Охота на «буйных женщин». Как общества исправления нравов боролись с секс-работницами и торговлей по воскресеньям

Время самосуда

В доиндустриальной цивилизации большинство людей жили в селах и деревушках, где все или почти все были знакомы друг с другом. Если человек делал что-то неблаговидное, об этом тут же все узнавали. Свобода поведения сдерживалась институтом репутации, но, естественно, всегда были те, кто игнорировали мысль «а что скажут соседи?».

Как правило, в крайних случаях с ними справлялись с помощью закона. В архивах английских судов полно дел не только о пьяных дебоширах, но даже о священниках, которые являлись на службу в подпитии или предавались греху с чужой женой. Возмутителей морали мог ожидать провоз по улицам города с табличкой, описывающей вину, на груди, избиение плетью, штраф, заключение в исправительный дом или тюрьму. Общественные нравы входили в список забот правителей, и монархи время от времени выпускали прокламации, в которых призывали всех подданных вести себя хорошо, а шерифов и констеблей — выполнять свои обязанности и наказывать нарушителей моральных норм. Поддержанием хороших нравов занимались и церковные суды, наказывающие за нравственные проступки (как их понимали в XVI–XVIII веках): пьянство, разврат, сквернословие, богохульство (упоминание имени Бога всуе).

Но куда чаще оступившегося человека наказывало его сообщество. Например, он мог столкнуться с остракизмом: набожные пуритане избегали любого взаимодействия с падшими личностями, считая их чуть ли не заразными. Того, кто пренебрегал своими обязанностями христианина, могли временно отстранить от причастия, а затем и вовсе отлучить от церкви.

Но и прихожане могли взбунтоваться против чересчур строгого священника. Настоятель одной кентской церквушки Ричард Калмер так надоел своей пастве, что прихожане закрыли от него церковь, чтобы помешать ему провести службу. Калмер не растерялся и залез в церковь по лестнице через разбитое окно, но такая демонстрация находчивости не помешала прихожанам устроить своему духовному отцу взбучку.

Чтобы никто точно не остался в неведении о глубине «падения» какого-то члена сообщества, устраивали шаривари (от лат. сaribarium — обычай стучать по посуде металлической палкой). Это традиция шуточных шествий, берущая начало в Средних веках и распространенная по всей Европе. Шаривари — настоящее карнавальное действо, которое устраивалось, чтобы пристыдить тех, чье поведение не отвечало общественным ожиданиям. Это могла быть жена, угнетающая своего мужа, или муж, бьющий жену, либо супруги со слишком большой разницей в возрасте. Наиболее «суровый» вариант шаривари — когда толпа вытаскивала «жертву» из дома и вовлекала ее в процессию, крича и колотя по посуде и всему, что попадется под руку. Место провинившегося мог занять и другой человек, а порой эту роль исполняло чучело, которое затем ритуально сжигалось. Эта традиция была настолько устойчивой, что ее последний случай был зафиксирован в Англии в 1973 году.

27 мая 1618 года, около полудня, ничего не подозревающая Агнес Миллс сидела в своем доме в маленьком городке Кемерфорд, как вдруг к ее дому подошла огромная толпа во главе с барабанщиком. Некоторые люди были одеты как солдаты и несли с собой ружья и другое снаряжение. С ними ехал всадник, на голове которого был ночной колпак, с ушей свисали ложки для обуви, а к подбородку была приклеена искусственная борода из хвоста оленя. Всадник осыпáл прохожих, которые скапливались вокруг, семенами ячменя (возможно, поощряя их пить пиво). У дома Агнес участники процессии стали бросать в ее окна камни, стрелять из ружей, дуть в дудки и рога, звенеть колокольчиками. Вытащив виновницу из дома, они ее избили и измазали грязью.

Неизвестно, были ли такими громкими ссоры Агнес с мужем, которого она побивала, либо он сам не выдержал и проболтался кому-то, плюнув на свою честь, но результатом стало шаривари и попытка посадить провинившуюся жену на позорный стул: это когда женщину сажали в деревянное кресло, привязывали его к длинной деревянной балке, прикрепленной к механизму наподобие качелей, и несколько раз погружали в воду. Неизвестно, почему замысел не удался. Возможно, в толпе не нашлось инженера или кто-то посочувствовал Агнес.

