Безумие галлюцината, безумие поэта. Что Платон и Михаил Платонович из «Сильфиды» Одоевского говорят нам об обществе, юродстве и свободе

Сумасшествие

Его сумасшествие состояло в том, что он видел то, чего нет, и слышал то, что никто кроме него не мог услышать. Михаил Платонович галлюцинировал. Доктора его лечили и вылечили, прописав ему покинуть город и переселиться в деревню. В городе велико трение между людьми. Особенно чувствительных людей оно приводит к безумию, тем более если они при этом еще и много читают. В деревне мало людей и еще меньше тех, у кого есть время для чтения книг.

Бытие порядочным человеком

В деревне Михаил Платонович сделался совершенно порядочным человеком. Он женился, «завел псарную охоту, поташный завод, плодопеременное хозяйство <…>; здоровье у него прекрасное, румянец во всю щеку и препорядочное брюшко <…>. Одно только худо: говорят, что он немножко крепко пьет с своими соседями — а иногда даже и без соседей; также говорят, что от него ни одной горничной прохода нет, — но за кем нет грешков в этом свете? По крайней мере он теперь человек, как другие». Так думали о нем доктора и соседи. «Признаюсь, — говорит автор рассказа князь Одоевский, — я ничего не понял в этой истории, не будут ли счастливее читатели?»

Тоска по сумасшествию

А что думал о своем выздоровлении сам Михаил Платонович? Своему доктору он однажды сказал, чтобы тот благодарности от него не ждал.

«Ты, — говорил он ему, — дал мне счастье, но не мое: ты ошибся нумером».

О чем теперь иногда тоскует герой рассказа?

«Я с отчаянием вспоминаю то время, — рассказывал он, — когда я <…> находился в сумасшествии, когда прелестное существо слетало ко мне из невидимого мира, когда оно открывало мне таинства, которых теперь я и выразить не умею, но которые были мне понятны… где это счастье? — возврати мне его!»

В чем же состояла история Михаила Платоновича?

История счастья

Михаил Платонович влюбился. Но влюбился он не в Катеньку, дочь соседа, а в Сильфиду, плод своего воображения. На Катеньке он женился. Она обычная сингулярность. А Сильфида — это его греза, женщина его мечты. Ее мог видеть только он, все остальные, как бы они ни старались, не могли ее увидеть, потому что для них ее не было. Причина ее существования была не в ней, а в нем, в Михаиле Платоновиче. Она была только для него. И вот с ней-то его и разлучили доктора.

Ведь лечить галлюцината — значит разрушать его галлюценоз. Суть любого человека состоит в его грезах, а не в социальных отношениях, в которых раб рождает господина, а господин — раба.

Практическая жизнь, говорит Одоевский, лишена грез.

Всякий раз, когда один человек влюбляется в другого, он влюбляется не в него, а в Сильфиду, в то, чего нет. За свою любовь герой рассказа был готов отдать жизнь. Сильфида существует, если ты относишься к ней как к тому, что существует. Причина любви не в объекте любви, а в том, кто любит. Но тот, кто любит, не субъект любви, ибо своим чувством он не распоряжается. Напротив, «чувство» дышит где хочет.

Алхимия чувства

Одоевский полагает, что роль мысли в жизни человека преувеличена, а роль чувства в ней принижена. Между тем мысль есть не что иное, как словами выраженное чувство, которое возникает у человека для того, чтобы посредством мнимостей учредить человеческую реальность, в которой жизнь человека предстает как сновидение.

Как всякий русский человек, герой рассказа Михаил Платонович был уверен в существовании двоемирия. Он думал, что есть один мир — видимый, а еще есть другой мир — невидимый.

А связь между ними закодирована в алхимии, в мистике и музыке. Люди с тонкими чувствами могут проникнуть в невидимый мир. Люди с грубыми чувствами не выходят за пределы видимого мира.

В природе нет никаких запретов для того, чтобы кто-то смог превратить килограмм свинца в килограмм золота. Увлекаясь алхимией, Одоевский полюбил химию. Приглашая к себе в дом гостей, Одоевский угощал их химическими соусами, которые, в свою очередь, ничего кроме отвращения не могли у них вызвать.

Герой его рассказа, алхимик, любитель магии и чернокнижник, был уверен в том, что получил Сильфиду посредством скрытых физических метаморфоз, всего лишь бросив в кувшин с водой бирюзовый перстень.

Философия рассказа

Одоевский предварил свой рассказ о Сильфиде тремя эпиграфами. В каждом из них было выражено отношение к одержимости поэта. В первом эпиграфе Платон изгоняет его из города. Во втором свободные барды объявляют поэта одним из столбов государства. В третьем некая промышленная компания предлагает употреблять поэта в назначенное время для сочинения гимнов обществу.

Поэт и город

Рассказ Одоевского начинается с высказывания Платона:

«Поэта мы увенчаем цветами и выведем его вон из города».

Герой Одоевского также покидает город и уезжает в деревню. Но остается непонятным: как можно сначала поэта увенчать цветами, а затем вывести его вон из города. Одно не связано с другим. В итоге получается какой-то когнитивный диссонанс. Если мы скажем вместе с Платоном, что каждый человек — это поэт, который поет себе очаровывающие его песни, то мы скажем правду: каждый человек грезит. И это соответствует самому понятию о человеке.

