10 дней молчания и мысли о содомии. Как я прошел випассану

Зачем я туда поехал? Правдивая версия: я просто ебанутый.

Теперь «правильная»: я понимал, что несусь куда-то не туда. В Москве обычно нет возможности остановиться и подумать, что за фигню ты творишь со своей жизнью. Кроме того, у меня СДВГ, проблемы с концентрацией внимания, и без лекарств, запрещенных в России из-за наркофобной политики, приходится тяжко. Медитация хорошо воздействует на префронтальную кору — а у людей с моим синдромом этот участок мозга как раз утончен.

О таком виде ретрита я узнал от знакомой психопатки Р., она любила приукрашивать свою биографию эпизодами из чужой. Однажды Р. рассказала, как якобы проходила курс, — хотя на самом деле это был кто-то другой.

Главный российский центр випассаны, построенный на основе бывшего пионерлагеря «Дружба», находится примерно в 100 километрах от Москвы. Прибыть нужно вечером «нулевого» дня — сам курс начнется с утра. Приезжают туда обычно на электричках — и я опоздал на последнюю, потому что слушал новый сингл Бьорк вместо того, чтобы собирать вещи. Ничего не оставалось, кроме как заказать Uber за 5 К.

Водитель Зухурдин был очень болтлив, и я впервые этому радовался, понимая, что больше шанса наговориться перед десятью днями молчания у меня не будет.

«Одного не пойму: что такое русская еда? Вот я домой прихожу — мне что жена приготовит? Плов. Колбасу из конины. А что русская жена русскому мужу готовит? Гречку сварит?» — сетовал Зухурдин.

Я полностью разделял его возмущение нашей кухней, поэтому попросил быть внимательным на дороге и искать взглядом «МакАвто» — через два часа утомляющей поездки я наконец жевал второй биг-тейсти подряд под каким-то дурацким Ногинском на Горьковском шоссе. Не понимаю, как я когда-то выдержал шесть лет вегетарианства и веганства, но десять дней растительной диеты меня пугали — буддисты мясом не кормят. Третий биг-тейсти, пожалуйста!

Через полтора часа, преодолевая тошноту, я уже проходил регистрацию. И при подаче заявки на курс, и по приезде необходимо заполнить анкету. В ней самое важное — пункты, в которых спрашивают о психическом здоровье и наркотиках. Требуется рассказать про опыт употребления веществ и диагнозы, связанные с ментальным здоровьем.

Центр медитации привлекает и наркоманов, и сумасшедших — отсюда их периодически вывозят санитары, так как медитация может вызвать обострение.

Ни с теми, ни с другими здесь дела иметь не хотят, чтобы избежать лишних проблем.

Если вас когда-либо беспокоили психические расстройства, потребуется представить справку от психиатра, в которой будет указано, что у «подателя сего» полная ремиссия и данный курс для вас безопасен. Что касается опыта приема веществ — скорее всего, вашу заявку одобрят, только если это было давно и дело ограничилось легкими наркотиками.

Чтобы попасть на курс, многие врут. Солгал и я: психиатр, который поставил мне шизоаффективное расстройство личности и прописал горсти психоактивных веществ, сильно удивился бы моей анкете. Я был очень-очень здоров.

Нужно также подтвердить, что вы соглашаетесь с правилами. На время курса среди прочего запрещается:

1) общаться любым способом (кроме консультаций с учителем);

2) проявлять сексуальную активность;

3) развлекаться, писать, читать;

4) курить, пить и употреблять наркотические вещества.

После этого служители центра с буддийской улыбкой забирали у всех средства связи и удостоверения личности — и запирали в номерную ячейку. «Че ты лыбишься, сука, кредит на мой паспорт оформить решила?» — думал я, но отступать было некуда.

Eсли раньше в четыре утра я ложился, то теперь в это время приходилось вставать — по мерзкому гонгу. Моя комната располагалась между двумя туалетами — мужским и женским. Так что утреннюю атмосферу дополняли звуки поноса с одной стороны и льющейся мочи — с другой. Большую часть дня занимала медитация — около десяти часов. Примерно два часа уходило на вечернюю лекцию. Были перерывы: короткие для отдыха между сессиями медитации и длинные для приема пищи.

С непривычки студенты не высыпались, и многие, включая меня, использовали время, отведенное на еду, для сна. И я, и мои соседи по комнате пользовались кроватью несколько раз в день. Здесь меня ждало главное потрясение: они всегда заправляли постель. Сначала я мысленно хихикал над ними и подозревал, что так проявляются армейские рефлексы, — а сам я не служил. Но со временем понял, что в этом есть польза: дело не в порядке, а в привычке, которая подкрепляет твою дисциплину. Теперь я старался подражать соседям — и тоже застилал кровать, пусть и небрежно.

В первые дня четыре практиковалась простая медитация с концентрацией на ощущениях вокруг ноздрей — грубо говоря, на дыхании. Этот этап — подготовительный, необходимо натренировать внимание для основной медитации.

