Владивосток глазами американки: как историю этого города рассказывала в своих письмах Элеонора Прей

Судьба уроженки штата Мэн Элеоноры Прей (1868–1954) сложилась удивительным образом: родившись в США и получив воспитание в традициях викторианской эпохи, она вышла замуж и переехала в Российскую империю, где в недавно основанном Владивостоке семья ее мужа держала «Американский магазин». Прожив в России более тридцати лет, она стала свидетельницей нескольких войн, в том числе гражданской, революций и становления советской власти. В 1930 году она переехала в Китай, где ее застала Вторая мировая война, в связи с чем Элеонора с семьей была интернирована в японский военный лагерь. После освобождения в 1943 году она вернулась на родину.

Годы жизни Элеоноры Прей в России отражены в огромном (более 2000 писем) эпистолярном наследии, изучением которого в 1970-е годы занялась ее внучка, затем оно привлекло внимание и других ученых. Результатом этих исследований стало несколько трудов, один из самых интересных — работа профессора Вашингтонского университета Биргитты Ингемансон «Элеонора Лорд Прей. Письма из Владивостока (1894–1930)».

В письмах, которые госпожа Прей почти ежедневно писала своим родственникам, отражен живой интерес молодой американки ко всему, что происходит вокруг. Они содержат множество информации о политических, социальных и бытовых реалиях Владивостока на рубеже веков. Этот период богат на исторические события, многие из которых отражены в письмах Элеоноры с присущей ей наблюдательностью и чувством юмора. Кроме того, сохранилось множество сделанных ею фотографий Владивостока. Каким же он был в представлении Элеоноры?

Переезд и первые впечатления

Недавно основанный Владивосток (как военный порт основан в 1860 году, статус города получил в 1880-м, а статус крепости — в 1889-м) был привлекателен для лиц, желающих заработать денег и обладающих изрядной долей авантюризма. Он стал центром многочисленных проектов по освоению восточносибирских территорий, там развивалось рыболовство, китобойный промысел, горное дело.

Город был перевалочным пунктом для многих, в том числе иностранцев, на пути в Сибирь за ее природными богатствами или из Сибири домой, а еще местом, где можно сделать карьеру, работая в международных компаниях. Это было удобное место для торговцев: из Владивостока отправлялись всевозможные экспедиции, у которых были средства для закупки всего необходимого, что способствовало росту предложения. Развитие Владивостока подталкивали и административные меры: город мог предложить недорогую землю и свободный от пошлин порт.

Всё это привлекало иностранцев, и к 1909 году во Владивостоке насчитывалось уже 12 консульств: Германии, Голландии, Великобритании, Японии, Китая, США, Турции, Франции, Швеции, Италии, Норвегии и Греции.

Чарльз и Сара Смит, родственники мужа Элеоноры, были одними из первых американцев, поселившихся во Владивостоке: это произошло в 1886 году. Их «Американский магазин» был довольно успешен, и когда потребовались дополнительные руки для его содержания, брат Сары, Тед, со своей женой Элеонорой приезжают во Владивосток.

Сперва они думали, что приехали на пару лет, но у судьбы были свои планы.

Первое впечатление о Владивостоке у Элеоноры было неоднозначным. Отдельное внимание во множестве писем госпожи Прей получает здешняя погода: «Если не считать плохой погоды, которая не может длиться вечно, Владивосток мне нравится». Посиделки на веранде были весьма редким и потому ценным событием, «ибо если летом здесь нет сырости, то обыкновенно дует ветер».

Но со временем Элеонора научилась ценить и климат, и местные природные красоты, ради которых она совершала долгие пешие прогулки по окружающим город сопкам. Дом Смитов и Преев находился в самом центре Владивостока, с видом на бухту Золотой Рог и Амурский залив. Это позволяло наслаждаться пейзажами, не покидая дома (однажды они с мужем видели китов), а также быть свидетелями многочисленных политических событий, которые происходили буквально у них под окнами.

Положение семьи Преев

Семья Элеоноры Прей была далеко не бедной и довольно влиятельной, что определяло образ жизни и круг общения, который в основном состоял из людей «высших сословий». Даже после закрытия «Американского магазина» в 1918 году они смогли сохранить свое положение. Муж Элеоноры стал служащим в американском консульстве Владивостока, что давало привилегированный доступ к информации, товарам и соответствующему обществу.

