Живые мертвецы на карнавале душ: психоделическая эротика в советском кино
Если многие западные режиссеры и музыканты в конце 1960-х получили творческий карт-бланш и обратились к наименее приемлемым для обывателя темам вроде экстатической сексуальности, расширения сознания и оживших покойников, то в советскую культуру всё это проникало исподволь и подчас принимало такие формы, что распознать их под силу лишь бывалому киноманьяку вроде Георгия Осипова, ведущего телеграм-канала «Бесполезные ископаемые» и постоянного автора «Ножа». Сегодня он расскажет, как распознать в хитах Леонида Гайдая, оттепельных мелодрамах и других советских фильмах смутные тени, вызывающие у внимательного зрителя оторопь, если не ужас.
Рассказывая в прошлом очерке про фильм «Кража», мы утаили одну важную подробность. Сделано это было преднамеренно, чтобы зритель мог спокойно посмотреть эту замечательную картину, самостоятельно вычленяя в ней странные моменты.
Дело в том, что главный злодей, тот самый «мэнсон» и «битник», которым мы любуемся во второй серии, разгримированный в последних кадрах, несколько раз появляется и в серии первой.
Естественно, мы не знаем, что это именно он заходит в кабинет милицейского шефа с наглостью Фантомаса, но это именно он. Имея возможность пересматривать любимые места, чертовски любопытно выслеживать «печать зла» на лице советского чиновника от культуры, которого так демонически-нейтрально играет актер Голдаев.
— Что, батюшка, слепы-то, что ли? Эхва, а вить хозяин-то я!
Мы также имеем возможность послушать и сравнить голос этого оборотня в обеих ипостасях, хотя по телефону Марцевича шантажирует не он, а его партнер Макаров — режиссер с криминальным прошлым, превративший квартиру в центре Москвы в гибрид салона и порностудии.
Дурной пример братьев Батькиных
На самом деле проект назывался Batkin Brothers. По крайней мере, так было указано на обложке, которую не видел никто. Но пусть будут братья Батькины — в стиле Шолохова, чьи романы перенасыщены физиологией, как фильмы Боровчика.
Дело в том, что два их миньона, записанные и вышедшие в Италии под конец 1960-х, представляют собой весьма специфическую секс-музыку: смесь звуков африканской саванны с саундтреками Зацепина. Параллель условная, но это первое, что приходит в голову тому, кому в детстве довелось ознакомиться с данным материалом, не ведая, для чего он записан.
Примерно в то же время помимо спроса на готовую продукцию из-за рубежа возникла мода делать то же самое с помощью домашних магнитофонов. К сожалению, ее победил готовый западный продукт, и, как это часто у нас бывало, местные экспериментаторы, устыдившись дилетантства, стали открещиваться от своих опытов в этом щекотливом жанре.
Само проникновение двух синглов Батькиных в СССР говорит о пристальном интересе среди советских выездных к специфической тематике. На Западе их не заметил никто, кроме коллекционеров музыкальной экзотики. В дальнейшем их существование стали отрицать даже те, кто зарабатывал на них деньги, — постаревшие «раскатчики» фирменных «пластов».
Параллельно подпольной самодеятельности приемы и элементы психоделической эротики проникали на официальный экран, где их безошибочно фиксировал зоркий глаз и чуткое ухо киноманьяка.
Общеизвестный пример: закадровый пролог «Бриллиантовой руки», где зачатие перерастает в роды, а затем в истерику, пародируя чуть ли не Страсти Христовы (режиссер Гайдай не отличался благочестием).
Не менее интересен и пролог гайдаевских «Двенадцати стульев», напоминающий настройку оркестра перед песней Джона Леннона How Do You Sleep? — тот самый, где кто-то из сессионных музыкантов отчетливо произносит слово «скрипка», назвав по-русски инструмент, чрезвычайно популярный за чертой оседлости.
Какофония оркестровой настройки и голосовое порно гайдаевских шедевров сливаются в блистательной импровизации Йоко Оно, демонстрирующей вокальную мощь женского оргазма в сопровождении звезд свободного джаза первой величины. Судите сами: самовыражению раскрепощенной японки аккомпанируют контрабасисты Чарли Хейден и Дэвид Изензон, плюс сам Орнетт Коулмен, в данном случае на трубе. Пьеса называется AOS.
