенно невероятную драматургию даже на самом обыденном материале.
Есть у него тяга к метафизическим (то есть лежащим за пределами бытовой жизни) задачам (что особенно ярко видно в «Ягодах», простые сюжеты которых при внимательном рассмотрении оказываются успешными попытками сочинить принципиально новую притчу, сойдя со всех возможных сюжетных рельс).
Ему присуще и отношение к искусству как к ритуалу, чья цель — изменять мир, влиять на него, высекать искру в полнейшей темноте; и отвращение к существующим иерархиям и к самим принципам, согласно которым устроена власть в обществе в целом и в культуре в частности; а еще жертвенность, необходимая большому художнику, потому что этот путь совсем не устлан розами и требует от человека серьезного отказа.
Есть и сочувствие ко всем инаковым, невписавшимся, отгородившимся, сбежавшим от мира — я думаю, что столь бурная реакция (сотни людей на презентациях книг, преданные адепты, готовые разгадывать загадки Михайлова днями напролет, и прочие приметы культа) на его творчество объясняется в том числе тем, что впервые за долгое время появился человек, готовый собрать (пускай хотя бы виртуально) тот самый зоопарк для неприспособленных, оставаясь в нем на позиции слона, если вы понимаете о чем я. Впрочем, в случае Михайлова, наверное, куда уместнее было бы сказать — большой птицы.
Йоэль Регев, философ:
Я думаю, что тексты Романа Михайлова — одно из наиболее значимых событий в литературе последнего десятилетия. Так я хотел начать. Но потом подумал, что, вообще-то, не очень разбираюсь в литературе (так же как и в искусстве в целом), да и не очень, пожалуй, их люблю. Меня интересуют реальные вещи. «Сами вещи», как писал Гегель. Так вот, книги Ромы — это, как мне кажется, одни из наиболее реальных «самих вещей» за последнее время.
Меня, в принципе, интересуют два типа текстов: с одной стороны, те, которые способны действовать как трансформаторы и переключатели действительности. Причем совсем не обязательно воздействуя на психику читающего (хотя это тоже вариант, конечно). Иногда самого их наличия как материального объекта бывает достаточно. А с другой стороны, я люблю читать истории. Желательно длинные, но не обязательно.
И вот что касается первого параметра — то он в Роминых текстах с самого начала присутствовал.
И «Равинагар», и «Изнанка крысы», как мне кажется, — это прежде всего книги, претендующие на то, чтобы самим фактом своего существования менять реальность того, кто их читает.
Мне вообще очень близка в Ромином понимании мира идея узоров и их склеивания и переклеивания. Как говорит один из его героев, «большое тоже должно стоять на чем-то скрытом, невидимом, и если это невидимое подковырнуть — всё большое и посыпется». И всегда есть у него вот этот момент: найти то скрытое, на чем стоит «большое», и именно его «подцепить», «подковырнуть», «подбросить». Бороться с ним с помощью знаков, как там же сказано, но это именно такие знаки, действующие на сенсомоторном уровне, раскраивающие и сшивающие миры.
Так вот, это в его текстах всегда было. Но в «Ягодах», которые я только недавно прочел, меня поразило еще и наличие захватывающих историй. Их интересно читать — в смысле интересно «а что дальше», причем буквально после двух-трех предложений. Они читателя подцепляют и втягивают в себя, причем на совершенно ровном месте, казалось бы. И это свойство, как мне кажется, сейчас нечасто встречается.
Михаил Елизаров, писатель, музыкант:
Прозу Романа Михайлова можно условно разделить на два изобразительных модуса: альтернативные «Богословский трактат» и «Апокриф».
К прозе «богословской» я отношу дилогию «Равинагар» и «Изнанка крысы». В этих многоуровневых лабиринтах Трансцендентное заменяют категории Языка, Страха, Безумия, Комитета — неуправляемые метаэмпирические субъекты.
Сборник «Ягоды» в народном «апокрифическом» ключе конструирует посмертие советской культуры.
«Ягоды» — такое же обезбоженное пространство, в котором поселились мутировавшие архетипы — Бандит, Дембель, Урод, Псих, Колдун. Это мир выхолощенного анимизма и магизма, неработающего ритуала.
Пространства «апокрифа» — русская «заброшка», сталкеровская Зона, Война, Дурка, Болото, Железная дорога — маргинальные, зыбкие территории тупиков и бессмысленных кружений. Структура каждого рассказа собирается не сюжетом. Он, по сути, не имеет ценности — как не имеет ее для Михайлова весь современный литературный процесс, выморочный и предсказуемый. В «апокрифе» важен не экшен, а подвижная панорама хаоса и ее генератор случайных нарративных импульсов.
Проза Михайлова — опознавательная проза, собирающая вокруг себя сектантское подполье. При всей своей сложности, это очень доброжелательные тексты, открывающиеся читателю любого уровня. Погружение — по выбору и желанию.
И это очень защищенные тексты. Профанная критика бессильна против них.
Роман Михайлов:
Я особо не занимаюсь литературой, но пишу всю жизнь. Сначала это были дневники со снами и эзотерическими заметками, затем пьесы, затем еще что-то. Это выстраивание текстового тела. Я давно уже мечтал написать три текста, посвященных узорам, языкам и ритуалам. Про узоры — «Равинагар», про языки — «Изнанка крысы», а третий текст, «Антиравинагар», будет про ритуалы, надеюсь завершить его в этом году. Надеюсь, получится сцепка и описание миров узоров-языков-ритуалов — вот и все планы.
Читайте также
— Под текстовым телом вы имеете в виду одно из тонких тел человека?
— Оно необязательно «тонкое».
Люди заводят виртуальные тела в соцсетях для восполнения дыр своего существования. А потом оказывается, что виртуальные тела в неких аспектах адекватнее обычных. Так и с текстовыми телами.
Например, «Изнанка крысы» — мое тело 2016–2017 годов, там живет «я».
— «Изнанка крысы» действительно читается как записная книжка или блог. Почему у вас возникло желание поделиться этим «я» с читателями, ведь у вас же, наверное, нет потребности в восполнении дыр своего существования?
— Так нужно же делиться важным. Тексты мне дороги, когда делюсь, чувствую радость, возникает ощущение правильного действия, но у меня есть и скрытые тексты, которые я никому не показываю.
— Можете пояснить для наших читателей, что такое RN-язык?
— С RN-языком такая история. Это был август, плохое самочувствие, я закрыл глаза и будто нырнул в море из нитей. Такое несколько раз было после, но структура моря иная, это не сон, не предсонное видение, а что-то похожее на состояние, когда на закрытый глаз давят. Увиделись надписи из нитей, на языке, грамматика которого была ясна, а семантика — нет. Я взял тетрадку, привезенную из Мумбаи, и исписал семьдесят шесть страниц этим текстом, послал Феликсу Сандалову и предложил выложить на «КРОТе» с названием «Красивая ночь всех людей». Это типа ночь, когда люди начинают понимать язык животных. Прикиньте — проспать такую ночь.