В связи со своим статусом супруги Прей были задействованы в разных мероприятиях, где встречали множество интересных людей. Например, многочисленных высокопоставленных российских чиновников, испанского принца Хайме Бурбонского (некоторое время жил в России). Неоднократно встречались они и с этнографом В. К. Арсеньевым, который однажды на маскараде, устроенном немецким консулом, предстал в образе индейца, чем всех поразил.

Письма Элеоноры рассказывают прежде всего о жизни определенного слоя общества Владивостока, круга состоятельных иностранцев и местного «света». Хотя супруги и не относили себя к «высшему обществу» (Элеонора выросла в сельской местности, но быстро адаптировалась к здешним условиям), они обладали определенной практичностью и никогда не были против сэкономить или заработать.

Почти сразу после приезда Элеонора начинает заниматься репетиторством: дает уроки английского языка. Она не прочь ездить в вагонах третьего класса, экономить на нарядах, помогать с уборкой по дому и другими домашними делами, что порой вызывало у нее подлинный восторг:

«Сегодня я провернула двухнедельную стирку! Впервые в жизни я стирала по-настоящему и осталась жива, и я пока не лопнула от гордости!.. Сохрани это письмо, чтобы показать моим внукам!».

Письмо сохранилось, но потомки уже вряд ли удивятся подобным достижениям.

Нельзя сказать, что Элеонора была модницей. Во время Первой мировой войны ей предложили вступить в общество сокращения «расходов на туалеты», чтобы деньги за некупленные платья пожертвовать солдатам, на что Элеонора ответила, что обзаводится новым платьем раз в два года, поэтому в этом плане от нее мало пользы.

Владивостокское «космополитическое» общество

Среди дам того времени и положения (как минимум до Первой мировой войны и революции) было не принято работать, занимать какие-либо должности. В большинстве своем они не имели профессионального образования, а единственное, чем они активно занимались, — это рукоделие, пошив и переделывание нарядов, чтобы соответствовать модным веяниям и иногда экономить. Также они устраивали многочисленные благотворительные мероприятия, особенно во время войн.

Финансовое благополучие воспринималось как само собой разумеющееся, что в целом выражалось в их понимании мироустройства.

Однажды Элеонора написала:

«Я пришла к заключению, что будет хорошо провести остаток жизни в надежде, что, когда я отправлюсь на Небеса, у меня будет там огород с фруктовым садом и довольно чертенят (работников) в услужении, чтоб его обрабатывать».

Хотя уже в 1920-е, потеряв свое положение, она осознала, что прежние годы ее сильно избаловали.

Но подобное положение обязывало и к соблюдению множества формальностей (особенно для женщин), что зачастую доставляло неудобства. Элеонора, устав от всевозможных «приличий», по-детски радовалась времени на даче, «когда можно выбегать из дому со свободно распущенными волосами или есть на кухне со слугами», что обычно редко практиковалось; или ходить с подругами босиком по траве (при условии, что дома нет мужей).

Если высшее общество Владивостока составляли (помимо российских подданных) в основном приезжие с Запада: англичане, шведы, немцы, датчане, то на другом конце социальной лестницы находились приезжие с Востока.

Роль прислуги нередко отводилась китайцам, их называли «кули», они были поварами, садовниками, сторожами. Японки («ама») служили горничными, кухонными работницами, няньками. Зачастую они становились практически членами семьи, и не было какой-то непреодолимой социальной преграды (один американский предприниматель и владелец рудников даже женился на «ама»).

Задействовали их и на других работах: на фермах, на земле. Китайцы, корейцы и японцы арендовали участки для обработки, занимались торговлей. Элеонора сама нанимала «маленьких китайчат» или «корейчат» собирать мячи во время игры в теннис, носить поклажу во время пикников или грести во время морских прогулок.

Элеонора описала несколько интересных случаев, которые характеризуют «мультикультурный» Восток. Когда в 1913 году ее знакомые продавали коров в китайский город Циндао, они со смехом наблюдали, как корейцы, грузившие коров, не могли договориться с принимающими немцами, так как в то время Циндао был «в аренде» у Германии. В связи с этим фактом Элеонора с иронией замечала, что коровам там будет хорошо, «немцы будут каждый день чистить им зубы».