Англия развивалась. Превращение пахотных земель в пастбища для овец высвободило огромное количество людей, которые потянулись в города в поисках работы. Самым населенным ожидаемо был Лондон: в 1700 году здесь проживало около 500 тысяч человек, что делало его одним из самых больших городов Европы. Население других крупных английских городов вроде Норвича и Бристоля колебалось в пределах всего лишь 30 тысяч человек. Английское население было очень молодым (40% моложе 21 года), что не добавляло социальной стабильности.

Именно в Лондоне возникли общества исправления нравов (Societies for the Reformation of Manners). Первое из них появилось в 1691 году, а вслед за ним в Лондоне и нескольких других городах были созданы десятки обществ, которые функционировали вплоть до середины XVIII века. Это были добровольные объединения неравнодушных людей, которые стремились к исправлению нравов путем привлечения к юридической ответственности нарушителей «законов против безнравственности».

Моралисты против таверн

Чтобы обрести легитимность в глазах общества, а главное — властей, общества исправления должны были показать, что английский народ действительно находится по ту сторону добра и зла. В городе влияние общественного одобрения ослабевало, что сказывалось на поведении людей, на которых больше не давило их окружение. Главным способом провести время были многочисленные таверны. Моралисты говорили, что питейные заведения — это места, пробуждающие низменные страсти. И дело было не в их ханжестве, или не только в нем, а в том, что большая мужская компания и алкоголь — это часто взрывное сочетание, приводящее к дракам и поножовщине. Добавьте к этому азартные игры и то, что к тавернам нередко прилагались публичные дома, и вы получите идеальный объект для осуждения моралистами.

И пусть церковь Англии отошла от католических суеверий, дело с религией всё равно обстояло плохо. Во-первых, почти перестали функционировать церковные суды. Во-вторых, стоило людям переехать в Лондон, как они прекращали посещать службы — как из-за того, что приход переставал быть для них местом общения со знакомыми, так и потому, что они должны были отдавать всё свое время работе. Другие же забывали про церковь, «преследуя мирское благополучие», а то и вообще впадали в скептицизм. В любом случае человек выходил из-под воздействия религиозной моралистической риторики.

Общества исправления считали, что преступления против морали связаны с тем, что Англия богатеет и становится более благополучной.

Положение казалось еще плачевнее из-за того, что современники не отделяли религию от морали — в их глазах упадок церкви означал и ухудшение нравов.

Неспособность найти законный способ заработка и анонимность, которую давал мегаполис (пусть это и был мегаполис XVIII века), выводили многих на путь преступности. Многие считали свое время беспрецедентным по количеству разбойников с большой дороги, убийц, грабителей и поджигателей. Даже в театре нельзя было почувствовать себя в безопасности из-за кишащих там карманников. Безнравственными общества исправления считали и зрителей жестоких игр — травли быков и медведей собаками и петушиных боев, которые, по словам одного газетчика, «по-настоящему бесчестят цивилизованную нацию».

Усугубляло ситуацию и отсутствие полиции. За порядок в городе отвечали работающие безвозмездно констебли. Как правило, у них была основная работа, а обязанности констебля они выполняли по остаточному принципу. Иные служители порядка использовали свое положение для организации встреч с секс-работницами, как Томас де Вейл. Несмотря на свою должность мирового судьи, в которой он проявил завидную активность, лично расследуя множество дел и разбив не одну преступную группировку, де Вейл не был равнодушен к женскому полу и, возможно, стал отцом более чем 25 детей.

Вор, держи вора!

Общества исправления сосредоточились на приведении в исполнение уже существующих законов против безнравственности посредством мобилизации деятельности судов. При недостатках судебной системы (судьи были завалены делами, нечисты на руку и не очень интересовались нравами) и отсутствии полиции общества взяли на себя часть полицейских полномочий. Члены обществ собирали казну и нанимали информаторов. Они доносили на нарушителей констеблям, а те сообщали о них судьям, выписывавшим ордера на задержание.