Но еще есть другая правда, и Платон ее знает: нельзя жить в обществе (государстве) и быть поэтом. За всё нужно платить. За то, чтобы жить вместе со всеми, каждому из нас нужно убить в себе поэта. Быть поэтом — значит быть в мире, учрежденным тобой.

В «Федре» Платон пишет:

«…неистовство, которое у людей от бога, прекраснее рассудительности, свойства человеческого».

То есть рассудок и здравомыслие у нас от нас, а неистовство от бога. В «Тимее» Платон скажет иначе:

«…никто, находясь в своем уме, не бывает причастен боговдохновенному и истинному пророчеству, но лишь тогда, когда мыслительная способность связана сном… либо неким присутствием одержимости».

Какие люди живут в городе? Рассудительные, здравомыслящие. Откуда в них эта рассудительность? Город — это мир для всех. Чтобы в него попасть, нужно отказаться от мира, в котором живешь ты и больше с тобой никто не живет. Нельзя жить в обществе и быть человеком, то есть поэтом. Чтобы быть вместе с другими, такими же, как ты, нужно выйти за пределы себя, покинуть свой внутренний мир. Бытие в себе накладывает запрет на бытие вне себя. Городу нужны не поэты. Ему нужны сантехники. Зачем же нам нужны поэты?

Поэт и Бог

Бытие в себе нужно поэту не для того, чтобы быть субъектом, не для того, чтобы заботиться о себе. Платон в диалоге «Ион» говорит об этом так:

«Для того бог отнимает у поэтов рассудок и делает их своими вещателями и прорицателями, чтобы мы слушающие их знали, что не они, лишенные рассудка, говорят такие драгоценные слова, а говорит это сам бог и через них подает нам свой голос».

Поэты нам нужны не для того, чтобы все видели, как они сами себя выражают. Они нужны для того, чтобы мы знали, что нам говорит сам бог. В городе трудно услышать голос бога. Его жители самовыражаются. Они полагают себя в качестве субъектов. Через них богу трудно говорить с людьми. Поэта бог лишает рассудка, чтобы сохранить для себя доступность общения с человеком. То есть сумасшествие — это не локализация болезни в теле, а свидетельство присутствия бога среди людей.

За что поэтов награждает Платон цветами? Не за талант, не за то, как они себя реализуют в творчестве. А за то, что они отказываются от себя ради того, чтобы через них говорил бог.

Но и боги бывают разные. В древних мифах боги ведут себя как люди. Они воруют, пьянствуют, убивают, изменяют.

«Какие же это боги, — говорил Алексей Лосев, — это — черти полосатые».

О присутствии Бога мы узнаем по творениям своих гениев.

Примирение поэта и общества

Чем опасен поэт (сумасшедший) для города? Тем, что он может восстать против Бога. В этом случае в Греции город отказывался давать поэту хор при постановке его трагедии. Поэт не субъект. Это бабочка, которая летит на свет и сгорает в своем неистовстве. Поэт, говорит Платон в «Ионе», творит в исступлении, и «не будет в нем более рассудка». Люди творят не от знания, не от умения, а «по божественному наитию».

Примирение поэта и города мыслится Одоевским в двух следующих эпиграфах к рассказу. Один взят из преданий северных бардов и звучит так:

«Три столба у царства: поэт, меч и закон».

Почему поэт объявлен столбом государства? Потому что быть человеком — значит всегда уже быть сумасшедшим, ненормальным. Нормальных людей никогда не было и не будет. Каждый несет в себе свое сумасшествие. Но уравновесить их в обществе могут только меч и закон.

Заключительный эпиграф принадлежит неведомой промышленной компании. В нем примирение поэта и общества толкуется негативно для человека:

«Поэты будут употребляться лишь в назначенные дни для сочинения гимнов общественным постановлениям».

Одоевский не говорит, что человек — это асоциальное существо. Он говорит, что никто не имеет права лишать нас нашего безумия, если оно от Бога. В противном случае человек превратится в социальный алгоритм и будет употребляться как человек без свойств. Но это будет уже не человеческая история.

О двух типах безумия

Что может противостоять нечеловеческой истории? Наше безумие. В «Сильфиде» Одоевского показано, что нечеловеческое города ничем не отличается от нечеловеческого в деревне.

Безумие Михаила Платоновича восходит к русскому безумству юродивого. Это сумасшествие того, кто в земном мире хочет жить по законам небесного мира.

Один из этих законов состоит в том, чтобы говорить правду и объявлять неправдой всё, что не находит отклика в твоем чувстве.

«Лучше ничего не знать, чем что-то знать, но относительно», — говорит герой «Сильфиды».

Другой тип безумца создан европейским сознанием. В нем носителем безумия является шизофреник, который дробит целое и множит множественное. В желании шизофреника совпадают реальность и галлюцинации. И юродивый, и шизофреник знают, что ничто не изменит репрессивный характер любого социума на земле. Ведь общество — это власть. Вне поля власти твое воображаемое.

Заключение

Герой рассказа Одоевского, излечившись, вспоминает свое сумасшествие. Но вспоминать — это не значит повторять, ибо повторять — значит не помнить. Вспоминать — значит сопротивляться жизни.