Китайцы и корейцы активно занимались торговлей во Владивостоке, и во время погромов 1905 года они яростно отстаивали свое имущество. Им дали разрешение на самостоятельную оборону Корейской слободы, что, по мнению Элеоноры, было правильным решением, потому что «солдаты и матросы всегда относились к китайцам отвратительно, обирали при первой возможности».

А в 1927 году, когда положение всего населения было далеко не самым благополучным, Элеонора рассказывала, как китайцы похитили японского малыша: они хотели получить за него выкуп, но, узнав, что у родителей совсем не было денег, вернули ребенка с просьбой хотя бы заплатить за его пропитание.

Женский быт

Элеонора описывает множество деталей, которые сопровождали жизнь женщины в то время. Если какие-то внешние проявления, например мода, и изменились с тех времен, то женские переживания и тревоги, кажется, остаются неизменными по сей день.

Как уже упоминалось, дамы высшего общества занимались шитьем, это была и необходимость, и развлечение. Необходимость — потому что во Владивосток привозили мало готового платья, больше ткани. Женщинам приходилось заказывать или шить самим, обмениваться выкройками, перешивать старое на новый лад, чтобы соответствовать модным веяниям, которые порой вызывали улыбку. Например, на рубеже веков в моду вошли тюрбаны: некоторые из владивостокских модниц приняли это новшество, но не могли отделаться от ощущения, что «выглядят как сикхский полицейский!»

Отсутствие по тем или иным причинам подходящего платья становится причиной «заточения дома»:

«Следующие две или три недели я намерена болеть — пока не прибудет из Шанхая мой ящик, ибо я в очень стесненном положении касательно одежды».

А следование советам из модных журналов порой заканчивается печально:

«Я сижу дома по неслыханной глупости с моей стороны. Я настояла на том, чтобы мою новую юбку погладили прямо на мне (как советовали в журнале), и в результате получила волдырь величиною с ладонь».

Модные веяния 1920-х не вызывали восторга у госпожи Прей, которой на тот момент было почти 60 лет:

«…провела остаток дня, укорачивая юбку и платье. Мне повезло, что у меня приличные лодыжки, но упаси меня Боже, если юбки поднимутся еще выше, ибо я не из тех, кому есть что показывать выше колен! Остается только гадать, где юбки остановятся и не встретятся ли они, в конце концов, с декольте и корсажем?».

Ответ на этот вопрос вряд ли бы понравился госпоже Прей.

Помимо моды, женщины старались следить и за фигурой:

«Я зареклась пить чай на этой неделе, а вернее — есть печенье и пирожные, которые подаются к чаю во второй половине дня, и наверняка ни один отшельник во власянице не ощущал себя большим мучеником».

К подобным заявлением Элеоноры можно относиться только с сочувствием.

Новая повседневность

Приехав в Россию, Элеонора сразу начинает изучать русский язык, хотя для повседневного общения с друзьями было достаточно и английского. А ее дочь Дороти, родившаяся в 1906 году, говорила на русском уже лучше, чем на английском.

Элеонора не сразу полюбила русскую кухню, но затем пристрастилась к ней. Возвращаясь из единственной поездки на родину в 1903 году, она просила сестру приготовить для нее все ее любимые русские блюда:

«Душа моя, а также мои более земные части жаждут студня из фазана, киселя… (и прочее, прочее). Я уже чувствую, как натягивается поясок на моей бедной юбке».

Элеонора удивлялась знаменитым дальневосточным крабам:

«…тело у них, даже без многочисленных ног, больше самой большой суповой тарелки. Это безобразного вида существа, и когда повар покупает их, я обхожу кухню стороною».

Описывала Элеонора и владивостокский быт и занятия людей своего круга. Например, отсутствие водоснабжения заставляло горожан радоваться обильным дождям, так как воду можно было не экономить:

«У нас теперь много дождевой воды, и сегодня я могу помыть лицо и руки всякий раз, как только мне этого захочется».