Русскую версию могла бы исполнить Нонна Мордюкова или, скажем, Татьяна Доронина в легендарном «Бенефисе» Гинзбурга.
К сожалению, такие вольности не поощрялись при Демичеве. Зато при Фурцевой без проблем и громадным тиражом (включая условно шариатский Узбекистан) была опубликована «Танцуй слоп» Яноша Кооша, middle eight которой в плане секса не лезет ни в какие ворота. По тогдашним меркам это восемь тактов «Эдички», ничем не спровоцированного, заметьте.
Представим себе снижение бытовой гомофобии в тогдашнем обществе, если бы в конце «Ошибки резидента» после фразы «Теперь я понял, почему ты мне так нравился» следовала оргия рыболовов-чекистов с многоопытным потомком княжеского рода…
«Райские яблочки», довольно абстрактный фильм-памфлет по мотивам рассказа финского писателя Мартти Ларни «Сократ в Хельсинки», появился как раз при Демичеве со следами цензурной вивисекции на этапе монтажа. В целом картина представляет собой парад бессвязных, но ярких аттракционов, чем-то напоминающих зарисовки автора этих строк.
В одном из них буржуазный министр Тео Браминус отплясывает вульгарный степ под эротический вокализ двух босоногих дев в бикини, которых, к сожалению, уводит беспощадная рука звукорежиссера…
Обе сцены насильственного совокупления малохольной маникюрши Кэрол в «Отвращении» Романа Полански с ее инкубом-водопроводчиком происходят беззвучно, как в аду, где «тень кучера чистит тень лошади».
Концерт бесов сопровождает только третий кошмар, когда в доме уже есть два трупа, но его обрывает старомодный звонок телефона, частично возвращающий Катрин Денев к действительности, которая, собственно, и лишила ее героиню рассудка.
Впрочем, саундтрек Чико Гамильтона и Габора Сабо, чем-то похожий на музыку в первой серии «Тайника у Красных камней», не отвлекает ни капли зрительского внимания, поддерживая ненавязчивый гипнотизм.
Seduction in The Dark и Repulsion Nocturne — две темы, имеющие прямое отношение к темной, ночной стороне сюжета, — в картине так и не прозвучали. Но при желании их нетрудно реконструировать по видеоряду, так же как и наши предки некогда воображали с помощью музыки вырезанные куски постельных сцен.
«И молча, молча, словно я не человек…»
Евг. Евтушенко
Зельдин и «Рэй Чарльз» в штатском
«Я, как слепой свидетель в детективе, узнаю по твоему смеху, что ты смотришь ролики про горилл или шимпанзе», — шутит сосед по комнате. По звукам, издаваемым соглядатаем, можно вообразить поведение, пол и облик того, что его так забавляет, оставаясь для нас невидимым.
Зритель не только соглядатай, но и подслушиватель. Подчас он невольный осведомитель, способный заложить и отречься в бессознательном состоянии. Например, расслышав в фильме «Утоление жажды» песню Галича, он мысленно изумляется — как могла цензура пропустить такое? Но дьявол слышит его донос, и картина пропадает на добрую четверть века, лишая зрения всех тех, кто мог бы ею насладиться. Чья-то жизнь, от колыбели до инвалидки, проносится в частичной темноте и пустоте.
«Для него самый шумный день был безмолвен и беззвучен, как ни одна самая тихая ночь не беззвучна для нас».
Временное помешательство или «ослепление» героя — одно из дежурных «чудес» классической драматургии. Поведение спятившего монарха, не видящего, что его водят за нос, огорчает и бесит отсутствием логики. Разъяренный Марк Бернес, катающий на капоте своей «волги» гаишника, рискуя карьерой, ведет себя именно так. Он просто не видит человека на капоте. Ведь ему уже доводилось играть слепого летчика в фильме с ветхозаветным названием «Истребители». В актера вселился демон-персонаж.
«Незримый покойник ютился в мелеховском курене» — так описывает данную ситуацию донской гений Михаил Шолохов.
«В квадрате 45» — название одного из многих шпионских триллеров «булганинской» поры, к которой, как известно постоянному читателю, у нас особое отношение.
В каждой из картин данного жанра обязательно есть своя коронная сцена, которой нет в других фильмах.
Заброшенного из-за границы Зельдина встречает слепой резидент — на самом деле это руководитель операции по задержанию диверсанта.