Потом началась сама випассана. Однажды нас попросили перевести внимание с ноздрей на темечко, а со временем его следовало распространять уже на все тело.

Идея в том, что ощущения в нашей бренной оболочке связаны с тем или иным ментальным мусором — и, наблюдая за ними во время медитации, вы от этого мусора избавляетесь.

Мое тело преимущественно отзывалось болью, но это не пугало. Нас учили, что нужно принимать и приятные, и грубые ощущения как нечто естественное и помнить об «аничча» — принципе изменчивости всего: если вам плохо — это нормально и временно; если вам хорошо — это временно и нормально.

Такая философия находила во мне отклик — относительно недавно я горстями глотал транквилизаторы каждый раз, когда было «не очень», но, отказавшись от таблеток, обнаружил, что если просто наблюдать и принимать свою боль, то она растворяется.

По-настоящему болезненным испытанием стала местная еда. Ежедневное питание состояло из двух полноценных приемов пищи и вечернего чая с фруктами. Старые студенты (те, кто проходили курс не в первый раз) не могли побаловать себя и чайком — им полагалась лишь лимонная вода.

Типичным блюдом на завтрак была манка на воде. Однако всегда существовал выбор: кроме каши, предлагались хлопья, домашний йогурт, салат из моркови и проращенные зерна пшеницы.

Было дико наблюдать за тем, как многие мужчины смешивали все это в одной тарелке — и заливали земляничным или облепиховым джемом.

От непривычного питания было хуево.

«Я хочу хэппи-мил! Я хочу хэппи-мил!» — стонал я внутри себя, сидя в зале для медитации, и еле сдерживался, чтобы не закричать вслух.

А вот студенту из Бауманки рацион очень нравился: он живет на стипендию и питается гораздо хуже. Возможно, это была главная причина, почему он счел возможным десять дней прогуливать университет.

Всего в центр приехало около ста человек — и, казалось, я был худшим студентом из всех.

В этом году мне диагностировали СДВГ — синдром дефицита внимания и гиперактивности. Если объяснить просто, то мозг человека с таким расстройством похож на телевизор, который постоянно переключается между разными каналами, и пульта от него у тебя нет.

Во время некоторых медитаций нельзя было даже шевелиться — мои ум и тело не могли успокоиться, и казалось, что я вот-вот взорвусь изнутри. Хотелось биться головой о пол.

Но я не был худшим. Некоторые вообще не выдерживали до конца курса — и уезжали, иногда в связи с болезнью или семейными обстоятельствами.

В зале медитации за каждым студентом было закреплено определенное место, которое обозначалось квадратной подушкой. Когда кто-то покидал курс — ее убирали.

Вселенная смеялась: все подушки исчезали именно вокруг меня. На второй день появилась пустота впереди, на пятый — позади меня, на седьмой исчез красавчик слева, на восьмой — кто-то по диагонали.

Красавчик казался идеальным: его физическая оболочка напоминала античную статую, во время медитации парень никогда не отвлекался, не шевелился, не открывал глаза. Я облизывал его взглядом и завидовал способности концентрироваться. Но он не выдержал и уехал — то, что кажется идеальным, таковым не является.

Даже с моей слабой концентрацией медитация помогала извлекать из памяти слишком далекие события: например, на четвертый день я вспомнил эпизод, который случился со мной в два года. И осознал, что уже тогда ощущал себя геем.

Моя прабабушка была довольно небрежна со своими медикаментами. Однажды, ползая по полу, я подобрал и проглотил какие-то таблетки, которые она обронила. Взрослые ничего не заметили и сначала подумали, что я просто заснул. Но это был не сон — так я оказался в реанимации.

И вот сижу я уже третий или четвертый день в зале для медитации, голова показывает разные картинки. И вдруг я вижу свою детскую палату с окном для наблюдения. Женщина в белом халате смотрела на меня через него и с улыбкой грозила пальцем — потому что я проснулся. Мне два года, но медсестра вызывает у меня неприязнь — просто потому, что она женщина. Я чувствую ее как нечто холодное, некрасивое и как будто водянистое. То ли дело мужчины-врачи! Их я любил, мне нравились их теплые руки. Но их же я и боялся — тем же специфическим страхом, которым боюсь мужчин и сейчас.

«Ты бросил меня, ты бросил меня, / Когда ты ушел, я осталась одна!» — на пятый день я вдруг вспомнил песню группы «Стрелки» 1999 года.

Оказалось, что текст знаю полностью — от и до. Он не выходил у меня из головы все оставшиеся дни курса и просто крутился на репите. По иронии судьбы меня бросили за день до поездки на випассану — но я быстро проникся буддийским похуизмом и не переживал.

Безразличному отношению к неприятностям нас учил аргентинец Дэниэл. Своими морщинами и одновременно простыми и изящными советами наставник напоминал Йоду.