Положение свободного порта привело к обилию иностранных товаров. Например, популярна была бамбуковая мебель, которую привозили из Гонконга за относительно небольшие деньги. Элеонора именно ей обставляла свой дом. Порой заказать что-то из-за границы было дешевле, чем покупать во Владивостоке, правда, доставка занимала долгое время.

В 1906 году Элеонора радовалась подаренному граммофону, а уже в 1907-м у них дома поставили телефон, хотя отношение к нему было неоднозначное.

«Тед распорядился, чтобы его поставили в комнату у повара. Он считает, что там он будет беспокоить нас меньше всего. Я категорически отказалась ставить его в жилой части дома».

Элеонора не изменяет традиции всех предыдущих и последующих поколений, которые не уставали и не устают повторять, что «раньше было лучше». Она сетует на постоянно застраивающийся город, который лишает первозданной прелести окружающие Владивосток сопки, устает от шума дорог, поэтому всё больше наслаждается временем, проведенным на даче:

«…так хорошо проснуться и услышать только птиц — не потому, что я так уж их люблю, но они означают, что ты за городом, и нет ни стука копыт и колес по мостовой, ни звяканья трамвая, ни свистков с поездов и судов».

Что касается развлечений, то жизнь за столетие с лишним изменилась меньше, чем можно было бы подумать. У Элеоноры с друзьями было множество занятий: они плавали, хотя Элеонора сначала не умела и боялась; играли в теннис и даже устраивали турниры. Например, в 1895 году прошли «Азовские теннисные игры», устроенные экипажем крейсера «Азов». Занимались греблей, молодежь каталась на самокатах (велосипедах), зимой — на коньках и санях. На склоне одной из сопок даже устроили первую в Восточной Сибири площадку для гольфа. Ходили за грибами, рыбачили, устраивали пикники, посвящали много времени чтению. Потом появилось и кино, фанатом которого Элеонора всё же не стала.

Политические события, происходящие в России, влияли и на семью Преев. Во время беспорядков 1905 года и постоянных пожаров они чувствовали угрозу, готовили всё самое ценное для эвакуации, надевали на себя все украшения, спали в одежде, готовые к самому худшему. В какой-то момент Элеонору даже отправили переждать беспорядки на норвежском пароходе «Мандал», который стоял на рейде в порту.

Но если буря 1905 года их миновала, то события 1917-го и последующих годов затронули всех. Уровень жизни снизился, деньги зачастую были бесполезны из-за отсутствия многих товаров. Элеонора, как и все, стояла в очереди за карточками на сахар, мечтала «иметь каравай хлеба, не отдающий плесенью» (1918), и сетовала, что в городе «уже несколько месяцев нет муки» (1929), а все мысли стали только о еде.

В 1929 году она писала сестре в Шанхай с шуточным негодованием: «Что вы всё-таки за противные буржуи — все, живущие в Шанхае: подумать только, что вы можете покупать сахар, рис, муку и всё, что пожелаете. Вам должно быть стыдно за себя!».

Жизнь города и его обитателей

Приехав в чужую страну, Элеонора интересовалась всем, хотела участвовать во всех традиционных празднествах, писала о своих наблюдениях, о местных обычаях, которые со временем восприняла и ее семья. Например, когда она увидела, как во время движения похоронной процессии все русские останавливались, крестились, мужчины снимали головные уборы, провожали в последний путь незнакомого им человека, Элеонора была поражена: «из всех русских обычаев этот я нахожу самым прекрасным».

На Новый год они наряжали елку «по русскому и немецкому обычаю» и водили вокруг нее хороводы. Она не раз слушала игру балалаечного оркестра, чем очень наслаждалась, отмечала музыкальность русского народа, красоту и выразительность языка. Наблюдала и курьезные случаи: однажды на одну из игр в теннис главный доктор Морского госпиталя привел маленького медвежонка, которого за выполнение трюков награждали пивом.

Элеонора уважительно относилась к простому народу, заступалась за людей, если видела несправедливость, при этом осознавала свою некомпетентность в некоторых бытовых вопросах. Однажды в поезде она ехала с одним крестьянином: «мы обсуждали, как растут яблоки, — конечно же, я изо всех сил старалась казаться умной!».

Госпожа Прей наслаждалась жизнью города-крепости и порта, любила наблюдать за крейсерами, каждый из которых был важным «жителем» Владивостока, за их судьбу переживало всё население. Она была знакома с матросами и руководящим составом.

