Пушистый класс. Как домашние животные стали новым прекариатом

С распространением антропоцентрических религий полезность животных стала определяющим мотивом их репрезентации в текстовой и визуальной культуре. Романы для детей и подростков «Черный красавчик» (1877) и «Лесси возвращается домой» (1940), фильмы и сериалы, снятые по мотивам этих книг, — это истории о дружбе и службе, в которых верность животных человеку двигает сюжет. Выручая людей из сложных ситуаций, конь и собака — животные-ангелы, как называет их Рэнди Маламуд, — доказывают свою значимость. Лесси, Флиппер и другие персонажи диснеевского типа постоянно обнаруживают неожиданные плоскости для применения своих способностей на благо людей. Их безупречные экранные образы, возможные благодаря монтажной склейке, формируют фантазийный стандарт полезности, которому реальные питомцы никогда не смогут соответствовать. Сравнив анималистические кинонарративы 1950–1990-х годов, Джонатан Бурт выделил важную особенность — животные-компаньоны в «Флиппере», «Освободите Вилли», «Невероятном путешествии», «Флюке», «Лесси» вовлекают персонажей в переживание радикально нового опыта, который смягчает потенциально травматичные для детей процессы, связанные со смертью одного из родителей и адаптацией к приемной семье (привыканием к отчиму, мачехе или сводному брату). В подобных историях животные-компаньоны частично принимают на себя обязанности родителей, опекая детей в процессе совместных приключений, а также выполняют роль духовных наставников, демонстрируя свою изобретательность и самоотверженность в проблемных ситуациях. Похожими наблюдениями о полезности животных-компаньонов на службе поколения бебибумеров делится пожилой персонаж рассказа Анны Матвеевой «Четвертый кот» из сборника «Птичий рынок» (2019):

В начале семидесятых… с кошками никто так не носился, как теперь. Они были не самоценные животные, а как бы вспомогательные. Коты были обязаны по части мышеловли, ну или чтобы с детьми играли, особенно с такими, что просят собаку.

Первый кот появился у меня во втором классе школы, в середине 1990-х годов, после многих лет нытья. Так как в квартире не было мышей, мама, выросшая среди «полезных» животных — коров, кур, свиней и сторожевых собак, время от времени рассуждала вслух о бесполезности кота. Тогда эмоциональной поддержки со стороны животных никто не ждал, а вышивать на машинке, как Матроскин, он, конечно, не умел. Как и я, кот был иждивенцем, но более безнадежным, так как не мог оправдаться учебой в школе и университете — его никчемность казалась пожизненной характеристикой, как и черный цвет меха. Но однажды вопрос о праздности кота потерял остроту как раз благодаря его окрасу — обнаружилось, что он способен держать на расстоянии неприятных родственников, суеверных настолько, чтобы пропускать семейные застолья, лишь бы не встретиться с черным котом. Так я поняла, что даже в отсутствие некой устойчивой продуктивности животные-компаньоны обладают ситуативной полезностью. Другими словами, выгода от их присутствия может проявиться в индивидуальных обстоятельствах. Когда условия повседневной жизни меняются в масштабах города, региона, страны или мира, ситуативная ценность животных определенного типа осознается на уровне масс — так, в мегаполисах, для которых характерны жилищные проблемы, из приютов в первую очередь забирают маленьких собак.

Еще более наглядный пример — опыт самоизоляции во время пандемии COVID-19: в дни строгого карантина собаки стали пропуском на улицу даже для тех, кто вернулся из зон риска и находился под наблюдением. Реакцией на рост ликвидности собак стали мемы о замученных прогулками животных и сдаче их в аренду соседям по этажу. Пережив несколько недель работы на дому, люди, которые не собирались заводить питомцев, взяли щенков из приютов. Некоторых вернули обратно, как только появились лживые статьи о собаках и кошках, заразившихся коронавирусом человеческого типа. Но обстоятельства жизни меняются не только в чрезвычайных ситуациях — например, животное, воспринимаемое как способ занять руки и мысли детей, может оказаться лишним, если у ребенка откроется аллергия или у родителей не получится найти квартиру без запрета на питомца на расстоянии пешей доступности от хорошего детского сада или школы.