Мнимый слепой чекист «отводит глаза» зоркому и беспощадному суперагенту, наглядно демонстрируя незваному гостю, на чьей стороне в данном случае реальный Творец Иллюзий.
«В квадрате 45» — этой работой успешно дебютировали режиссер Юрий Вышинский и сценарист Эмиль Брагинский, соавтор неповторимого «Зигзага удачи». Почему «неповторимого» — предмет отдельной беседы, которая, надеюсь, состоится, когда дело дойдет до мумий в отечественном и зарубежном кино.
Стенгазета «Некрономикон»
Параллельно с «Отвращением» Полански и «Операцией „Страх“» Марио Бавы в «Одесской киностудии» снимался «Месяц май» — динамичное молодежное кино. На одном из гостей танцевального вечера мы видим пиджак битловского фасона, но волосы танцора острижены коротко.
И танцуют они не шейк, а что-то в духе живых мертвецов на «карнавале душ» в заброшенном прибрежном павильоне.
Перед нами лирическая комедия, уцелевшая в хорошем качестве. Но это только на первый взгляд и в не подходящее для просмотра таких вещей время. Профессионально сделанный цветной фильм порой напоминает съемки скрытой камерой, установленной с целью выявления некой тайны. И дело тут не только в том, что Валерий Бабятинский — едва ли не лучший Дориан Грей мирового кинематографа. От экранизации декадентского «Портрета» безобидный «Месяц май» отделяют долгие три года, чреватые для страны и мира множеством мутаций и потрясений.
И все-таки прикровенный монстр Уайльда просматривается в персонаже будущего Дориана, почти как… очередная смелая параллель: безмолвный, умирающий Ким Фоули в финале гениального клипа Бейонсе. Haunted — даже слушая эту пьесу без видеоряда, «в слепую», можно с точностью до секунды если не увидеть, то ощутить появление в кадре одного из наиболее убедительных еретиков поп-культуры прошлого века, запечатленного в веке нынешнем.
Но вернемся в «Месяц май». Студенты-молодожены вынуждены оставаться в общежитии, чьи остальные обитатели (таково ощущение) пробуждаются с наступлением темноты.
Увиденный в раннем детстве фильм пугает c тою же силой, что и пятьдесят пять лет назад. Чем именно? Всем и ничем. Казалось бы, всё в нем знакомо — коробок спичек, мимика, речь…
Даже когда герой, услышав женские крики, перелезает через ограду, за ней вместо кладбища оказывается летняя эстрада парка культуры, на которой выступает агитбригада.
Соседи по «общаге» поздравляют новобрачных стенгазетой с лозунгом «Будьте вы трижды… счастливы!» — разобрать эту фразу можно не сразу, но она появляется в кадре неоднократно.
Примерно как скелетик ребенка или лилипута в кабинете доктора Креспи.
Когда «сергей» после размолвки сбегает в ночь, «галя» разыскивает не живого человека, а труп. Обзванивая милицию и морги, она не может точно назвать цвет глаз супруга, как будто вместо лица у него череп!
Шуточное «проклятье» частично сбывается, когда из закадровой песни Владимира Трошина пропадают слова, как пропадает в зеркале отображение жертвы вампиризма. А ноктюрн Оскара Сандлера очень хорош.
Если радио — это эротическое шоу для слепых, то как тогда человек воспринимает фонограмму или пересказ картины, которой в данный момент не видит?
В туалете, вам это точно известно, никого нет. Внутри там пусто. На всем этаже в эту ночь вы одни. Что же вас пугает — непогашенный свет или то, что заперто изнутри?.. Осторожно, так вы сломаете ручку. Страшнее всего — готовый раздаться в любую минуту голос за дверью.
Вместо эпилога
«Преступление доктора Креспи» (1935) представляет собой калейдоскоп точных гримас и жестов, где каждый кадр — эффектная открытка, которой можно любоваться из года в год. То же самое касается монологов и реплик Эриха Фон Штрогейма, которые можно слушать с закрытыми глазами. Музыкально и выразительно даже абсолютное безмолвие его персонажа, бросающее зловещую тень на термин «три минуты молчания».
Отсутствие пустот и излишеств, замещаемых компактной, но красноречивой символикой, прочно объединяет эту работу Джона Ауэра с «Дочерью Дракулы» Ламберта Хилльера, созданной годом позже.