Все радости и трагедии Элеонора переживала вместе с Владивостоком. Это было время активного железнодорожного строительства, что делало жизнь людей удобнее, но не обходилось и без катастроф. В 1901 году начальник железной дороги сгорел заживо в своем личном вагоне между Владивостоком и Никольском. В 1920 году недалеко от Владивостока столкнулись два пассажирских поезда, было много жертв, почти все из гастролировавшей актерской труппы погибли.

В городе нередко случались пожары, но о пожарной службе Элеонора отзывалась зачастую нелестно, отмечая их медлительность. Или сокрушалась по поводу плохой погоды и неурожая на даче. 1921 год был засушливым на большей части России, что привело к голоду. Нельзя сказать, что семья Элеоноры ощущала последствия в таком масштабе, но она переживала о других.

Патриотизм

Несмотря на любовь к России, ее культуре и традициям, Элеонора оставалась патриоткой своей страны, настоящей «янки», никогда не помышляла об отказе от гражданства. По приезде в Россию она соответствующим образом обустроила свою комнату: в голове кровати — американский флаг, над комодом — платок с каймой в виде флага, фотографии кораблей ВМС США (участников Испано-американской войны 1898 года) и адмиралов.

Она очень переживала, когда торговый агент США во Владивостоке Ричард Гринер (первый афроамериканец, окончивший Гарвардский колледж) «выставлял себя дураком» на публике и «позорил» ее страну. Он кичился знанием французского языка, хотя в России «образованный человек, не говорящий бегло по-французски, — исключение», а потом «этот представитель нашей нации обедал в китайском ресторане и напился как идиот!» Во время одной из речей он сказал: «Американская республика приветствует Российскую республику», отчего русских «бросило в пот» и они начали поднимать тосты за государя.

В 1904 году в связи с Русско-японской войной из США пришел запрос о безопасности Преев. «Дядя Сэм думает о своих», — радовалась Элеонора. А спустя десять лет отсутствия на родине ей впервые удалось по-настоящему отпраздновать День независимости: «впервые в этой части света звездно-полосатый развевался над домом (на даче), но мы находимся слишком далеко от города, чтобы полиция заставила нас его снять».

Элеонора сочувствовала России, которая переживала ряд политических катастроф, но присутствие американского крейсера во Владивостоке (во время интервенции) внушало ей чувство безопасности.

Отражение политических событий

Находясь в России почти 35 лет, Элеонора переживала вместе с ней и все политические перипетии. Хотя подобные катастрофы в первую очередь сказываются на простом народе, они являлись источником трагедий и для окружения Элеоноры. Госпожа Прей не оставалась равнодушной и пыталась помогать людям по мере своих возможностей.

Боксерское восстание в Китае (1898–1901), в подавлении которого активно участвовали российские войска, сказалось на положении китайцев на Дальнем Востоке: к ним стали относиться с подозрением, враждебно, китайцы почти повсеместно исчезли с базаров.

То же самое касалось японцев во время Русско-японской войны, многие из которых покинули Владивосток перед ее началом. Элеонора лично провожала своих «ама» на пароход и защищала от тех, кто злословил в адрес японцев.

В отличие от многих американцев или европейцев Элеонора поддерживала Россию и переживала за нее. Она была относительно хорошо осведомлена о происходящем через своих друзей и знакомых, многие из которых погибли во время войны.

Тяжело переживая эти потери, она высказывает мысль о несправедливости войны, которую в свое время, кажется, думал каждый человек:

«Как это плохо, что людей, развязывающих эти войны, нельзя обязать сражаться друг с другом лицом к лицу, вместо того чтобы втягивать в них тысячи других».

Элеонора также сетует на прессу, которая публикует неверные сведения, что Владивосток бомбят и что в городе царит голод.

Военные действия действительно препятствовали регулярным поставкам продуктов, что побудило многих жителей Владивостока, в том числе Преев, обзавестись огородом и скотом. Преи завели кур, индюшек и уток, но это предприятие не было особо успешным по разным причинам.