В отведенное время его можно было спрашивать о технике медитации. Многие уставшие от обета молчания видели в этом возможность поговорить и задавали вопросы не по теме, а потому Дэниэл дистанцировался от студентов и многие их реплики игнорировал.

Для коммуникации использовался английский — обращаться к учителю можно было напрямую либо через переводчика. Женщины знали язык лучше представителей «сильной половины человечества» и выглядели при этом гораздо беднее. Среди мужчин встречались такие, по которым сразу видно: «У него есть бабки». Среди женщин — нет.

Это не репрезентативное исследование, но в моей голове подтвердился один факт: женщины более образованны, но доступ к финансовым ресурсам у них ограничен.

В центре вообще пахло сексизмом. В женской части лагеря территория для прогулок была меньше раза в два.

Для медитации мужчинам полагались синие подушки, а женщинам — голубые. Смешивать их ни в коем случае было нельзя: здесь слишком боялись сексуальности и видели ее проявления во всем.

Отсюда глупые правила: даже после окончания курса на территории лагеря запрещен какой-либо физический контакт — будь то обычные объятия или рукопожатие.

Но правонарушителями в той или иной мере становились здесь все. Кто-то разминался после медитации, кто-то разговаривал во сне, я нечаянно начинал петь вслух во время прогулок, а мой сосед по комнате вообще ходил на свидания.

Однажды в наше окно постучали, и когда я открыл штору, то увидел женское лицо. «А можно Артема?» — спросила девушка. Так я узнал его имя. А девушке ничего не ответил — Артема не было. Как выяснилось позже, ребята регулярно встречались в теплице на территории центра.

После этого я перестал скрывать от соседа, что сам нарушаю правила и веду записи — на бумажных салфетках, стопку которых стащил из столовой.

Между нами появилась какая-то невидимая дружественная связь — и однажды она подкрепилась общей истерикой. Мы медитировали в комнате и вдруг услышали плач из женского туалета, потом он сменился нездоровым смехом — и уже через минуту мы припадочно ржали все втроем: я, сосед и неизвестная девушка за стеной.

Кстати, о туалетах. На стене одного из них я обнаружил насечки — студенты черточками отмечали дни, которые они выдержали: для кого-то это был еще один день без наркотиков, для кого-то — без любимой собаки.

Менеджеры курса помогали пережить сложные моменты. Опыт, накопленный на тысячах людей, позволял им понимать возникающие проблемы и опережать их. Иногда, просыпаясь, ты обнаруживал на стене записку с дурацкими советами вроде: «Непрерывность практики — залог успеха». И потом понимал, что именно этот день был самым сложным и тебе хотелось сдаться, так что подобные наставления были очень кстати.

Чтобы минимизировать шок от возвращения в большой мир, на десятый день обет молчания снимается — и люди наконец-то могут общаться и знакомиться. Как ни странно, вновь говорить особенно никому не хотелось — но со временем все разболтались, обменялись контактами и легкомысленно пообещали поддерживать дружеские отношения в будущем.

Мой новый знакомый Никита нашел в расщелине дерева клад — маленькую фигурку кораблика и записку с текстом: «На шестой день я плакал. А ты?» Мы решили вернуть всё на место — потому что не плакали, пусть клад найдет кто-то другой, кому, возможно, станет легче.

На территории буддийской зоны было огромное количество грибов. Как я узнал после окончания обета молчания, многие с ними разговаривали и даже давали им имена.

Вот так встречаешь десять дней подряд один и тот же гриб во время прогулки и игнорируешь его существование, а потом оказывается, что его зовут Степан.

На одиннадцатый день я попрощался со Степой, вернулся домой — и это было катастрофой.

Где-то неделю после курса мой мозг жгло изнутри — будто в черепе просверлили дырку и влили туда чистящее средство для унитазов марки «Каждый день».

Я стал асоциален, и казалось, что даже с самыми близкими друзьями меня теперь разделяет огромная пропасть. Я не чувствовал себя частью чего-либо человеческого и боялся, что так будет всегда.

Но я вспомнил «аниччу» и вечную фразу учителя: «Просто наблюдай за ощущениями и продолжай работать». И возобновил медитации — пусть не каждый день, да и долго усидеть мне больше не удавалось. Так или иначе, болезненные ощущения прошли, и с каждым днем я все отчетливее видел пользу, которую принес мне курс.

Как бы пошло это ни звучало, но випассана изменила мою жизнь, и наиболее важным оказался опыт преодоления. Раньше я жил как будто бы с выученной беспомощностью, но теперь знаю, что могу сделать даже то, чего сделать не могу.

Во время медитации я часто оказывался на пределе — в точке крайнего отчаяния, отказа и усталости.

«Я просто не могу больше», — думал я. Но потом убеждал себя: «Ты это сам выбрал, ты этого сам захотел. Значит, следует продолжать». И продолжал.

А еще теперь я гораздо меньше боюсь тюрьмы — очень полезный скилл, когда ты живешь в России.