Информаторам фактически принадлежала главная роль в задержании нарушителей — ход делу давали именно их свидетельские показания. Но без помощи констеблей и судей дело исправления тоже было невозможно, поэтому общества печатали руководства для констеблей и всячески агитировали судей — например, призывая их совершать прогулки, чтобы выявлять бесчинства, делать внушения отлынивающим констеблям.

В черном списке нарушителей за 1698 год подавляющее большинство — секс-работницы, содержательницы публичных домов и «буйно ведущие себя женщины». Список приведенных к наказанию нарушителей за 1717 год показывает, что большинство (1253 человека) тоже были секс-работницы. За сквернословие привлечено 202 человека, за содержание публичных домов — 31 человек, за торговлю в воскресенье — 493 человека.

Успешными были рейды обществ по борделям, в том числе гомосексуальным. В 1720-е годы проводилась кампания против геев, превратившаяся в настоящую охоту на ведьм. Ее серьезность можно оценить по количеству закрытых борделей (более 20) и тому, что в ней были задействованы не только информаторы, но и шпионы и провокаторы. Их деятельность была не лишена комичности. Например, двое мужчин-информаторов пробрались в гей-бордель, притворившись парой, чтобы избежать навязчивого внимания тамошних работников, а другой информатор оборонял свою честь раскаленной кочергой.

Общества исправления заметно вмешивались в лондонский криминальный мир. Одним из королей этого мира был Чарльз Хитчен, представитель распространенной в Лондоне XVIII века профессии охотника на воров (thief-taker) — он искал и возвращал украденные вещи за денежное вознаграждение.

В реальности многие охотники на воров руководили криминальной сетью, сами организовывали хищения и получали прибыль от возвращения вещей владельцам или представителям закона.

По сути, те, кто пользовались их услугами, участвовали в криминальной схеме, но чего только не сделаешь, чтобы вернуть любимые перчатки из Франции.

Чарльз Хитчен, чтобы придать своему предприятию респектабельности, в 1712 году приобрел с помощью приданого своей жены должность помощника маршала — чиновника, ответственного за поддержание общественного порядка. Он пользовался своей властью, принуждая молодых воришек сдавать добычу именно ему. Хитчен чувствовал себя неуязвимым, но суды были завалены жалобами на него от карманников. Даже то, что он сам был членом общества исправления, не помогло ему избежать правосудия, и в итоге «коллеги» обвинили его в содомии, которая в тогдашней Англии каралась смертной казнью. Он не особенно скрывал гомосексуальность, и нашлось полдюжины свидетелей, описывающих его связи с мужчинами.

Так как правосудие XVIII века требовало доказательства пенетрации для обвинения в содомии, что было сложно, Чарльза обвинили лишь в попытке к содомии и приговорили к выплате штрафа в 20 фунтов (немаленькая сумма), стоянию у позорного столба и шести месяцам тюремного заключения.

Газеты во всех подробностях описывали судебный процесс и указали точное место позорного столба. Ожидая, что приговоренный вызовет гнев толпы, констебли окружили столб баррикадой из карет, но это не помешало толпе закидать Хитчена камнями и жестоко его избить. Возможно, именно из-за нанесенных травм он умер вскоре после выхода из тюрьмы.

Но главной «мишенью» реформаторов нравов были не столько криминальные авторитеты, сколько низшие слои. Например, они считали нужным запретить проводить театральные представления и прочие увеселительные мероприятия именно разным мелким лавочникам и подмастерьям, которые, собственно, и были населением Лондона, но нарушали социальный порядок на улицах.

Общества исправления состояли из представителей средних слоев (средние торговцы и собственники), которые в силу своего положения между низами и верхами стремились к респектабельности и были больше всего заинтересованы в установлении консервативного порядка для спокойного ведения своих дел. С 1690 по 1738 год общества задержали около 100 тысяч человек! Наказание нарушителей было наиболее быстрым и дающим видимые результаты способом. В отчетах о своей работе общества приводили количество задержанных как главный и единственный показатель эффективности своей работы.