Во время Русско-японской войны для Владивостока существовала реальная угроза, но Элеонора предпочла остаться:

«Я не испытываю ни малейшего страха. Мне не кажется, что мы иностранцы в чужом городе».

В марте 1904 года Владивосток подвергся обстрелу с семи японских крейсеров. По этому случаю император Николай II направил телеграмму с поздравлением города в связи с «крещением огнем».

В эти военные годы Элеонора начала волонтерскую деятельность, вступила в Красный Крест, где помогала в силу своих возможностей, в основном пошивом одежды. Она глубоко и лично переживала трагедию российского флота и поражение в войне. В 1916 году госпожа Прей с яростью наблюдала, как три корабля, захваченные японцами, возвращаются, выкупленные, назад — с развевающимися японскими флагами вместо андреевского:

«Это заставило меня просто кипеть… этот позор был невыносим даже для иностранца».

Во время Первой мировой войны Элеонора продолжила свою гуманитарную деятельность, участвовала в благотворительных мероприятиях. В этот раз под подозрение попали все жители немецкого происхождения, даже если это были российские подданные. Многим друзьям Элеоноры пришлось уехать, или они были подвергнуты административной высылке. А многие знакомые были убиты на фронте.

Несмотря на то, что Элеонора была республиканкой, она с опасением восприняла революцию, переживала за царскую семью (с возмущением встречала слухи об императрице и Распутине) и страну, которая стала ей домом. Хотя в начале она и испытывала некоторый оптимизм («Всё это звучит замечательно, и если люди, которые это делают, смогут воплотить свои слова, над Россией встанет заря новой эры»), но дальнейший хаос безвластия и Гражданской войны, а затем различные меры уже советской власти настроили ее против большевиков. Когда во владивостокский порт начали приходить иностранные крейсеры для «защиты и порядка», она с горечью писала: «стыдно за Россию, что она опустилась до такого уровня».

После революции Элеонора становится членом Ассоциации христианской молодежи (волонтерская организация), переводит газетные статьи для Американских экспедиционных сил, работает в Красном Кресте, помогает распределять средства, поступающие из США, среди нуждающихся. Ее официальные отчеты рассказывают о множестве трагических судеб, о семьях, которые остались без средств к существованию и какой-либо работы, о людях, доведенных до отчаяния.

В 1922 году во Владивостоке установилась советская власть, а в 1923-м скончался ее муж, но госпожа Прей отказывалась уезжать, она хотела сохранить дом, в котором прошла самая счастливая пора ее жизни. Владивосток стал для нее родным.

Элеонора оказалась одна в «новом» государстве, лишенная каких-либо доходов. В их доме ей осталась только одна комната, в остальные заселили новых жильцов. Пришлось искать работу, и она устроилась переводчицей и бухгалтером в «Кунст и Альберс», самый большой во Владивостоке универсальный магазин с зарплатой в сто иен в месяц (после японской оккупации города иены всё еще были в ходу).

Политика большевиков вызывала много вопросов и недовольства, особенно в связи со всё возрастающими налогами:

«Теперь когда встречаешь знакомых, спрашиваешь не о здоровье, а „уплатили ли вы налоги? Что у вас описали?“».

Недовольство возникало и в связи с религиозной политикой большевиков. Однажды ее знакомая устроила скандал в клубе, увидев газету, полную непристойных карикатур на Христа, апостолов и святых, но библиотекарь сказал, что «если на нее не подписаться, то возникнут проблемы с профсоюзом».

Чем Элеонора продолжала наслаждаться, так это красотами Владивостока, особенно видом на Амурский залив: «Весь город — от самого мелкого буржуя до самого крупного комиссара — может упиваться этим зрелищем часами, даже не платя правительству налога на развлечения».

После закрытия «Кунст и Альберс» в связи с непомерными налогами в 1930 году она остается без средств и вынуждена уехать в Шанхай к сестре.

Несмотря на дальнейшие непростые годы, Элеонора смогла сохранить свою корреспонденцию, которая содержит уникальные сведения о Владивостоке, позволяет сквозь время увидеть яркий портрет города и его жителей. Владивосток занимал большое место в жизни Элеоноры, и сейчас город вспоминает об этом с благодарностью: ее наследие изучается, а в 2014 году на улице Светланской была установлена бронзовая статуя миссис Прей.