Прекарный труд

В контексте неопределенности жизни полезность животных-компаньонов становится крайне изменчивой переменной. В сравнении с животными-специалистами и даже теми, кто занят неквалифицированным трудом в подвалах музеев или рыболовецких артелях, положение питомцев представляется все более нестабильным. Если мы вернемся к условному реестру нечеловеческих трудовых резервов, с которого началась эта глава, то животные-компаньоны появятся в нем в качестве прекарных работников — тех, кто не имеет долгосрочных гарантий занятости и соответствующего пакета привилегий, в том числе медицинской страховки, выходного пособия и поддержки профсоюзов. И хотя животные живут одним днем, а потому не подвержены стрессу постоянной неуверенности в будущем, они уязвимы по тем же позициям, что и стажеры и самозанятые. Положение питомцев в семье, доступ к еде и ветеринарной помощи зависят лишь от порядочности их опекунов. Развивая идеи Пьера Бурдьё, предложившего термин прекариат для обозначения незащищенного социального слоя, социолог Гай Стэндинг назвал жертв экономики свободного заработка «новым опасным классом». В прекариях он видит не только жертв, но и потенциальных повстанцев: они способны осознать неадекватность своего положения, достичь солидарности в требованиях к работодателям и государству и даже сформулировать политическую программу. Но, в отличие от людей, чья коллективная позиция проявляется в виде демонстраций протеста и может стать определяющим фактором в решении о вводе безусловного базового дохода, домашние животные не осознают себя как эксплуатируемый класс и проявляют коллективное недовольство по поводу своего положения лишь на страницах научно-фантастических романов.

В собаках и кошках, которые оказались на улице, нет ничего опасного — их продолжают уничтожать, оставляя небольшую стерилизованную популяцию, способную контролировать размножение крыс и других непривитых животных на территории города.

Рост прекариата с начала 1970-х годов Стэндинг связывает с развитием гибкости и подвижности рынка труда в рамках неолиберальной экономики. Свободная конкуренция профессионалов, перспектива гибкого графика, иллюзия возможного баланса между работой и личной жизнью сделали фриланс привлекательным режимом труда для представителей творческих профессий — дизайнеров, архитекторов, сценаристов. В период мирового экономического кризиса минусы самозанятости стали очевидными — фрилансеры, доход которых в несколько раз превышал зарплаты штатных сотрудников похожих профилей, остались без работы и присоединились к демонстрациям «Европервомая». Экстренная реорганизация работы в период самоизоляции в первую очередь отразилась на самозанятых — миллионы людей оказались перед выбором между зарплатой курьера и пособием по безработице. В России с последствиями кризиса столкнулись животные, владельцы которых потеряли возможность покупать качественный корм и заботиться о здоровье питомцев, — для сравнения, месячный рацион кота составляет десятую часть московского пособия, анализ крови — пятую часть.

В ситуации выбора между поддержкой минимального благополучия семьи и содержанием животных многие решили избавиться от последних. Есть нечто парадоксальное в том, что в самых стрессовых ситуациях именно животные-компаньоны, призванные снижать тревожность, теряют свою ценность и рискуют оказаться в приютах. В марте 2011 года в похожем положении оказались кошки и собаки, опекуны которых жили в окрестностях атомной станции Фукусима-1. После радиационной аварии началась массовая эвакуация из зоны риска, около десяти тысяч человек взяли с собой питомцев, но впоследствии многие из них были вынуждены оставить их на улице. На пороге временных резиденций, организованных чрезвычайными службами и волонтерскими командами, опекуны животных узнали, что не могут взять питомцев с собой, так как приоритетной задачей является забота о людях. По прошествии шести месяцев с момента катастрофы в живых остались лишь четыреста животных-компаньонов из зоны риска — люди отказались бросить своих питомцев, переждали первые дни эвакуации в палаточных лагерях, а затем самостоятельно нашли тех, кто готов был принять их у себя дома вместе с кошками и собаками. Анализируя произошедшее, исследователи Росс Моуэр и Хадзуки Кадзивара обратили внимание на то, насколько радикально изменилось отношение к животным-компаньонам в чрезвычайной ситуации. В 1990-е годы число животных-компаньонов в Японии увеличилось с 3,8 до 5,8 миллиона. Из-за потребности в эмоциональной поддержке около 80% людей впустили их в свои дома, около 30% — в постели (исторически животные жили на улицах, во дворах частных домов). Моуэр и Кадзивара приводят статистику, согласно которой всего за десять лет, с 1998 по 2008 год, среди продаваемых квартир процент жилья petfriendly вырос с 1 до 86,237.