Народ против информаторов

Как ни парадоксально, основа деятельности обществ исправления — информаторы — была их самым слабым местом. Ими были недовольны, кажется, все. Действительно, система, построенная на том, что доноситель имеет финансовую заинтересованность в как можно большем количестве судебных дел, выглядит сомнительно. На эту тему высказался даже Даниель Дефо, знаменитый автор «Робинзона Крузо». В памфлете с красноречивым названием «Мольба бедняка» писатель отметил, что «бедняк ненавидит информатора так же, как дьявола», и для него «информатор и негодяй — это синонимы».

Для ненависти к информаторам было достаточно уже того, что они доносили на пьяниц и прочих любителей веселья, то есть были теми, кого англоговорящие называют killjoy — зануда, обломщик (они даже во время Рождества запрещали празднества!). Но среди деятелей движения были и недобросовестные люди, которые то ли по ошибке, то ли сознательно клеветали на невинных людей и создали обществам исправления плохую репутацию.

Позже активисты старались избегать таких обвинений и даже в какой-то момент отказались от вознаграждения. В идеале они должны были доносить, только если были полностью уверены в факте проступка и личности нарушителя. В советах информаторам подробно перечислялись признаки, которые выдают пьяного человека, чтобы информатор не мог быть обвинен в ошибке. Также, например, рекомендовалось запоминать точное ругательное выражение, произнесенное нарушителем, чтобы при необходимости повторить его в суде. При общении с нарушителями информаторам рекомендовалось проявлять не только твердость и решимость, но и сочувствие и дружелюбие и «действовать не как мясники или вешатели, а скорее как хирурги».

Пропагандисты обществ прибегали к различной ментальной акробатике, говоря, например, что передавать констеблям информацию о нечестивых людях — это благородное дело, а если у информатора благие намерения, то это вообще является «видом благотворительности и религиозным долгом». Безнравственность в конечном итоге могла привести к виселице, поэтому деятельность информаторов рассматривалась как предотвращение более опасных преступлений.

Даже если донос информатора был справедливый, это не всегда приводило к благоприятному исходу в суде. Например, содержатели публичных домов демонстрировали завидное правовое сознание. Они с успехом играли с обществами в юридическую игру, подкупая свидетелей и обвиняя информаторов в ложных показаниях. Некоторые тяжбы затягивались на долгие месяцы, принося серьезные убытки — адвокаты всегда были недешевым удовольствием.

В ходе кампании по закрытию публичных домов в 1720-х годах к ответственности пытались привлечь содержательницу борделей Мэри Харви. В 1727 году она и ее муж предстали перед судом за избиение на большой дороге, но были оправданы. В 1729 году, когда в дом Мэри ворвались констебли, она заперла их внутри, но снова была вызвана в суд за содержание публичного дома.

Харви удавалось несколько раз с помощью связей и законных и незаконных средств получать оправдательный приговор. Но всё же большую часть 1730–1731 годов она провела в тюрьме, притом ей дважды удавалось сбежать и увлечь с собой нескольких сидельцев. После третьего побега она едва не уехала в Роттердам, но вернулась после угрозы отправления на каторжные работы. Во время всех этих передряг Мэри прибегала к оружию противников — например, обвиняла своих врагов-констеблей в разбое.

Неудачные попытки посадить женщину за решетку наносили ущерб репутации обществ и бросали тень на информаторов и констеблей, хоть они и были оправданы судом.

Участие в «исправлении нравов» не только наносило моральный и финансовый ущерб, но и могло быть опасно для жизни. Констебли и информаторы нередко сталкивались с угрозами и расправами во время задержания нарушителей. Для хозяев борделей нормой было сопротивляться аресту и защищать свое заведение, в том числе нанимая солдат для охраны.

18 марта 1709 года, около восьми часов вечера, констебль Джон Брей, член общества исправления, встретил на улице секс-работницу Энн Диккенс и решил отвести ее к судье. На пути им повстречалась группа пьяных солдат, которые не поняли, что Брей — констебль, и посчитали, что Энн в опасности. На помощь Брею пришел констебль Джон Дент. Однако, увидев его должностной значок, солдаты, видимо, пришли в бешенство и смертельно ранили его.

Судья, который рассматривал это дело, как ни странно, придал больше значения не убийству констебля, а задержанию Энн Диккенс, из-за которого произошло нападение. Он недоумевал, почему задержали женщину, которая просто шла по улице, хоть у нее и была плохая репутация.

По мнению судьи, «легкомысленные» женщины имели такое же право спокойно ходить по улицам, как и все остальные. Был сделан вывод, что констебли сами накликали на себя беду.

Тем не менее Дента проводили в мир иной с большими почестями, превратив его похороны в демонстрацию поддержки делу исправления нравов.

Критике подвергались не только информаторы и констебли, как в этой истории, но и цели и методы самих обществ исправления. Больше всего критиковали то, что общества занимались только юридическим преследованием. Многие считали, что бесполезно бороться против укорененных образцов поведения и обычаев, которые могут измениться только со временем, и обязанность исправления нравов лежит на священнике, а не на судье. Кроме того, общества поощряли лицемерие, ведь фактически было достаточно видимости благочестия, а в собственном доме каждый мог вести себя как угодно.

Многие были убеждены, что порок будет процветать до тех пор, пока в обществе царят бедность и невежество. Выходом могла стать благотворительность: создание рабочих мест для низов общества и организация бесплатных школ, но масштабы этой деятельности были ограниченными. Школы для детей строили общества с религиозным уклоном, созданные одновременно с обществами исправления нравов и активно с ними взаимодействующие, например Общество распространения христианского знания и Общество распространения Евангелия.

Рождение дисциплинарного общества

Обеспокоенность нравами, особенно низших слоев, не была чем-то новым. Те или иные движения с целью исправления нравов появлялись в Англии с XV века. Как и в случае с обществами исправления нравов, моральная паника возникала из-за экономического (и иногда политического) кризиса. Кризисные эпизоды вызывают моральную панику и преследование отдельных групп, которые считаются безнравственными (это могут быть бедные, молодежь, иммигранты, представители национальных, религиозных и сексуальных меньшинств), — на них возлагается вся ответственность за социальную нестабильность.

Общества исправления продолжили традицию движений за нравы, но у них есть и особенность, которая, конечно же, проистекает из политики. Появление обществ было тесно связано со Славной революцией 1688–1689 годов, в результате которой был изгнан король-католик Яков II Стюарт и возведен на престол протестантский король Вильгельм III Оранский, правитель Нидерландов. Это событие было крайне важным для англичан, так как исчезла угроза столь ненавидимого ими папизма и тиранического правления. Нового правителя считали спасителем, а его фактическую интервенцию — актом божественного провидения. Столь явное проявление божьей милости требовало, чтобы англичане «исправились» — иначе их ждало наказание. Добавьте к этому то, что новый монарх стремился легитимизировать власть, показывая свое благочестие. Власть Оранского противопоставлялась богопротивному правлению Карла II, «веселого короля», известного своей распущенностью.

Общества исправления защищали новый строй, называя Оранского спасителем протестантских идеалов, а король, в свою очередь, поддерживал общества. Это было взаимовыгодное сотрудничество, так как контроль за поведением подданных был в интересах государства.

Можно даже сказать, что государство доверило обществам дисциплинирование населения, в которое оно самое вольется немного позже.

Забота об общественных нравах была таким же атрибутом нового государства, как полиция, подчинение местных органов управления центральным и установление надзора за чиновниками. В таком обществе меньшую роль играют традиционные патриархальные институты, такие как церковь и гильдии. Их сменяет централизованное воздействие на нравы, а людей в этом обществе сплачивает не столько вероисповедание, сколько правила поведения, обычаи и кодексы.

Энтузиазм к исправлению нравов, вызванный Славной революцией, был непродолжительным, но этого стимула хватило для деятельности обществ в течение нескольких десятилетий, пока учреждение полиции не сделало их избыточными.