И хотя за эти годы отношение к домашним животным как к членам семьи стало общепринятым, после Фукусимы вопрос о праве кошек и собак находиться рядом со своими человеческими семьями разделил людей на два лагеря.

Противники присутствия питомцев в убежищах для жертв катастрофы считали позицию тех, кто был предан своим животным, антиобщественной и неяпонской. Интервью с жертвами катастрофы демонстрируют, насколько резко перед лицом дискомфорта национальное самосознание японцев трансформировалось в видовой шовинизм — «вторая дочь» господина Такахаси и «четвертая дочь» госпожи Танаки в одночасье оказались лишними. То же случилось с Герцогом, ши-тцу, который держал на плаву союз 71-летнего господина Ватанабэ и его жены, и Джоном, ши-тцу 85-летней госпожи Сасаки, который тринадцать лет подряд заполнял собой пустоту после потери сына. Анализируя эту ситуацию в контексте культурной глобализации, Моуэр и Кадзивара поставили открытый вопрос: стоит ли считать типичным опыт последствий Фукусимы для животных-компаньонов? Наблюдая поведение людей в ходе локдауна, приходится отвечать утвердительно. Подобное отношение к животным в ситуации кризиса почти не связано с особенностями культуры отдельных стран и скорее является общим следствием антропоцентричного мышления, то есть настройками личного этического компаса.

Что будет дальше, если уже сегодня продолжительность жизни животных-компаньонов превосходит длительность периодов относительной экономической стабильности? Популяция кошек и собак, удвоившаяся вследствие урбанизации, продолжает расти, как и сегмент людей-прекариев. Если последние появились с развитием рынка труда, построенного на свободной конкуренции, то перепроизводство животных-компаньонов стало следствием гибкости и подвижности социальных институтов — семьи, дружбы и романтических отношений. Такими же гибкими становятся обязательства, которые люди принимают на себя, покупая кошек и собак в питомниках или забирая из приютов. В роли спутников прекаризации труда и жизни животные-компаньоны появляются в фильме Наоко Огигами «Кошка напрокат» (2012; см. ил. 7). По сюжету девушка сдает в аренду кошек как «лекарство от одиночества» и позиционирует этот вид занятости как постоянный на фоне других прекарных подработок (в перерывах между развозом животных она занимается инвестициями на фондовом рынке и прорицаниями).

Читайте также

Я — фрилансер. Пожизненный испытательный срок и другие радости прекариата

К концу 1960-х в Японии сторожевые собаки и коты-мышеловы, которых еще недавно не допускали в дом по аналогии с уличной обувью, оказались в городских апартаментах и сменили статус с «работников» на «детей» — обожаемых иждивенцев-компаньонов, услуги которых не осознаются и не оцениваются как работа. В своих рассуждениях об уважении и привилегиях, которыми пользуются профессиональные собаки-пастухи в сравнении с животными-компаньонами, Харауэй подчеркивает, что в современном обществе статус питомца подвергает животных особому риску — опасности быть брошенными, если человеческая привязанность к ним ослабеет или их присутствие станет неудобным. Основываясь на беседах с фермерами, Харауэй отметила, что одни пастушьи собаки любимы, другие — нет, но уважение к их труду не зависит от эмоциональной привязанности. Именно квалификация охранников стада делает их экономически жизнеспособным ресурсом и обеспечивает стабильное место на ферме. В отличие от них, питомцы являются частью аффективной экономики, связанной с производством и потреблением эмоционального опыта, мобилизацией внимания и привязанности.

Таким образом, животные-компаньоны — это прекарии аффективного труда. Сегодня их работа по снижению стресса, как и забота женщин о семье, рассматривается как безусловная любовь, ни к чему не обязывающая, ничего не требующая взамен. Полезный эффект любви, воспринимаемой как должное, как правило, сложно оценить в моменте, можно лишь рассуждать о ее влиянии на личность и жизненные выборы человека в ретроспективе. Несколько десятилетий назад нам было сложно представить, что появление в квартире котенка или щенка способствует прекращению панических атак у детей, которые переживают травлю в школе. Мы помним, что сегодня антистрессовый потенциал животных-компаньонов — общеизвестный факт, подтвержденный десятками научных исследований. Тогда почему польза, которую приносят питомцы, до сих пор вызывает меньше уважения в сравнении с услугами пастушьих собак или эрмитажных котов?